— Что же, это новый способ метания копья?

— Самая сильная рука может бросить копье только на несколько шагов от себя, и то без уверенности, что оно попадет в цель. Пойдем со мной и давай вместе считать твои шаги.

Они сосчитали пять раз свои пять пальцев, а затем еще раз столько же, что составляло на языке яванов цифру пятьдесят, так как они все свои вычисления вели на пальцах.

Когда Таламара увидела, что костяное острие, длиной приблизительно в две трети пальца, целиком вошло в кору дерева, она онемела от изумления. Все огромное значение изобретения стало ей ясно.

— Подожди, мать, я тебе еще кое-что покажу. Ты видишь тот дуб, где я оставил остальные прутья? А видишь ты на нем нарост мха величиной с человеческое сердце? Вот, смотри.

Резкий свист внезапно прорезал воздух. Подбежав к дереву, они оба увидели, что стрела вонзилась прямо в кружок мха. Когда мать подняла на Минати испуганные глаза, она увидела, его озаренное гордостью лицо и губы, искривленные мстительной усмешкой.

— Вообрази!.. Да, вообрази, мать, что на месте мха было бы сердце Юло. Он бы даже и оглянуться не успел, как кровь ручьем лилась бы из его гнусного рта. Но это еще не все… На западе, в лесах, растет еще лучшее дерево. Я смогу пустить стрелу вдвое тяжелее этой на двойное расстояние, и я ее снабжу отточенным с двух сторон острием. Это будет прекрасно… и ужасно. Мать, запомни, что я заставлю содрогаться от ужаса всех этих людей, которые сейчас с презрением плюют на меня. Они падут ниц передо мной и я ногой придавлю их надменные головы.

Таламара никогда еще не видела сына в таком возбужденном состоянии. Она тщетно пыталась успокоить его.

Он потрясал своим луком и делал вид, что желает пронзить стрелами небо, как бы выражая этим свою жажду мщения. Но в этот миг с уст матери сорвалось нужное слово:

— Вот Лиласитэ. Взгляни-ка, там, внизу.

Это была действительно Лиласитэ. Она пришла приветствовать первые весенние цветы под сенью вековых деревьев. Фиалки, казалось, склонялись к земле от прикосновения ее нежных пальцев, и ромашки в ее белокурых волосах, обрамлявших виски и затылок, еще ярче выделялись золотистыми и белоснежными пятнами. Тяжелые одежды из оленьих шкур соскользнули с ее плеч на чуть проросшую траву, и на тусклом фоне мшистых стволов лучи солнца оттеняли розовеющую белизну ее юного тела.

Как зачарованный, смотрел Минати на молодую девушку, в то время как она с кошачьей гибкостью наклонялась то к одному, то к другому цветку. Походка ее была так воздушна и легка, что былинки снова выпрямлялись после ее шагов, а прозрачная роса нежно ласкала ее тонкие ноги.

Он чувствовал, что таинственная сила овладевает его сердцем и наполняет его всего. Кровь прилила к его лицу и он закрыл глаза.

— Друзья, и вы любите цветы? — раздался мелодичный голосок.

Она быстро шла им навстречу, держа в одной руке оленью шкуру, а другой прижимая к груди охапку цветов. Но когда она подошла к ним, выражение глубокой печали сменило выражение радости на ее лице. Ее рука выпустила цветы и они упали к ногам юноши.

— Ты какой-то странный, Минати. Блеск твоих глаз беспокоит меня. Я не люблю этих огней.

И, действительно, вид Минати был странный. Глядя на коралловое ожерелье, еще больше подчеркивавшее ее красоту, юный стрелок с горечью думал о том, что он, человек без роду и племени, не смеет даже мечтать о дочери великого вождя.

Быстро подобрав лук и стрелы — будущее орудие его мести — он отвернулся от нее и проговорил с кривой усмешкой:

— Ты разгадала мою тайну по глазам. Я человек ненависти…

С ее длинных ресниц катились слезы, словно жемчужины. Затуманенным взглядом смотрела она на удалявшегося непреклонного и гордого юношу.

Схватив Таламару за обе руки, она спросила:

— За что он меня ненавидит? Скажи, дорогая. Открой мне причину.

