— Посмотри, сынок! — смешно расставив кривые ноги, кричал он. — Посмотри-ка еще на это привидение и скажи, похоже ли оно на блуждающую душу.

Минати не замедлил с ответом. Вмиг очутился он возле матери и крепко сжал ее в своих объятиях. Он то отпускал ее, чтобы провести ее рукой по своему лицу, то вновь обнимал ее на глазах у остолбеневших дикарей. Жаба прервал его нежные излияния:

— Сын мой, мы хоть и привидения, но порядочно проголодались. Зажарь-ка нам оленьего мяса, но выбери кусок получше. Это будет для нас приятным разнообразием после крыс и ужей, которыми эти молодчики в продолжение долгих дней кормили нас.

Когда Таламару усадили и закутали в меха и когда Куа удовлетворил свой голод, Минати узнал, наконец, их трогательную и восхитительную историю.

Долгое время мать мысленно следовала за своим сыном. Каждый вечер, засыпая, она слышала его голос так же ясно, как он слышал ее голос. Но вдруг голос умолк.

— С этого дня мать твоя пришла к убеждению, что неведомая сила стала между вашими душами.

— А я, — промолвил юноша, лаская руку матери, — я же, с тех пор, что ты перестала призывать меня по ночам, решил, что яваны убили тебя.

Тогда пришел конец ее спокойствию, вызывавшему глубокое изумление во всем селении. Ею овладела не покидавшая ее ни днем, ни ночью неотвязная мысль — отправиться на поиски сына, где бы он ни был, хотя бы на другом конце света. Получив от пленных кое-какие отрывочные указания, она немедленно тронулась в путь.

— Надо было окончательно обезуметь, чтобы предпринять подобное путешествие, — возмущенно рассказывал Куа. — Но что поделать с женщиной, если ей что-нибудь взбредет в голову?

— Друг мой, — ласково заметила Таламара, — безумная нашла второго безумца, который согласился ей сопутствовать.

Своей слабой рукой она нежно сжала его грубую огромную руку и дрожащим от волнения голосом сказала:

— Куа, верный друг моих юных лет, ты последовал за мною, чтобы защитить меня и разделить все опасности пути. Поверь, что сердце матери и друга преисполнено глубокой благодарностью к тебе.

— Да, мы недурно выкарабкались, — смеясь, ответил карлик, стараясь скрыть собственное волнение.

Путники долго шли, потеряв счет дням. В дороге они питались найденными в дуплах деревьев медом и ежевикой. Правда, у них в мешке было взятое из селения вяленое мясо, но они старались бережно расходовать его. Не раз подвергались они нападению волков.

— Раз, на моих глазах, Куа ринулся на большого волка и на месте задушил его. Однажды он топором расколол череп медведю. И еще я видела…

— Женщина, кто из нас рассказывает, ты или я? — притворно сердитым голосом перебил ее храбрец.

В конце концов они наткнулись на бродивших в лесу дикарей, которых поразила безобразная наружность Куа. Они действительно приняли его за духа неведомого рода и происхождения. Что за неоценимое преимущество быть самым уродливым человеком в мире!

— Вот она, сын мой, вся наша история. Но пусть я буду подвешен за большие пальцы ног, если я сегодня надеялся тебя встретить в обществе этих пожирателей потрохов. Кажется, они почитают тебя, как божество.

— Подожди до завтра, ты увидишь, во что превратился царапающий по кости мальчишка!

Изнемогавшая от усталости Цвет Шиповника засыпала. Минати прикрыл уснувшую медвежьей шкурой; сам он с Куа завернулся в меха и подсел с ним поближе к огню.

Наутро, как только занялась заря, караван двинулся дальше. Таламару уложили на носилки и четверо дикарей понесли ее. Минати и Куа шли рядом и беседовали между собой. За ними следовали охотники, сгибаясь под тяжестью дичи.

Куа заметил, что его юный друг не особенно охотно делится своими приключениями. Он рассказал о случившемся с ним лишь в общих чертах, не вдаваясь в подробности.

По его словам, он после бегства из селения попал в плен к груандисам, но сумел до такой степени очаровать их, что вскоре стал у них чуть ли не вождем. Какая-то непонятная стыдливость мешала ему быть откровенным до конца. Казалось, «божество» боялось оказаться смешным в глазах матери и друга.

Но когда Куа со смехом спросил его: «Но даже великому вождю, вроде тебя, не особенно весело всегда жить среди этих дикарей?..» — сдержанность покинула Минати.

— Здесь я властелин! — вырвалось у него. — Тогда как там, у надменных яванов, я был камнем, который пинком ноги можно было удалить с дороги, ничтожеством, на которое каждый мог плевать. Я был для них уродцем, оскорблением всей их расы! А здесь, среди низкорослых дикарей, я — гигант, повелевающий целым племенем!

— Сын мой, ты немало выстрадал, — глядя на него с сожалением, заметил Куа.

К вечеру появилась новая группа дикарей, и все мужчины пали ниц при виде «божества». Эти сцены повторялись много раз до прихода Минати на место главной стоянки, где он был встречен с большими почестями.

Охота на оленей была в этот раз необычайно удачна и дикари приписывали ее успех вмешательству «божества».

Минати велел устроить для путешественников ложа из свежей листвы в пещере, куда позже явились дикари со своими подношениями.

Внезапно ночная тишина была нарушена криками и стонами. Ана с ремнем в руках бросился к выходу.

— Это кричит безумная женщина. Она убила своего мужа, чтобы выйти замуж за меня, — смеясь, объяснил Минати.

— Тьфу, — сказал Жаба, не будучи в состоянии скрыть своего отвращения.

Он теперь начинал понимать, почему юноша так скромно умолчал о своей новой жизни. Заинтересованный, он хотел выпытать у юноши всю правду и для этой цели завел разговор о последних новостях в селении яванов, причем, как бы невзначай, упомянул имя дочери великого вождя, Лиласитэ.

Минати молчал, низко опустив голову. Он видел перед собой голубые глаза девушки, с состраданием глядевшие на него.

— Расскажи мне что-нибудь о дочери Виссили-Рора. Так же ли она хороша и свежа, как была, — неуверенным голосом спросил он Куа.

Отчеканивая каждое слово, карлик ответил:

— Дочь вождя облачилась в белый цвет. Она покрыла белой известью свое стройное тело и длинные косы.

— Что же? У нее умер отец? Мать?

— Она обесцветила себе волосы и тело в тот день, когда по селению пронеслась весть о твоей гибели. Она носит по тебе траур, Минати. Правду ли я говорю, Цвет Шиповника?

Вопрос вывел Таламару из задумчивости.

— Да, сын мой, он говорит правду, — ответила она. — Это прелестное дитя носит по тебе траур.

— Пусть она носит траур по мне, — глухим голосом ответил Минати. — Я умер для нее, как умер для племени и для всего народа яванов.

Глаза Жабы загорелись.

— Ты не запретишь народу вернуть тебя обратно. Крови своей не изменишь, — проревел он громким голосом.

«Божество» пожало плечами.

— Ненависть разверзла между нами глубокую пропасть, которую ничто никогда не заполнит.

Всецело отдавшись радости свидания с сыном, Цвет Шиповника не замечала, как бежит время. Счастье ослепило ее до такой степени, что она спокойно и равнодушно относилась ко многому, что в другое время оскорбило бы ее гордость яванки. Напротив, некоторые вещи подчас забавляли ее. По правде сказать, она почти не выходила из пещеры, куда Ана строго запрещал доступ груандисам, снедаемым любопытством увидеть вблизи мать их «божества».

Весельчак Куа, со своей стороны, охотно присматривался к этому странному народу, который ему раньше был известен лишь по встречавшимся в яванских селениях пленникам. Но это ему быстро прискучило и его хорошее настроение сменилось глубоким отвращением к позорному существованию окружавшей его среды.

Несмотря на то, что судьба мало баловала его, карлик чрезвычайно гордился своей принадлежностью к народу ява-нов. Соприкосновение с этими дикарями, их животные нравы, их наречие, напоминавшее звериный вой, — все это было ему глубоко противно и оскорбляло его достоинство. Он не понимал, как мог яван прожить долгое время среди этих людей-зверей.