Мне выпало идти с Генкой.

Мы начали спуск в седловину. Идти было сложно, ноги утопали в снегу, которого тут вскоре оказалось по самую грудь. Одному не пройти. Но в связке с товарищем удавалось продвигаться кое-как вперед.

Идущие с левой стороны Володька и Костя сильно взяли вниз, желая обойти глубокий снег, но совсем скрылись из виду. В какой-то момент в поле зрения вообще никого не осталось, и мы вдруг почувствовали неприятное чувство одиночества, вселенского, безисходного.

Оно было тут, на высоте, совсем другим, нежели на равнине. Там ты хоть и сидишь, старый пенсионер, в своей квартирке один одинешенек, но на подсознании все же понимаешь — выйди на улицу, и там будут люди.

А тут… Никаких соседей или прохожих. Ты один на один с горой, которая не слишком то и рада твоему присутствию в своем доме. Захочется ей тебя подмять под тысячами тонн снега — она это легко сделает. И никто никогда не найдет тебя.

— Это что? — спросил вдруг Генка, остановившись и приглядываясь.

— Снег, — ответил я, вытирая им лицо.

— Я про вот эти ямки.

Он кивнул в сторону.

Я присмотрелся, пожал плечами.

— Уже, наверное, ходил кто-то.

— Кто тут мог ходить? — прошептал Генка. — Тут мы первые пришли!

Я вновь глянул на ямку. Она была продолговатой, округлой, уже успевшей заветриться и чуть припорошиться новым снегом, размерами сантиметров в сорок длинной.

— Чего ты к снегу пристал? Давай до точки идти, пока Молодов не пришел, и орать не начал.

— Андрюха, это же след! — выдохнул Генка.

— Какой еще след? Чего ты опять начинаешь? Поиздеваться решил надо мной?

— Я не издеваюсь, — глянул на меня Генка и я понял, что он и в самом деле говорит серьезно. — Посмотри. Вот один. Вон там второй, в паре метров от него. Потом еще.

— Дальше нету.

— Верно. Потому что там ветром сильно занесло. Но если подойдем ближе, я просто уверен, что найдем углубление.

— И что? Йети? — скептически произнес я, хотя где-то в глубине души почувствовал легкий трепет и даже страх.

Генка не ответил. Судя по его испуганному лицу, ему вообще хотелось как можно скорее отсюда свалить.

— Ладно, хорош панику разводить, — сказал я, поняв, что если сейчас не замять это все, то начнется полное безумие. — Это не след йети, а вмятина от куска плотного снега или эффект выветривания.

— Какой еще эффект выветривания?

Я и сам не знал, что это — придумал на ходу, — но с умным лицом сказал:

— Бывает так, когда в седловинах ветер дует. Поджимается с одной стороны, с другой, и узконаправлено бьет в снег. Вот и получаются такие «следы».

Это объяснение успокоило Генку. А вот меня не очень. Я в этих ямках по-прежнему видел следы.

Дальше пробираться по снегу стало вдруг гораздо легче — помог страх. И кода мы преодолели нужное расстояние, то оказалось, что мы пришли самыми первыми.

— Вот это я понимаю, воля к победе! — радостно воскликнул Молодов. — Молодцы!

Мы же с Генкой лишь молча переглянулись, понимая истинную нашу мотивацию и без слов.

Следующие тренировки проходили без эксцессов. Еще одна ночь в лагере была спокойной — все устали настолько сильно, что уже никакой ветер или даже ураган не мог нас разбудить.

А утром — подъем и поход до Приюта одиннадцати. Сложный маршрут, четыре тысячи метров и огромные испытания для организма. Поэтому забылось все отвлеченное и каждый из нас был сосредоточен максимально.

Молодов тоже был молчалив, поглядывал на небо, выискивая там тучи. Туч не было. Дул лишь ветерок, но с базы по рации передали, что изменений погоды не предвидится.

Так же разбились на три группы. В первой мы. Первыми же и должны были выходить.

Привычный кипяток, правда на этот раз с какими-то травами, которые заварил Молодов, прогрели мышцы и тело и мы двинули вперед.

И только теперь до конца ощутили весь смысл слов тренера про совместную работу двух факторов — психологического и физического.

