Он признался, что пришел от имени своих братьев с берегов Сены просить поддержки и помощи у яванов с Дордони, чтобы при их содействии раз навсегда загнать диких ганни обратно в леса. Он кончил свою речь красноречивым призывом к братским чувствам племен, ведущих свое происхождение от Бога Солнца, который назначил их владыками земли и всей населяющей ее твари.

В ответ Виссили-Рора битый час рассыпался в громких и красноречивых фразах, пока, наконец, не дошел до признания, что слова проницательного Жабы были вполне справедливы. Он предложил наиболее почетным воинам высказать свое мнение по поводу заявления карлика. Переговоры приняли характер словесного поединка, так как каждому хотелось блеснуть своим ораторским искусством.

Лишь один старик из племени Дордони выступил с враждебной речью:

— Братья, нам не за что ссориться с рыжими и волосатыми ганни, покинувшими леса Далекого Востока. Каждый из нас должен защищать свою родину, а наша родина здесь. Разумеется, если ганни когда-нибудь придут сюда…

Ему не дали кончить, его прервал целый поток возражений. Следующие ораторы в один голос высказались за то, что все племена яванов обязаны поддерживать и помогать друг другу и что опасность, грозящая яванам с севера, может позже обрушиться и на яванов с юга, что их народ обязан своим превосходством над другими народами именно тому единодушию, которое царит между его отдельными племенами с тех пор, как красный шар солнца кружится в небесной лазури. Тогда Виссили-Рора призвал Виссу-Уара, великого духа покровителя, в свидетели того, что воины его племени, в случае надобности, выступят все, как один. Он закончил свою речь обещанием послать в скором времени депутацию к славным воинам племени с берегов Сены.

Куа торжествовал. Он уже видел осуществление своих заветных планов: скоро беглецы вновь обретут родину и вернутся под родной кров, под покровительство умилостивленного закона.

Согласно обычаю, Виссили-Рора поднялся с места и в последний раз спросил собрание, рассмотрены ли и разрешены ли все вопросы.

Карлик почтительно поклонился и с его губ уже готов был сорваться любезный ответ, но вместо этого прогремел чей-то голос:

— Великий вождь яванов с Дордони! Яваны с Сены просят тебя, чтобы ты передал в их руки Цвет Шиповника и ее сына, нарушивших закон народа.

Это Медвежья Лапа требовал выдачи двух беглецов. При этих словах Куа вздрогнул всем телом. Ужасное требование мигом развеяло в прах все его золотые мечты. Он оцепенел от ужаса и не слышал, что творилось вокруг него. Вождь хотел выяснить, к какой женщине относилось имя «Цвет Шиповника» и о каком преступлении шла речь. Послы с Сены разошлись в мнениях — одни были за, другие против этого требования; жители селения ничего не понимали в происходившем и требовали объяснений. А над всем этим шумом грозно поднимался голос обличителя:

— Они нарушили закон народа! Они нарушили закон народа!

Карлик очнулся от толчка. Опустив ему руку на плечо, Медвежья Лапа яростно призывал его в свидетели.

— Ты ведь знаешь, брат, что женщина, которая скрывается здесь под именем Источника Слез, нарушила закон предков и вызвала гнев богов.

Но ему не удалось кончить, так как в глазах гнома он ясно прочел себе смертный приговор.

Слегка согнув колени, Куа напряг свои бесформенные мускулы на руках и растопырил пальцы, задушившие не одного волка и медведя.

Виссили-Рора стал между ними и властно объявил, что совет старейшин соберется в священной пещере и там выслушает обвинителя и решит судьбу Таламары и ее сына. Направив свой жезл в сторону послов, он прибавил:

— Братья, вы будете иметь их головы, если таково ваше право.

Сплетни Сороки подготовили почву для всеобщего негодования против Таламары и теперь, когда ее преступление казалось очевидным, ярости окружающих не было границ. После совещания послов страсти в селении разыгрались вовсю. Мужчины и женщины ожесточенно спорили у входов в пещеры, непримиримо настаивая каждый на своем.

