Победа немцев в войне вовсе не была гарантирована; французская армия была разделена пополам, однако и ее противники были вынуждены сделать то же самое. Д. Шоуолтер не случайно назвал итоги сражения 18 августа «оперативным тупиком»[366]. В результате операции 14–18 августа немцы ценой больших потерь и напряжения сил добились не разгрома вражеской армии, а лишь ее блокирования; хотя и потрясенная серией поражений, она сохранила боеспособность и продолжала оставаться сильной фигурой на шахматной доске кампании.

В то же время парадоксальным образом именно эта неполная победа немцев в Мецской операции стала предпосылкой для их блистательного успеха при Седане. Если бы Рейнская армия была разгромлена наголову, уничтожена и рассеяна, Мак-Магон имел бы полную свободу действий. Запертый же в Меце, Базен помимо своей воли и неожиданно для противника сыграл роль «живца» для остальной части французской армии. Однако это была уже другая история. Мецская операция завершилась.

Пока западнее Меца гремели тяжелые и кровопролитные бои, в районе Шалона лихорадочно формировалась новая французская армия. Ее основу составляли три корпуса Мак-Магона, к которым добавился еще один — 12-й, — наспех собранный из морской пехоты и войск с испанской границы[367]. Планы десантной операции на германском побережье окончательно канули в Лету. Изначально командиром 12-го корпуса планировали назначить генерала Трошю; однако затем было принято решение о том, что ему лучше доверить пост генерал-губернатора Парижа. Трошю считался достаточно популярным у оппозиции и в народе и достаточно жестким и лояльным династии для того, чтобы подавить возможную революцию. 12-й корпус получил генерал Лебрен.

Развитая железнодорожная сеть облегчила быструю переброску отходивших с запада корпусов Мак-Магона в Шалон, хотя часть сил пришлось отправить через Париж. «Результат работы французских железных дорог в эти дни следует охарактеризовать как выдающийся», — признавали впоследствии немецкие военные[368]. Свою роль сыграли и форсированные марши — правда, весьма негативно повлиявшие на состояние отступающих войск. Пьянство и грабежи становились среди французских солдат весьма распространенным явлением. «Это как отступление из России, только без снега», — охарактеризовал один свидетель тех событий состояние корпусов, прибывших в Шалон[369].

За несколько дней потрепанные части, однако, удалось привести в относительный порядок. Наличие в Шалоне больших военных складов также существенно упрощало процесс. Точная численность собранных к 21 августа войск заставляет историков разойтись в оценках. Значительная часть резервных соединений догнала Шалонскую армию в течение недели, и, согласно подсчетам С. Одуэна-Рузо, к концу августа численность армии достигла внушительных 124 тысяч человек при 400 орудиях и 76 митральезах[370].

Впрочем, существенные проблемы все же присутствовали. Моральное состояние солдат, в большинстве своем отступавших от самой границы, было не лучшим. Попытка пополнить армию мобильными гвардейцами и вовсе провалилась — прибывшие 18 батальонов продемонстрировали настолько полное отсутствие дисциплины и выучки, что их сочли за благо отправить обратно в Париж. Становилось все более очевидно, что у Франции попросту нет обученных резервов, которые могли бы возместить потери. Однако главный вопрос на данный момент заключался в том, как использовать имеющуюся группировку.

17 августа в Шалоне состоялось совещание, в котором, помимо императора, принимали участие его кузен, маршал Мак-Магон и генерал Трошю. Как с политической, так и с военной точки зрения наиболее разумным представлялся отход к Парижу. Присутствие армии в городе помогло бы задавить возможный бунт в зародыше. В свою очередь, французская столица, превращенная за последние десятилетия в самую крупную и мощную крепость в мире, являлась для противника неприступной твердыней, а для своих войск — идеальной базой для операций. Рейнская армия. о поражении которой пока еще ничего не было известно, должна была не позволить пруссакам установить полную блокаду города. Этот план, за который горячо ратовал Трошю[371], был в конечном счете принят.

Однако находившиеся в столице императрица и министры горячо возражали против подобного образа действий. «Император не должен возвращаться в Париж», — заявила Евгения генералу Трошю 18 августа. Той же точки зрения придерживался и Паликао[372]. По их мнению, возвращение императора в столицу в контексте поражений привело бы к немедленному падению династии.

Еще больше усложняла ситуацию неясность с тем, кто из двух командующих должен принять на себя инициативу. Формально Мак-Магон оказался подчинен командующему Рейнской армии Базену. Наполеон III указал, что маршал должен руководствоваться инструкциями либо из Парижа, либо напрямую из Меца, и самоустранился. Как впоследствии в ходе парламентского расследования дипломатично подтвердил сам командующий Шалонской армии, «на протяжении всей операции император ни разу не высказался против моих распоряжений относительно движения войск»[373]. 18-го утром Базен успел телеграфировать Мак-Магону, что в своем положении считает невозможным давать указания, и посоветовал обратиться к военному министру: «Я боюсь дать вам ложное направление», — но не сообщил ничего о собственных действиях[374].

С 19 августа все коммуникации были перерезаны и связь между Базеном и Мак-Магоном могла осуществляться только при помощи гонцов, которым предстояло преодолеть завесу германских патрулей. Наполеон III, болезнь которого обострилась, пребывал в депрессии и колебаниях. Мак-Магону предстояло самостоятельно принимать судьбоносное решение, полагаясь на разведку. Он продолжал исходить из того, что Базен продолжает свой прорыв в сторону Вердена. В течение 19 августа императору поступил отчет Базена об итогах битвы при Гравелот — Сен-Прива. В нем маршал подчеркивал, что остался на своих позициях, умолчав о приказе отступать обратно в крепость.

Местность в районе Шалона не благоприятствовала успешному оборонительному сражению. Уничтожив склады (не слишком качественно, так что значительная доля запасов несколько дней спустя досталась немцам), 21 августа армия Мак-Магона выступила на Реймс. Фактически это была отсрочка, оставлявшая на некоторое время открытыми оба пути: Мак-Магону приходилось учитывать и угрожающе стремительное продвижение армии прусского кронпринца. У обоих вариантов были свои недостатки, но хуже всего, как обычно, было бы бездействие. Тем временем в Париже императрица и министры пришли к однозначному выводу: если Базен не будет спасен, революция неизбежна. Цена не имела значения. В Реймс был отправлен президент французского Сената Эжен Руэр. Мак-Магон, однако, не считал свою армию способной выполнить задачу; ему даже удалось убедить Руэра в своей правоте: если к 23-му он не будет иметь известий от Базена, Шалонская армия отступит к столице[375].

Наконец, 22 августа командующий Шалонской армией получил весть от Базена. Командующий Рейнской армией сообщал, что намерен идти на прорыв в северо-западном направлении, через Монмеди или, возможно, Седан. Это послание сыграло роковую роль; 23 августа армия Мак-Магона двинулась на восток. Впрочем, кабинет министров и без того продолжал единодушно настаивать на этом варианте, телеграфируя Мак-Магону, что «отсутствие помощи Базену будет иметь самые плачевные последствия в Париже»[376]. Правительство сообщало, что для обороны Парижа собирается новая армия и в присутствии Шалонской армии в столице, таким образом, нет никакой необходимости.