Более 80 % французских генералов были выпускниками военных училищ (в том числе знаменитого училища Сен-Сир), но уровень полученного там образования, что с тревогой отмечали даже министерские комиссии, оставлял желать лучшего[151]. Программа Сен-Сира в то время основывалась больше на зазубривании регламентов и закалке характера, нежели на изучении стратегии. Сюда поступали представители обеспеченных слоев населения, в том числе французские аристократы; между ними и выходцами из солдат пролегала социальная пропасть.
Среди унтер-офицеров и рядовых, особенно старослужащих, были достаточно широко распространены пьянство и презрение к дисциплине. Мелкие нарушения устава считались добродетелью. Впрочем, как справедливо отмечает Д. Шоуолтер, считать это признаком низкого качества французских солдат нет никаких оснований; в конечном счете, такое же демонстративно пренебрежительное отношение к военной бюрократии и уставным условностям являлось визитной карточкой элитных спецподразделений в ХХ в[152].
В целом в середине XIX в. лица, ответственные за развитие вооруженных сил, предпочитали почивать на лаврах, не считая нужным что-то всерьез менять. Даже опыт Крымской кампании, во многих отношениях негативный, не повлек за собой масштабных реформ. В результате французская армия оказалась слабо подготовленной к начавшейся эпохе индустриальных войн. Организационные вопросы решались неудовлетворительно, и только быстрая победа над австрийцами позволила в 1859 г. скрыть от внимания общественности тот факт, что развертывание в Северной Италии являло собой печальную картину. Солдаты прибывали на театр военных действий без самого необходимого оснащения, система снабжения практически полностью отказала[153].
Наиболее проницательным представителям французского генералитета, как и самому императору, кампания 1859 г. продемонстрировала необходимость реформ. Но реорганизация неизбежно должна была оказаться сложной, дорогой и потому откладывалась. Парламент выступал против увеличения военных расходов. Фактически во Франции сложилась в этой сфере примерно та же ситуация, что и в Пруссии; однако на риск собственного «конституционного конфликта» император идти не хотел.
Подхлестнула процесс реформ лишь прусская победа над австрийцами в 1866 г., масштаб и скорость которой стали для французской военной и политической элиты настоящим шоком. Стало очевидно, что на восточной границе страны существует потенциальный противник, с которым необходимо считаться. Ключевым стал вопрос восполнения недостатка обученных резервов. Подсчеты французских военных показывали, что уже в 1866 г. одна Пруссия, без учета контингентов Северогерманского союза, могла выставить с учетом резервистов больше войск, чем сама Франция. Последняя в скоротечном конфликте реально могла рассчитывать лишь на 385 тыс. человек, а за вычетом контингентов, находившихся в то время в Мексике, Риме и Алжире, и вовсе на 250 тыс.[154]
По иронии судьбы, самый горячий поклонник прусской системы и, в частности, принципа всеобщей воинской повинности, находился на французском престоле. Наполеон III еще в бытность претендентом на власть в 1843 г. опубликовал в республиканской газете «Прогре дю Па-де-кале» серию статей, в которой обрушивался на существовавшую в стране систему официального откупа от военной службы и призывал обратить внимание на подготовку обученных резервов действующей армии. Обоснование было идеологическим: «Прусская организация — единственная, что подходит нашей демократической природе, нашим эгалитарным привычкам»[155]. Теперь же доводы стратегического порядка перевешивали все остальные.
Уже в августе 1866 г. генерал Кастельно по распоряжению Наполеона III подготовил проект введения обязательной военной службы. Однако против этого выступили сами генералы, включая военного министра маршала Рандона. Они не верили в военную ценность необстрелянных резервистов и предпочитали полагаться на небольшую, сплоченную и профессиональную армию. Министры указывали на финансовые издержки, опасались недовольства в стране и подрыва популярности режима. Внутриполитические и финансовые соображения оставляли лишь узкое пространство для возможных преобразований. В дальнейшем на каждом новом этапе обсуждения проект реформы все больше лишался своего прежнего революционного для французской военной системы значения[156].
С конца октября до начала декабря 1866 г. специально созванное императором совещание двух десятков военных и министров успело рассмотреть и отбросить шесть проектов военной реформы, включая императорский. К концу года работа комиссии фактически зашла в тупик. В декабре 1866 г. император опубликовал новый и менее радикальный проект, который, однако, ставил целью достичь численности французской армии в военное время в 1 млн 232 тыс. чел. Жеребьевка среди достигших призывного возраста должна была сохраниться: жребий отводил юношам призывного возраста либо службу на протяжении 6 лет, либо нахождение на этот же срок в резерве действующей армии и периодические военные сборы. По истечении 6 лет обе категории зачислялись в ряды мобильной гвардии — аналог прусского ландвера. Ее назначением должно было стать пополнение в случае войны гарнизонов крепостей и выполнение задач в тылу армии, включая поддержание общественного порядка.
Выход из тупика предложил маршал Адольф Ниэль, назначенный в январе 1867 г. военным министром. Надо отметить, что Ниэль не во всем поддерживал проекты императора и само его назначение было признанием готовности со стороны последнего на компромисс. Согласно проекту Ниэля, наряду с сохранением ядра профессиональной армии следовало воссоздать Национальную гвардию — всеобщее ополчение, впервые появившееся в эпоху Великой Французской революции. Она должна была состоять из двух половин: «мобильной» и «оседлой» (мы, как и большинство исследователей, будем называть их в дальнейшем для простоты мобильной и национальной гвардией соответственно). В ее состав входили все юноши призывного возраста ростом не менее 155 см, избежавшие военной службы. При помощи периодических учебных сборов они получали маломальскую боевую подготовку и в случае войны могли пополнить действующую армию. После обсуждения в Государственном совете проект Ниэля принял итоговые очертания: пять лет действительной службы и четыре года в резерве для вытянувших «плохие номера» и, соответственно, четыре года в резерве и пять лет в рядах мобильной гвардии для счастливчиков. Освобожденные от действительной службы и выкупившие себе замену также зачислялись в мобильную гвардию сроком на пять лет с ежегодными двухнедельными военными сборами[157].
Ниэлю, проявившему себя прекрасным оратором, пришлось терпеливо встретить целую лавину поправок депутатов Законодательного корпуса. И правые, и левые особенно критиковали идею превращения мобильной гвардии в «еще одну армию», говоря словами республиканца Эрнеста Пикара. Консерваторов отвращала сама идея слепо следовать примеру Пруссии, восприятие которой уже было окрашено большой долей предубеждения и неприязни. Умеренно настроенные либералы во главе с Адольфом Тьером критиковали закон как свидетельство попытки милитаризовать страну. Левые республиканцы же считали закон недостаточно демократичным, требовали всеобщей воинской повинности по примеру швейцарской милиции и сокращения срока службы[158]. Французских левых в массе своей нельзя было назвать чистой воды идеалистами и пацифистами. Они были безусловными противниками «кабинетных войн» и войн завоевательных, но всецело поддерживали мысль о том, что оборонительные войны справедливы. Пресса, в свою очередь, подвергла законопроект столь жесткой и далеко не всегда справедливой критике, что даже проправительственные депутаты боялись открыто высказаться в его поддержку[159].
