Только в конце 1850-х гг. в стране произошли послабления полицейского режима. Политическая амнистия 1859 г. позволила вернуться на родину ряду республиканцев. Шаг за шагом французам были возвращены основные политические свободы, а Парламенту — самостоятельное значение. Динамика результатов выборов в Законодательный корпус недвусмысленно свидетельствовала о росте недовольства в обществе. На выборах 1863 г. оппозиция утроила число поданных за нее голосов (1 млн 954 тыс.) по сравнению с выборами 1857 г., а в 1869 г. достигла результата в 3 млн 258 тыс.[68] Этот парадокс отчасти объяснялся той авторитарной манерой, в которой императором на практике реализовывались крупнейшие преобразования. Противоречивая политика Наполеона III в отношениях с католической церковью обращала против него весь без исключения спектр политических сил в стране. Проницательный французский историк Адриен Дансет справедливо указывал, что «либеральная империя» не укрепила основы режима, а скорее аккумулировала разом слабости как диктатуры, так и либерализма: она уже не вызывала прежнего трепета и повиновения, а либеральные послабления не вызвали у общества ответной благодарной готовности на патриотические жертвы[69].
Лагерь сторонников Империи с самого начала не был тем прибежищем посредственностей и авантюристов, каким его рисовали республиканские публицисты. Но во второй половине 1860-х гг. один за другим с политической сцены сошли такие яркие фигуры, как герцог Морни, А. Фульд, граф А. Валевский, маршал А. Ниэль. Самого Наполеона III нельзя было назвать человеком, совершенно лишенным харизмы, — успех его поездок по Франции опровергает это представление[70]. Но по мере ослабления активности монарха потребность в талантливых защитниках его политики становилась все более настоятельной, и таковых приходилось искать «слева». Все это обусловило то, что в январе 1870 г. император впервые пошел на формирование ответственного перед парламентом правительства во главе с либеральным политиком Эмилем Оливье.
Исходя из внутриполитической ситуации, едва ли можно категорически утверждать, что к концу 1860-х гг. Вторая империя неминуемо клонилась к краху. В рядах противников режима было очень мало сторонников радикальных действий. Однако участившиеся провалы дипломатии Второй империи грозили свести на нет все прежние достижения долгого царствования.
С момента своего прихода к власти во Франции Луи-Наполеон стремился разрушить унизительную для статуса великой державы систему Венских соглашений 1815 г., призванных обезопасить мир от возобновления французской экспансии. Исход Крымской войны приблизил императора французов к заветной цели. Поражение на долгие годы обрекло Россию на политику «сосредоточения сил». Австрия, не ставшая ни для одной из сторон конфликта ни надежным союзником, ни хотя бы открытым врагом, фактически оказалась в изоляции. До самого начала 1860-х гг. дипломатия Франции могла пожинать плоды разрушения прежней системы союзов, не встречая сколь-нибудь серьезного противодействия.
Первым успехом на этом пути стала война в союзе с Сардинским королевством против Австрии в 1859 г. В конечном счете, Франция получила желаемые территориальные приращения, но ход событий пошел не по сценарию Парижа. На волне общенационального подъема итальянцы изгнали иностранных правителей, и на карте Европы в 1861 г. появилось объединенное Итальянское королевство. Наполеон III умудрился немедленно испортить отношения с соседом, оставив французские войска в Риме для обеспечения независимости Папского государства.
Столь же непоследователен император французов был и в отношениях с Российской империей. Примирение вчерашних противников произошло очень быстро. Петербург горел желанием поскорей избавиться от унизительных пут Парижского трактата и потому мог выступить потенциальным союзником Парижа в его ревизионистских проектах. Однако Наполеон III не смог побороть искушение попытаться прийти к той же цели на антироссийской основе, воспользовавшись восстанием в Царстве Польском в 1863 г. Его требование смягчить политику в отношении восставших было расценено Александром II как вмешательство во внутренние дела России.
