Она начала с дифирамбов молодежи, с неприкрытой лести. «Левые» неистово аплодировали. Говорила она примерно следующее.

— Старшее поколение, все взрослые люди заражены пережитками прошлого и недостатками. Даже те, кто участвовал в революции и борьбе за Освобождение. Тогда они были хорошими, но сейчас, спустя семнадцать лет, погрязли в роскоши и разложились. Они стали мягкотелыми и боятся классовой борьбы. Но что самое главное — пожилые люди и среднее поколение не знают идей Мао Цзэ-дуна и не умеют их ценить, хотя именно эти идеи освободили Китай. А вот вы, молодежь, вы, люди, выросшие в эпоху Мао Цзэ-дуна, вы свободны от пережитков. У вас чистые мозги, вы не заражены буржуазными привычками. К вам не прививается ревизионизм. Вы на голову выше всех, кто старше вас по возрасту, потому что только вы одни можете по-настоящему овладевать идеями Мао Цзэ-дуна и осуществить их.

Речь ее все время прерывалась овациями. Затем Цзян Цин пустилась в самоуничижение.

— Вы — революционная молодежь, вы знаете идеи Мао Цзэ-дуна лучше всех. Вы — революционная смена. Мы не можем руководить вами, потому что новое творите вы! Мы не можем вами руководить, но мы всегда вас поддержим. Дерзайте, штурмуйте, атакуйте, разрушайте, уничтожайте, организовывайте, бунтуйте! Группа при ЦК поддержит любую вашу инициативу. Руководить вами мы не можем, а поддержать вас — можем!

«Левые» неистово аплодировали, выкрикивали здравицы в честь Мао Цзэ-дуна и «группы по делам культурной революции» при ЦК КПК.

— Вы — революционная смена, — продолжала Цзян Цин. — Вы поведете нашу революцию вперед. Мы, старшее поколение, уходим и оставляем вам свои революционные традиции. Вам председатель Мао оставляет Китай, вы им будете руководить. Школа культурной революции — великая школа! Вам будет принадлежать государство…

Студенты ответили дружным ревом. Они готовы были хоть сейчас руководить Китаем, просто горели желанием!

— Мы теперь говорим: «Вся власть «группе по делам культурной революции!» — заявила Цзян Цин. — Создавайте же свои комитеты культурной революции, берите власть!

Последние слова утонули в криках.

Бросалась в глаза абсурдность положения: человек открыто требует для себя полноты власти, отбирая ее у законных органов, и встречает восторженное одобрение!

Грубо льстя молодежи, спекулируя на ее неопытности и жажде деятельности, призывая к активности и инициативе, организаторы этой новой всекитайской затеи порождали у нее ложное самообольщение собственной значимостью, своим положением и ролью. Ну как же тут устоять?!

Эффект был немедленным. С момента отъезда руководителей митинги не прекращались. Ораторы сменяли друг друга, каждый хотел переплюнуть остальных энтузиазмом, исступленной страстностью. Уже не голоса, а хриплое рычание разносили по аллеям отцветающих мимоз микрофоны.

Под барабанный бой «левые» проводили крикливые агитационные демонстрации. На перекрестке появилось грандиозное объявление: «Все на выборы комитета культурной революции Педагогического университета! Революционные студенты и преподаватели, объединяйтесь вокруг революционного списка левых!» Рядом кто-то приписал категорично: «Если правые оппортунисты из «рабочей комиссии» посмеют вывесить свой список — размозжим по списку собачьи головы врагов председателя Мао!»

Издали доносится барабанный рокот. Из окна своего коридора я смотрю на по-прежнему парадно убранный подъезд студенческого общежития, где расположилась «рабочая комиссия». Там тихо, безлюдно. Несколько дежурных с красными повязками вяло слоняются вдоль стен с обтрепанными, старыми дацзыбао.

