Пропаганда антисоветизма ведется группой Мао Цзэ-дуна в КНР непрерывно. И какой бы аспект идеологической обработки ни взять, он всегда оказывается прямой противоположностью коммунистическому идеалу.

Без клеветы на нашу страну не создать мифа о китайской «подлинной революционности» и мифа о лучезарном Мао Цзэ-дуне. Так родилась беззастенчивая ложь о сговоре СССР и США и тезис о борьбе с «двумя сверхдержавами».

И наконец, могут ли «идеи» Мао Цзэ-дуна восторжествовать, пока существует, растет и процветает родина ленинизма, социализма, страна, рожденная Октябрьской революцией? Нет, не могут восторжествовать такие «идеи», и не только на всем земном шаре, как это снилось хунвэйбинам и группе Мао Цзэ-дуна, но даже и в их собственной стране, в самом Китае. Так в бессильной злобе рождаются проклятия и хула китайской пропаганды, угрозы мести. Мести за что? За огромную советскую помощь китайскому народу? Нет, мести за непризнание «идей» Мао Цзэ-дуна.

За непризнание «идей» китайская пропаганда отравляет ненавистью к СССР свой народ. И ей удалось заразить многих из молодого поколения.

Но только ли фанатики хунвэйбины? Во имя чего они шли на самопожертвование? Действительно ли они помышляли лишь о «революционных» подвигах и забывали себя ради вождя? Нет, они и себя не забывали.

— Вам председатель Мао завещает Китай! Вы будете управлять государством! — сулила хунвэйбинам Цзян Цин, и они восторженно ревели. Это им нравилось! Они горели желанием управлять. Это ли не перспектива на светлое будущее, на собственное процветание, на причастность к власти?

«Культурная революция» остановила образование. Хунвэйбинов заставить учиться было невозможно! Им трудно было начать работать — они привыкли к праздности, митингам, парадам, шествиям, погромным «революционным операциям». Армия одела хунвэйбинов в свою форму — об одежде можно было не беспокоиться, а ведь с тканью в КНР тогда дело обстояло плохо и ее отпускали скупо, по талонам. Не у каждого имелись вторые брюки, и не потому, что не было денег их купить, а потому что нормировалась продажа материи. Хунвэйбины теперь были одеты, их благосостояние за год «культурной революции» выросло. Их кормили и работой не утруждали. Они объездили чуть ли не всю страну, «устанавливая революционные связи». Объездили, разумеется, бесплатно. Если железнодорожники-«консерваторы» требовали билеты, хунвэйбины их просто били за несознательность. Они сумели превратить для себя «культурную революцию» в праздное времяпрепровождение, в ходе которого проливали кровь других.

Так возникло новое поколение маоистов. 25 мая 1966 года во время кампании «культурной революции» его спустили с цепи. Обеспечили безнаказанность. Обещали власть. Дали льготы. Сначала обманули, потом подкупили и использовали…

Но все ли молодое поколение было отравлено?

Нет, конечно, далеко не все. Поэтому шли годы, и никак не могла завершиться «победой» «культурная революция». Поэтому по-прежнему у советских людей много искренних друзей в Китае, чья дружба достойна высокого уважения — она выстрадана в суровых испытаниях.

В канун праздника 1 октября — национального дня КНР — я шел по пекинской улице, насвистывая марш из кинокомедии «Веселые ребята» — не потому, что мне было тогда весело, а просто вспомнил свою родину и молодость. И мне ответили, как эхо, проходившие мимо китайские студенты. Они тихо просвистали мне тот же знакомый, давно не слышанный ими мотив, когда-то любимый в Китае, и от этого сразу потеплело на душе. Я верю, что советская песня найдет отклик в Китае.

В стране «культурная революция». В Педагогическом университете никто из китайцев не занимается уже с мая. Я, советский стажер, получал консультации до июля. Теперь и у меня занятий нет. Моего консультанта, профессора древней китайской литературы Го, не видно.

«Черным царством» называют маоцзэдуновцы семнадцать лет народной власти, с 1949 по 1966 год, 17 лет существования КНР. Профессор Го — партиец, заместитель декана факультета. Уже поэтому он преступник, «причастен» к «черному царству». С ним теперь могут расправиться.