Некоторые просто отрицали само существование закона, который, по их мнению, был смутным отголоском старины. Однако, когда им приводили достоверные факты удушения новорожденных, они соглашались, что во имя оздоровления расы можно оправдать истребление калек; что же касается Минати, то они решительно отказывались причислить его к этим уродам. Ведь не станет же никто отрицать, что он — единственный в племени — умеет гарпуном бить рыбу и лучше всех лазить по деревьям, преследуя белок и отыскивая мед.

Другие яростно поносили закон расы.

— Закон, повелевающий убивать новорожденных, — это закон убийц!

— Это закон дикарей!

— Благодаря этому закону, наверное, немало погибло людей, которые могли бы быть гордостью своего народа, — твердили они.

Эти рассуждения возмущали противников, утверждавших, что яваны, наиболее рослые и красивые представители рода человеческого, обязаны своей силой и ростом именно спасительному закону и что его, наоборот, надо всеми силами поддерживать и применять. На этой почве возникали бесконечные споры.

Одноглазый Конь, отец Пивиты, вернувшись с совещания, застал в своей пещере ожесточенную перебранку. Младшая из его двух жен с пеной у рта требовала смерти Таламары, в то время как другая оправдывала Источник Слез за то, что она спасла свое дитя.

Они уже готовы были перейти в рукопашную, когда к пещере подошла Таламара. Согнувшись под тяжестью меха, наполненного водой, она возвращалась с реки. Ей вслед неслись презрительные насмешки кумушек и целой оравы мальчишек. Одноглазый Конь понял, что дальнейшее гостеприимство чужестранке может скомпрометировать его достоинство уважаемого члена племени и грозит миру его семьи. Поэтому, вытянув вперед руки, он как бы преградил Таламаре вход в пещеру. Она сразу поняла его жест, но, услышав насмешки приближающейся толпы, с бесстрастным лицом молча вошла в пещеру.

Обливаясь слезами, Пивита помогала ей собирать вещи и инструменты. В это время явился Минати. Он прорвался через толпу, скопившуюся на площадке у пещеры. Как и мать, он старался сохранить спокойствие, несмотря на кипевшую в нем злобу. Только мертвенно-бледное лицо выдавало его чувства. Когда Одноглазый Конь, уже раскаявшись в своем поступке, предложил помочь ему укладываться, он разжал губы и насмешливо произнес:

— Как ты думаешь, разрешат нам поселиться в пещере для дров вместе с пауками и летучими мышами?

В первую очередь юноша бережно привязал к поясу свою главную драгоценность — кишку лося, которую он после долгих трудов приспособил как тетиву для лука; затем собрал в вязанку прутья и стрелы, завернул все свои кремневые инструменты в звериную шкуру и, в сопровождении матери, несшей в мешке остальные пожитки, он вышел из пещеры. С гордо поднятой головой направился он навстречу толпе, откуда слышались бурные возгласы, то приветствовавшие их появление, то осуждавшие их на смерть.

Двое юношей настойчиво предлагали Таламаре нести ее узел с вещами; мальчишки кидали ей вслед горсти земли; тут же произошла драка между двумя мужчинами; женщины вцепились друг другу в волосы; огромного роста воин схватил за руку девушку, готовившуюся бросить камень в беглецов, но его резко остановил Юло.

— Посмотрите-ка на Черного Быка, он заступается за чужеземку и за ее мальчишку, который царапает по кости.

— А не угодно ли полюбоваться на Волка, который скалит зубы на беззащитную женщину и безоружного мужчину? — раздался в ответ громовой голос Жабы, пробиравшегося через толпу. Несмотря на свой карликовый рост, он смерил грозным взглядом рослого красавца Юло.

— Ты не яван, яваны не оскорбляют женщин. Яваны никогда не были негодяями и трусами.

— Вот это хорошо сказано! — раздалось шумное одобрение охотников.

— Маленький Жаба, ты обладаешь благородным сердцем вождя! — крикнул кто-то из толпы.

Понемногу толпа стала расходиться. Осталась лишь кучка женщин, переругивавшихся между собой. Подняв с земли камень, Куа пригрозил им: