Ее вполне устраивала действительность «культурной революции», она быстро усвоила хунвэйбиновский жаргон. Неожиданная карьера жениха казалась ей счастьем. И она искренне досадовала, что есть еще какие-то «несознательные», которые сопротивляются «идеям председателя Мао»!..

— И одни и другие посылали депутации в новый пекинский горком, — продолжала девушка. — Но там сказали, что партия проводит линию масс. Как массы решат, так и будет! А как могут решить массы, если среди них много несознательных, защищающих партком? Вот и дошло до кровопролития! Дрались на самой фабрике, в цехах. Потом прислали солдат. Военные заняли фабрику и теперь запрещают борьбу с применением силы. Нужно бороться, мол, словом. Но как переубедить закосневших?! Все же мой жених, да и я тоже, уверены, что хунвэйбины возьмут верх в конце концов.

Мне не приходилось бывать самому на пекинских предприятиях в дни «культурной революции», но о междоусобице, охватившей рабочих, которых маоисты науськивали друг на друга, чтобы расправляться с партийными органами, приходилось неоднократно слышать от самих хунвэйбинов. «Культурная революция» приводила к взаимным побоищам с жертвами и, разумеется, к свертыванию производства, ибо часто случалось, что часть цехов оставалась в руках защитников парткома и дирекции, а часть попадала в руки «революционеров», позднее получивших специальное название «цзаофани». Университетские хунвэйбины активно вмешивались в борьбу на стороне «бунтарей» и помогали им расправляться со старыми рабочими, партийцами и специалистами.

Если еще в июле «рабочая комиссия» осмеливалась хватать «левых» и публично осуждать их на трибунах, выволакивая на позор, то в сентябре экстремистов-хунвэйбинов никто уже не смел тронуть. Они придерживались наступательной тактики. В течение месяца отряд «Маоцзэдунизм» дважды пытался разогнать университетский комитет «культурной революции», и только оппозиция отряда «Цзинганшань» помогала новой администрации удерживаться на поверхности.

Наиболее бурные события происходили на собраниях отряда «Цзинганшань». В самом отряде имелось меньшинство крайних элементов, которые называли себя «революционным меньшинством». Обсуждение любого вопроса в отряде меньшинство превращало в повод для атак на свое руководство — штаб отряда, требуя его переизбрания. Для участия в этих крикливых и драчливых сборищах непременно приходили «делегации» отряда «Маоцзэдунизм», активно поддерживающего «революционное меньшинство». Поддержка эта не ограничивалась речами и обструкцией против противников. Нередко делегаты принимали участие в завязывающихся взаимных потасовках. Отряд «Маоцзэдунизм» прямо обвинял штаб отряда «Цзинганшань» в контрреволюционности, но выражал надежду, что рядовые хунвэйбины-цзинганшаньцы «скоро прозреют». Революционными же они считали только самих себя.

Машина взаимного растаптывания в китайском государстве, созданная маоистами, работала в дни «культурной революции», так сказать, со скоростью одного оборота в месяц. И каждый месяц проходила смена лиц на политической арене университета. Наверху, в высшем руководстве, разумеется, дело обстояло сложнее.

Всех побежденных, кто бы они ни были на самом деле, неизменно называли контрреволюционерами. После победы сами победители немедленно распадались на фракции. Большинство примыкало к новому руководству, а меньшинство выступало против него, объявляло его контрреволюционным и в конце концов свергало. Процесс казался бесконечным.

Так, в Педагогическом университете «революционеры» поднялись по благословению сверху и 3 июня свергли партийный комитет во главе с парторгом Чэном, стоявшим у руководства с 1962 года. Потом большинство из них объединилось с присланной сверху «рабочей группой» и управляло университетом. Меньшинство же, получившее название «левых», выступило против «группы» и прежних сотоварищей и свергло «группу» после речи Цзян Цин в июле.