Всего лишь несколько десятков веков тому назад закончился ледниковый период в северной половине земного шара и только тогда эта часть земли стала пригодной для обитания людей и животных.

Длившийся в течение сотен веков период холодов совершенно стер с лица земли гигантских млекопитающих, населявших Западную Европу, и вместе с тем истребил большую часть обезьяноподобных людей. Остальные же научились пользоваться, как оружием, камнями, собранными на берегах рек, и быстро поднялись над уровнем животных. Груандисы происходили от этих отдаленных существ, уцелевших после изменения земной поверхности.

Крупные травоядные, густо населявшие Азию, двинулись к новым пастбищам, которые после ледникового периода вновь зазеленели. Постепенно передвигаясь, на что понадобилась тысяча лет, они дошли, наконец, до тупика, каким была Западная Европа для этого живого потока азиатских стад, увлекшего за собой первобытные народы, единственным промыслом которых испокон веков была охота.

Яваны были одним из этих племен, двинувшихся вслед за дичью из глубины Азии на Далекий Запад. В их преданиях сохранились смутные воспоминания о долгих странствованиях вдоль берегов огромного синего моря, тянувшегося от знойных песков Сирии до раскаленного жерла Ки-ренаики. Там прохладные северные ветры заставили их изменить первоначальный маршрут. Воспользовавшись перешейками, соединявшими еще тогда Сицилию с Африкой и Калабрией, они прошли через области, населенные людьми маленького роста, с курчавыми волосами, и направились в страну, где им суждено было осесть и закончить свое развитие — страну, ставшую их родиной и получившую позже название Франции.

Виссили-Рора и охотники, три дня тому назад покинувшие селение, приближались к истокам Везера. Оттуда они могли, пройдя по водоразделу рек, в три дня добраться до верхней долины Виенны, которая должна была их привести в холодные области — к месту переправы огромных кочующих стад.

Время в дороге проходило весело. Берега Везера были густо заселены, так что через каждые четыре-пять часов на пути попадались группы обитаемых пещер.

Вперед отправлялись несколько разведчиков. Остановившись за сто шагов от селения, они испускали условный между охотниками на мамонтов крик, клали на землю свое оружие и приближались с поднятыми вверх руками, открывая при этом ладони. Проделывая те же телодвижения, установленные обычаем, жители селений выходили им навстречу. После этого они правой рукой обнимали друг друга и терлись носами, что считалось знаком расположения и гостеприимства.

Гостей приглашали в пещеры, где находились, согласно обычаю яванов, покрытые звериными шкурами подстилки из сухих трав. Натянутые меха делили пещеру на отдельные маленькие клетушки, где на общих очагах готовилась пища для всей семьи. Старший в роду, отец или дед, всячески старался угождать гостям.

Женщины жарили на огне куски вяленого мяса и пекли в горячей золе сочные корни. Мужчины в это время водили гостей по помещению и с гордостью обращали их внимание на нарисованные и высеченные на стенах пещеры изображения животных. Как бы невзначай забывая упомянуть, что эти изображения существовали уже в те времена, когда их деды были детьми, они выдавали их за свою, или своих сыновей, работу.

С не меньшей гордостью показывали они гостям высушенные на медленном огне головы, которые с оскаленными зубами торчали на кольях вокруг предназначенного для гостей почетного очага. Хозяин рассказывал, что он отрубил эти головы еще в юности, когда существовал обычай подносить возлюбленным черепа груандисов в качестве свадебного подарка.

Во время трапезы, в которой принимали участие только одни мужчины, подавалось в большом количестве жареное мясо на огромных деревянных блюдах, и каждый ел его, сколько хотел. Усевшись на корточки, гости брали по целому куску мяса. Набив им полный рот, они сжимали челюсти и кремневым ножом отрезали торчащий между зубов остаток. Съев один кусок, они таким же образом справлялись со следующим. Когда все, наконец, наедались мясом досыта, женщины подавали блюдо, доверху наполненное печеными в золе корнями. За этим следовал своеобразный салат, подававшийся в натуральном виде, то есть в желудке оленя, где он был найден; салат этот состоял из полу-переваренных, пропитанных желудочным соком мхов и лишаев, и буквально таял во рту. За едой пускали вкруговую почетный череп с медом.