Индарас пробирался через эти чужие земли, ночуя в заброшенных пещерах и чьих-то логовах, избегал торных дорог и троп, запутывал и заметал следы, пока наконец не добрался до последнего рубежа орочьих укреплений. Это был пост караульных, неплохо замаскированный, но его неизбежно выдавал запах дыма и запах орчатины. Индарас подкрался к ним незамеченным и задушил сперва одного, а затем и другого орка, а тела сбросил в пропасть. Из трофеев он взял только обсидиановый наконечник копья, а ко всему остальному побрезговал даже притрагиваться.

Так рейнджер Зелёного Дола сумел выбраться из мрачных горных пределов и поспешил на благословенный Запад, в столицу Священного Союза, неприступный город Эрессиенен. На свободной земле он чувствовал себя уже гораздо спокойнее, ведь здесь никто не посмеет напасть на эльфа, ни дикие звери, ни разбойники из числа глупых местных людей, многие из которых были недовольны своим положением в Союзе.

Спустя несколько дней пути Индарас Глубокие Ножны подошёл к стенам великого города и с облегчением коснулся белого камня. Стражи на воротах почтительно поклонились рейнджеру, ведь они были всего лишь смертные люди, и не стали его задерживать. Перед ним расступались, ему кланялись и подобострастно улыбались, потому что всякий горожанин знал — гнев эльфа страшен.

А вот стража дворца уже не была столь благосклонна. Там служили только эльфы, из обедневших и утративших достоинство, а потому — злые, мстительные и требовательные, норовящие прицепиться к любой мелочи.

— Срочное известие для благородного Антариэля! — объявил Индарас, требуя немедленно его пропустить. — Новости из восточных пределов!

Даже это не подействовало на бесчувственных стражей. Его долго мурыжили и проверяли, намекали на взятку, чтобы ускорить дело, но у рейнджера не было ни гроша в кармане, и ему пришлось терпеть полную процедуру досмотра в караулке. Только спустя несколько часов Индарасу удалось пройти во дворец. И благородного Антариэля, как назло, не оказалось на месте, буквально полчаса назад он уехал со своим новым протеже на горячие источники. Если бы стража не оказалась столь дотошной, Индарас бы уже был свободен.

Но что для эльфа с его бессмертной жизнью какие-то полчаса? Так что Индарас ушёл в город несолоно хлебавши. Вечер и ночь он провёл, сидя в какой-то людской таверне с мрачным видом, и человеки не посмели отказать ему в бесплатном угощении. Только на следующее утро он снова отправился ко дворцу.

В этот раз рейнджер действовал мудрее. Сначала он разузнал, во дворце ли достойнейший Антариэль, не собирается ли куда в ближайшее время, и только после этого попытался вновь пробиться к нему на приём. Стража опять не хотела его пускать, но Индарас покорно терпел и выполнял все их требования, даже и не думая спорить. Известия из Восточных Шахт важнее всего.

Так или иначе, он всё же проник во дворец и добился приёма у блистательного Антариэля, который встретил его в малом зале, где присутствовал только он сам и несколько юных гвардейцев.

Председатель Совета был недоволен. Даже зол. Мало того, что эти эльфы не выполнили простейшее задание, так ещё и рейнджер посмел вернуться в Эрессеинен, на потеху всем остальным расам! С другой стороны, его давний соперник, Келедрот, погиб в этом походе, и это несколько утешало Антариэля. Но опять же, гибель любого из бессмертных эльфов становилась трагедией для всего народа, немногочисленного и не плодовитого.

— Итак, вы не справились, — заключил Антариэль.

— Да, Ваше Великолепие, — склонил голову Индарас.

— Это досадно, — процедил глава Совета.

— Орки… Они снова объединились… Их ведёт вождь, — сказал Индарас.

Рейнджер вдруг снова вспомнил бешеные глаза орочьего главаря, сиявшие красным светом, когда они ворвались в подземный зал и играючи сломили оборону лучших гномьих воинов. Этот вождь пугал его так сильно, что Индарас даже не осмелился приблизиться к главной деревне орков, чтобы случайно не нарваться на него. Хотя разведке теперь недоставало многих важных данных, Индарас понимал, что, скорее всего, разделил бы участь своих товарищей, если бы отправился в орочью столицу.

— Как зовут этого вождя? — осведомился Антариэль. — Маги составят карту его жизненного пути и внесут пару изменений в астральные потоки, и всё будет решено.

— Прошу простить, Ваше Великолепие… Мы не сумели этого выяснить, — почти прошептал Индарас.

— Да? — хмыкнул тот. — Похоже, рейнджеры начинают терять хватку. Значит, туда нужно отправлять специальный отряд гвардии. Понимаете, чем это чревато? Кто-нибудь обязательно снова поднимет бунт, едва лишь полк стражи уйдёт из провинции. И уж тем более, если магосы тоже понадобятся в горах.

Индарас покорно склонил голову, выслушивая решение Антариэля.

— Ты проведёшь их туда, в горы, Индарас Глубокие Ножны, — приказал председатель. — Выступаете, как только луна вновь пойдёт на убыль. Гвардии нужно… Время, чтобы их убедить. И магосам тоже. И вы камня на камне не оставите от этих вонючих орочьих селений, понятно?

Индарас пробормотал что-то почтительное, вдруг понимая, что боится сверкающих глаз того орочьего вождя больше, чем гнева Антариэля и всего эльфийского народа вместе взятого.

Зугмор и ещё шестеро орков паскудно ухмылялись, глядя на меня, окружённого на узкой тропе, а я чувствовал, как праведный гнев закипает внутри и рвётся наружу, как пар из чайника, и если его не выпустить, не поздоровится никому.

— Решил бросить мне вызов, Зугмор, — прошипел я, глядя ему прямо в глаза. — Но ты трусливая перхоть из гномьей подмышки, Зугмор, в тебе нет смелости, чтобы победить. Даже Урагу хватило яиц, чтобы сделать это на глазах у всей деревни.

Зугмор, мой бывший соратник и друг, скривил лицо.

— Ты всем надоел, Ундзог! Ты лишаешь нас, орков, нашей свободы! — выпалил он, оглядывая своих прихвостней в поисках поддержки.

Те нехотя закивали, откровенно меня побаиваясь. Оружие почти все из них держали опущенным, то ли не желая направлять его на вождя, то ли надеясь в дальнейшем предать Зугмора и перейти на мою сторону. Я понял, почему Зугмор так хотел отправиться со мной на разведку. Если бы я разрешил ему, меня, возможно, просто закололи бы в спину. Жаль, да уж, в верности Зугмора у меня не было никаких сомнений, и, как выходит, зря.

— Ты просто дурак, Зугмор, — сказал я, вскинул арбалет и спустил крючок.

Болт мгновенно вонзился ему чуть ниже колена, раздробив кость и делая Зугмора хромым на весь остаток его короткой жизни. Я бросил арбалет наземь в тот же момент, крутанул копьём и двинул тупым древком ему по лицу. Нос сломался почти наверняка, брызнула кровь, ярко-красными линиями расчертив сугробы возле тропы. Зугмор даже не успел ничего сделать. Как и его прихвостни.

Они мигом растеряли всё желание драться, двое даже зачем-то добавили упавшему Зугмору пинков, то ли демонстративно заверяя меня в своей лояльности, то ли просто вымещая злость на единственном подходящем объекте.

— Ты будешь молить меня о смерти, Зугмор, — произнёс я, глядя на распластавшееся на тропе тело. — Станешь примером для всех остальных. Обезоружить его, поднять и связать. Идём обратно в деревню.

Приказ исполнили с небывалой торопливостью, и мы начали подъём в гору, особенно тяжёлый для хромого Зугмора. Но меня его трудности не особо волновали, и я не стеснялся подгонять его остриём копья.

Было немного тоскливо на душе. Этот орк был одним из первых моих соратников, мы вместе били врагов ещё до того, как я стал вождём и ханом. И вдруг такое предательство.

На этот раз пошли по более быстрой, а не по короткой дороге, по той, по которой шли эти неудачливые заговорщики. Если бы я сразу вспомнил про неё, то легко бы улизнул от преследователей, а так они меня даже опередили. Здесь было чуть меньше крутых подъёмов и спусков, и только за счёт этого удавалось идти быстрее.

Шли в полном молчании, только раненый Зугмор тихонько пыхтел и стискивал зубы, в очередной раз наступая на повреждённую ногу. Я запретил каким-либо образом ему помогать, и даже опираться на палку. Остальные шли неуверенно и постоянно оглядывались на меня, замыкающего эту процессию, как конвоир. В чём-то оно так и было. Я думал, как поступить с теми, кто повёлся на сладкие речи Зугмора, ведь они знали о том, что он затеял, и не доложили, и не нашёл ничего лучше, чем отправить их в следующей битве в первый ряд, без доспехов и щитов, кровью искупать свою вину. Если выживут, значит, такие умелые воины мне нужны, если погибнут, то есть за что.