В августе университетом уже управляла новая, третья по счету, администрация, возглавлявшаяся комитетом «культурной революции», выбранным из июльских «левых». Но одновременно возникли отряды хунвэйбинов, и один из них занял крайние позиции. Крайние начали борьбу против администрации бывших «левых». Выступление «Жэньминь жибао» против насилия 3 сентября, какими бы лицемерными мотивами оно ни было вызвано, и общенациональная кампания за уборку урожая поддержали комитет «культурной революции» в его деятельности и позволили продержаться лишний месяц. Крах наступил только в октябре.

Неудивительно, что непрестанная смена местных властей породила у хунвэйбинов неуважение к любой власти. Анархизм расцвел среди них настолько, что отдельные отряды выходили из повиновения самому Мао Цзэ-дуну. В те дни комитет «культурной революции» Пекинского университета считал себя чуть ли не правительственной властью в Китае. Позже это даже навлекло репрессии на некоторых хунвэйбинов.

В сентябре состоялась «кавалерийская» атака хунвэйбинов на все основные провинции страны. Из нашего университета для распространения «культурной революции» был послан на юг «боевой отряд» числом более ста человек. Хунвэйбины явились на вокзал, заняли в подходящем им поезде вагоны, объявив «тунеядцам-пассажирам», которые приобрели билеты в эти вагоны, что «саботажников культурной революции», которые осмелятся заявить претензии на свои места, они будут скидывать с поезда на ходу…

Недели через две «боевой отряд» возвратился со «славой». Его встречали барабанным боем. Был устроен «отчетный митинг», транслировавшийся по радио. Перед собранием всего коллектива отчитывалась девушка-активистка.

— Везде и всюду, — говорила она звонким голосом, — мы следовали указаниям товарища Линь Бяо и прежде всего старались разогнать и разгромить партийные комитеты…

Хунвэйбины Пекинского педагогического университета побывали в Хэфэе, Чанша и Гуйлине. Борьба, по их признанию, была ожесточенной, и повсюду их задача оказалась труднее, чем они рассчитывали. Так, например, в Хэфэе, высадившись на вокзале, они построились в колонну и двинулись разгонять хэфэйский горком партии и аньхойский провинциальный комитет КПК. Им удалось занять здание горкома и захватить в нем часть работников, но многие бежали и довольно быстро подняли местных рабочих.

По словам оратора, «обманутые массы» выступили на защиту «черного партийного комитета» и выгнали хунвэйбинов из занятых ими помещений. С обеих сторон имелись убитые и раненые.

Но в Хэфэе в общем дело обошлось сравнительно удачно. Полное поражение «посланцы Мао Цзэ-дуна» потерпели в Чанша. В отчете с горечью говорилось, что местный партийный комитет «заранее подготовил толпу обманутых масс». Народ блокировал хунвэйбинов прямо на вокзале. Им не удалось ни выйти в город, ни даже прорваться на площадь. Через несколько часов они вынуждены были уехать обратно.

Зато в Гуйлине, по их словам, провинциальный комитет КПК был «победоносно» разогнан. В общем оказалось, что двенадцать хунвэйбинов из отряда не вернулись. Они «геройски погибли за идеи Мао Цзэ-дуна» во время нападений на партийные органы в провинциях. Многие из вернувшихся залечивали в амбулатории свои увечья и раны.

Как-то я сидел в очереди к врачу вместе с девушками, одна из которых вернулась с юга. Они разговаривали о том, как много врагов у Мао Цзэ-дуна в партии и как упрямо они сопротивляются.

— Неужели они не понимают, что председатель Мао всех победит? — недоумевала одна из них.

— В Чанша нам было хуже всего. Там мы ничего не сумели сделать. Ну не беда. Мы еще вернемся!

— Придется снова съездить? — спросила ее подруга.

— Когда мы ехали, то думали, что нас будут встречать радостно. Не знала я, что есть люди, осмеливающиеся открыто подниматься против идей Мао Цзэ-дуна…

Подруга в свою очередь рассказывала ей новости об участии школьников в движении, об их ультиматумах и о том, сколько портретов и «юйлу» председателя Мао должно висеть в каждой жилой комнате при «новом порядке».