На этой высоте кислорода меньше, организм устает быстрей. Поэтому так важна акклиматизация. Но даже ее порой бывает не достаточно.

Однако эти неудобства не могли нас заставить передумать идти. Напротив, все оживились, ведь сегодня предстояло пройти до легендарного Приюта одиннадцати.

Шли ровно, не торопясь, но и не замедляясь, держа удобный темп. Погода стояла отличная, но с боков начало натягивать белую пелену, полупрозрачную, похожу на фату невесты. Мы не обратили на это внимания.

А зря.

Следующие три часа белая пелена медленно то наползала, то уходила, принося холодный воздух. Молодов сделал небольшую остановку, связался с базой уточнить погоду. Ему сообщили, что все в порядке.

Это немного успокоило нас, и мы продолжили восхождение. Половина пути была преодолена, что придало еще больше задора. И даже усталость, накатившая на нас, не сбавила темпа.

Но на подходе к одному из торосов погода вдруг резко ухудшилась. Пелена, до этого лениво колыхавшаяся над головой, вдруг резко загустела, напустила на нас снега. А потом ударил ветер, мощный, яростный, сбивающий с ног.

— Чтоб тебя! — выругался Молодов.

Все произошло так неожиданно, что мы даже не поняли, когда именно произошло ухудшение — казалось, все случилось за мгновение.

Молодов остановился, махнул нам. Мы тоже встали. И только когда прекратили движение, вдруг поняли насколько все серьезно.

Погода за секунды стала отвратительной. Пошел густой снег, а ветер принялся швырять его нам в лицо. Видимость резко ухудшилась. Седловина и пики растворились в белой дымке.

— Нужно возвращаться, — сказал я. — Погода ухудшается с каждой минутой.

И это казалось мне логичным. Впрочем, остальные парни тоже поддержали меня, хоть и с явной неохотой.

На наше удивление тренер был иного мнения

— Спускаться нельзя, — произнес Молодов после долгой паузы.

— Почему?

— Не успеем. Мы двигались в группах первыми, соответственно и прошли больше всех. Третья группа наверняка уже приняла решение вернуться назад, вторая тоже. И это правильно. Им будет быстрей возвратиться, чем продолжить путь. Но не нам. До Седловины осталось метров триста-триста пятьдесят. А если развернуться, то придется вновь пройти километр до лагеря. А при такой погоде… в общем, ты понимаешь к чему это приведет. Не хочу рисковать.

— Но ведь в Седловине точно такая же погода.

— Верно. Но там можно разбить лагерь и переждать непогоду. В такую метель лучше сидеть на месте, в палатке, чем топать не помни куда, когда на расстоянии вытянутой руки ничего не видно. К тому же там пики будут закрывать от ветра.

Логика в этом была. Если прикинуть, то до Седловины мы сможем добраться где-то за час. Плюс столько же чтобы разбить палатки.

— А что с прогнозом погоды? — спросил я.

— База передала, что небо чистое. Снежная буря, скорее всего быстротечная, с других Пиков надуло. Такое тут бывает. Полчаса, сильный снег, а потом все как было, ни облачка. Успеем добраться до Седловины и переждать снегопад с ветром там.

— Да хрен бы с ним! — вдруг резко произнес Костя.

Он выглядел неважно, лицо бледное, уставшее.

— Спускаться — это не подниматься. Лучше скатимся быстро вниз, чем переться наверх.

— Костя… — начал я.

— Да отстань ты! — рявкнул тот, чем весьма сильно удивил не только меня, но и других членов группы.

И только Молодов остался не возмутим.

Он глянул на парня, спросил:

— Сердце сильно бьется?

— Чего? — не понял тот.

— Дай, я проверю твой пульс.

— Нормально все со мной, — отмахнулся Костя. — Ладно, не хотите вниз, пошли вверх. Буря крепнет, нужно успеть.

Молодов некоторое время пристально смотрел на Костю. Непростое решение и принять его нужно было как можно скорей. Выбор, от которого зависит многое. Очень важный выбор.

Тренер кивнул:

— Хорошо, пошли.

Как оказалось, это был неверный вариант.

— Как… как база могла передать информацию про то, что погода будет хорошей? — шептал Костя. — Что же тут хорошего?