В начале 1860-х гг. на волне итальянских и польских событий император французов объявил «принцип национальностей» — синоним современного права наций на самоопределение — руководящей идеей своей внешней политики. Сделать это было тем проще, что Франция, в отличие от соседних многонациональных империй, не имела ни своего «польского», ни «венгерского», ни «ирландского» вопроса. Национальное самоопределение еще не было нормой международной политики, но активно продвигалось в качестве таковой французской дипломатией. Этот принцип служил настоящим тараном против ненавистных для племянника Наполеона границ 1815 г. Франция стремилась подать пример. Присоединение к ней Ниццы и Савойи со значительным итальянским населением было оформлено соответствующим референдумом в обеих провинциях. «Принцип национальностей» до некоторой степени связывал руки Парижу в открывшемся внезапно «германском вопросе». Бисмарк умело подыгрывал Наполеону III, согласившись в 1866 г. на проведение в будущем соответствующего голосования среди жителей присоединенного к Пруссии Шлезвига, — впоследствии это обещание так и не было выполнено.
На деле же Наполеон III питал пагубную слабость к закулисным сделкам, прямо противоречившим декларируемым благородным принципам. Император неустанно носился с идеей глобальной перекройки европейских границ, которая обеспечила бы Францию весомыми приращениями. Это серьезно подрывало доверие европейских кабинетов ко многим его инициативам. Именно этим объяснялось то, что благая попытка Наполеона III по итогам событий в Польше инициировать созыв общеевропейского конгресса для урегулирования противоречий между великими державами окончилась унизительным провалом[71].
Еще более сложной дипломатическую игру Парижа делало то, что Наполеон III стремился вершить на равных с Великобританией подлинно «мировую политику». Не было континента, с которым император французов не связывал бы продвижение французских интересов. Вплоть до середины 1860-х гг. французская дипломатия действовала исключительно напористо. После поражения Российской империи в Крымской войне Париж заметно укрепил свое влияние во все еще зависимых от Турции балканских княжествах: Сербии, Черногории, Молдавии и Валахии. В 1856–1860 гг., в ходе так называемой Второй Опиумной войны, французы совместно с англичанами нанесли поражение Китаю и навязали ему неравноправный договор. В эти же годы была открыта для французской торговли и Япония. Параллельно Франция шаг за шагом подчиняла своей власти небольшие государства Индокитая. К 1863 г. была захвачена южная часть Вьетнама (Кохинхина), а также навязан протекторат Камбодже. Всего же за время правления Наполеона III территория французской колониальной империи более чем утроилась, превысив 1 млн кв. км.
Итальянские события приковали также на какое-то время внимание Наполеона III к Средиземноморью. В ходе одной из встреч с британской королевской четой император выдвинул масштабный проект раздела африканских владений Османской империи. Он предусматривал передачу англичанам Египта в обмен на признание Марокко за Францией и Испанией, а Триполитании — за Сардинией. Лондон также был заметно встревожен активностью французской дипломатии в Египте, где при поддержке Наполеона III Фердинанд Лессепс вел строительство Суэцкого канала.
В 1860 г. Франция активно вмешалась в события в другой провинции Османской империи — Сирии. Сирийский кризис был вызван резней христиан-маронитов в Дамаске и Ливане, учиненной местными мусульманами-друзами. Жертвами межрелигиозных столкновений стали по меньшей мере 10 тыс. человек. По настоянию Наполеона III в провинцию на год был введен французский экспедиционный корпус. Активное вмешательство французской дипломатии было обусловлено давними экономическими интересами в этом регионе. Однако англичане подозревали Наполеона III в стремлении превратить пребывание французских войск из временного в постоянное. Эти опасения имели под собой почву. Среди фантастических планов Наполеона III был и проект создания независимого арабского государства со столицей в Багдаде и духовным центром в Мекке, которое должно было объединить Египет и Сирию под властью алжирского эмира Абд аль-Кадира[72].