Просыпаюсь я в эти дни, как всегда, в шесть утра. Коридорный громкоговоритель включен на полную мощность. Оглушительный армейский марш — и диктор торжественно произносит официальные титулы Мао Цзэ-дуна: великий учитель, великий вождь, великий полководец, великий кормчий — четырехчленная формула, повторяемая ежедневно.

Волей-неволей слушаю радио. Спешить некуда — библиотека превращена в ночлежку хунвэйбинов, план моей научной командировки безнадежно сорван.

Стоит открыть глаза — передо мной портрет Мао Цзэ-дуна. Ма повесил его над своей кроватью.

Сквозь рев громкоговорителя сегодня я различаю необычный шум за окном.

Под грохот барабанов нескончаемой лентой по улице проходят колонны красноповязочников — хунвэйбинов. Это те, кому не хватило места в грузовиках и автобусах. Значит, снова идут на парадную встречу со своим вождем. Три такие встречи уже состоялись; каждый раз людская масса буквально парализовывала город.

Университет пустеет. Оба студенческих отряда хунвэйбинов, соперничающих друг с другом в «революционности», уже рассажены по машинам. Им транспорта хватает. Пекинские хунвэйбины — элита движения. Они уже видели председателя Мао, они уже разгромили партийные организации и органы народной власти, у них уже есть «заслуги». В университете наводит «новый порядок» комитет «культурной революции», хотя для самых крайних, экстремистов, и он недостаточно «революционен».

После завтрака выхожу в город. На большой улице, ведущей к центру, автобусы не ходят — они реквизированы хунвэйбинами. Рабочие и служащие едут на работу на велосипедах, а те, кто полагался на автобус, бредут — пешком. Люди молчаливы, ни возгласов, ни смеха. Я иду вместе с остальными.

Пекин подвергается погромам и налетам. Хунвэйбиновские лозунги меняются каждые два-три дня. Сначала разгромили книжные магазины, потом били парикмахеров за модные прически, потом уничтожали «буржуазные товары» — вроде посуды с нарисованными цветочками. Каждый день — новая задача. Что же они будут делать сегодня?

Через пролом в средневековой городской стене старого Пекина шоссе входит в город. На улице заметна необычная деятельность: стук молотков, много людей на крышах. Старинный Пекин еще мало перестроен и сохраняет во многом свой исторический облик. Одноэтажные здания из серого кирпича, крытые серой черепицей, выходят на улицы слепыми фасадами. Только зелень украшает город — в Пекине много деревьев, но совсем нет травы. Сегодня жильцы старых домов сидят на крышах и старательно сбивают молотками лепку карнизов, черепичную скульптуру на углах крыш, резанные в камне надписи на фасадах. Небогатая украшениями улица покрывается осколками битой черепицы. Белесыми язвочками светятся свежесколотые места.

О задаче сегодняшнего дня можно прочесть на стене чуть ли не каждого старого дома — на них налеплена очередная хунвэйбиновская прокламация. На этот раз аккуратно отпечатанный в типографии листок. В университете типография была захвачена силой, да и во всем городе хунвэйбины поступают так же. «Винтовка рождает власть», — изрек Мао Цзэ-дун, и хунвэйбины чтят эту фразу. Винтовок у них пока еще нет, но культ насилия процветает. А типографии нужны для «культурной революции». Каждый отряд хунвэйбинов хочет иметь свою. Этот листок требует от жителей Пекина продемонстрировать верность «идеям» Мао Цзэ-дуна уничтожением всего того, что связано с «проклятым прошлым». И далее подробно поясняется, что речь идет о фигурах сказочных чудовищ на крышах, которые когда-то охраняли дома от злых духов, о каменных львах у ворот, которые когда-то защищали от нечистой силы, об орнаментах на воротах и фасадах. Короче обо всем, что украшало быт рядового пекинца. Разрушительная деятельность идет вовсю. Какой-то старикан с красными глазами ленивыми ударами молотка обезображивает каменного льва у ворот своего дома.