Постепенно рокот барабанов нарастает. На аллее, ведущей к подъезду резиденции «рабочей комиссии», появляется нескончаемая колонна студентов с двухметровыми портретами Мао Цзэ-дуна. Подойдя почти вплотную к зданию, колонна останавливается. Барабаны умолкают. Начинается давка, ряды расстраиваются. Дежурные сомкнулись плотной цепью у крыльца. Глухой шум тысяч голосов по команде организаторов умолк. Грянули барабаны и гонги. Тысячеголосый хор затянул ежедневно чуть ли не молитвенно исполняемую песню:

Спели. На мгновение воцарилась тишина. Дежурные уже оттеснены внутрь подъезда. Какой-то паренек вскакивает на крыльцо и, закинув голову, пронзительно кричит куда-то вверх:

— Выходи-и!!!

Ответа нет. Он делает знак рукой, и к нему подбегают из толпы пять-шесть организаторов. Дежурные покорно расступаются перед ними, они исчезают в подъезде. Толпа спокойно ждет.

Проходит две-три минуты, и снова расступаются дежурные: на крыльце появляется начальник «рабочей комиссии» Чжан. Он идет сам, двое парней держат его под руки скорее символически. Позади толпятся члены «рабочей комиссии». Чжан делает шаг вперед, но его останавливает вытянутая перед ним рука.

— Склони голову! — тонким фальцетом взвизгивает сопровождающий.

Чжан на секунду замирает, потом, весь как-то сразу сникнув, склоняет голову на грудь.

Толпа восторженно орет, выкрикивает здравицы председателю Мао и лозунги:

«Да здравствует новая победа культурной революции!»

«Доведем до конца культурную революцию!..»

Те, кто стоит в первых рядах, тычут кулаки под нос Чжану. На шее у него уже висит доска с надписью: «Правый оппортунистический элемент».

— Кончилось ваше черное царство! — слышатся выкрики.

С час длился «митинг позора», а затем началось «шествие позора». Чжан, склонив голову, медленно шел по живому коридору. Ему плевали под ноги. Все члены «комиссии» по двое следовали за ним. Тоже с опущенными головами. Вокруг стоял сплошной вой и гвалт. На стадионе «рабочую комиссию» выстроили на помосте в две шеренги.

— Чудно, что творится! Ведь они говорили, что «рабочая комиссия» прислана ЦК. Вы помните, как ее встречали месяц назад? — услышал я за спиной голос вьетнамца Бак Ниня; он тоже наблюдал из окна за происходящим. — А теперь ее судят так же, как бывший партком!

Но он ошибся. Так судили только Чжана. Членам «комиссии», бывшим военнослужащим, позволили выступить с заявлением.

Мы пошли с Баком поближе к стадиону. Как раз в это время предоставили слово одному из членов «рабочей комиссии».

— Спасибо вам, революционные студенты и преподаватели Педагогического университета, — глухим голосом произнес он перед микрофоном. — Спасибо вам за освобождение! Вы освободили нас от гнета черного царства, вы свергли правый оппортунизм! Теперь мы сможем учиться у вас и сами примем участие в культурной революции! Спасибо!

Бывшим военным разрешили спуститься с помоста позора и поднять головы. «В открытом море полагайся на кормчего»… — снова запел весь стадион.

Чжан остался стоять на эстраде один, лицом к лицу с улюлюкающей толпой.

За месяц своей власти «рабочая комиссия» успела решить очень существенный для меня вопрос о двухнедельной поездке по стране — прежде это было вполне обычным делом для иностранных студентов, но в дни «культурной революции» потребовалось разрешение специальных инстанций. Мне предложили на выбор несколько маршрутов. Я выбрал северо-западные провинции — Шэньси (города Сиань и Яньань) и Хэнань (города Лоян и Чжэнчжоу).

Выехали мы — остальные иностранные студенты, я и, разумеется, мой фудао — как-то очень скоропалительно. Вьетнамцы, которых было большинство, относились ко мне очень дружественно, но Ма всю поездку не отходил от меня ни на шаг, всячески мешая общению с ними. Что же касается прочих иностранцев — индонезийцев, японцев и других, то с ними я мог общаться сколько угодно. Один из японцев, пропекински настроенный, не желал не то что разговаривать, но даже сидеть или стоять рядом со мной, если такое случалось во время экскурсии. Двое других, напротив, симпатизировали мне, особенно Такараси. Он очень интересовался китайской экономикой. В деревне уезда Линьсянь он выспрашивал бригадира, насколько повысилась у них урожайность за последние годы и как им удалось этого достигнуть.