Юга оскалил зубы в беззвучном смехе, перекатился, уходя от падающего тела, а оставшиеся из кодлы, рванувшие к ним, вдруг словно запнулись, попав в разметавшиеся по земле черные косы.

— Уходим! — Выпь рывком вздернул Юга, буквально швырнул его на спину тахи, сам прыгнул следом, стискивая коленями гладкие, крепкие бока особого. Рявкнул полным голосом. — Вперед пошел!

И тахи не смел ослушаться, сорвался с места, выскочил из облака пыли и крови, увлекая за собой молодого особого, на котором съежилась Серебрянка.

Серебрянка вцепилась едва не зубами — земля плавно и страшно быстро двигалась под ногами особого. Девочка поскуливала от страха и восторга, крепче держалась за рога тахи, и жгучий ветер выбивал и тут же осушал слезы.

Отцепилась, когда держаться больше не стало сил. Упала ничком, и так лежала, покуда не хлопнули по спине.

Серебрянка вскинулась, крикнула, испуганно шарахнулась.

— Я это. Тише, — Выпь казался еще более угрюмым, чем обыкновенно, глаза его покраснели от ветра, а от схлынувшей ярости резче обозначились скулы.

Юга был рядом, легко заплетал косу, легко болтал, щуря красивые глаза в улыбке:

— До чего славно прокатились! Едва поспел штаны натянуть, ай да я. Всегда мечталось на спиценоги в действии посмотреть, вот, сбылось... Как ты так угадываешь ловко, а, пастух? Когда они придут, да куда именно опустятся?

— Чувствую. Слышу. Не знаю. — Пастух раздраженно отвернулся, словно ему в тягость было смотреть на облюдка. — Сумку оставил, у тебя дарцы есть?

— Обижаешь! — Юга сунул руку в глубокий карман, подбросил и поймал в воздухе плотный пенал. Подмигнул Серебрянке. — Запомни, мелкая — мужики все считают себя самыми умными, если ты стоишь на коленях и отса...

— Юга! — наконец прорвало девочку. — Как ты можешь так просто, они же не-люди, они хуже шлюпки, они едва нас не убили, они тебя...

— Тише, — Выпь поморщился, выставил ладонь, будто слова запирая, — доехали мы быстро, но путь нам смешали. К тракту вынесло.

— Стало быть, до Городца нам всего ничего осталось? — радостно поддержал облюдок. — Ай, славно, наверняка здесь уже и Провалы устроенные встречаются. Кстати, о «едва не убили». Поздравляю, сообщники, мы сделали Бланша!

— Скорее, разделали, — без восторга уточнил Выпь, — надеюсь, вытоптали всю его шайку. Если кто живой остался, искать будет.

— Да пусть ищет, — Юга внезапно перестал улыбаться и оскалился, совсем как светловолосый не-людь, девочка вздрогнула от нечаянного сходства, — и пусть найдет.

***

Пастух верно сказал, тахи домчали их почтти до самого тракта. Особых оставили на вольном выпасе, светить меченных перед стражами Городца было неразумно. Выпь хлопнул тахи по блестящим спинам, отпустил — в добрые руки, в добрый путь.

Серебрянка по горло сыта была особыми и прочими дорожными приключениями, ей хотелось в безопасность, в густую толпу.

— Это совсем не одно и то же, — вздохнул Выпь, и даже Юга согласно закивал.

— Но теперь-то тебя кто искать будет? Сколько уже минуло, ну давайте ближе к тракту подойдем, там точно ничего страшного не водится...

Сама себе противна была этим девчачьим нытьем, но уж больно люто ей приходилось: стоило закрыть глаза, как заливало изнутри веки красным и черным, вставал в горле запах жженого волоса, в ушах хрустел череп не-людя.

— С нами-то разве страшно? — неловко попытался ободрить Выпь.

Девочка едва не заревела.

Уговаривала долго, едва не молила, и наконец, Юга решительно обернулся к пастуху:

— Ай, достала хныкать. Давай так. Я дойду до тракта, осмотрюсь, камни погляжу — если постов или иного тревожного нет, то высунемся. Обрыдла она мне своим скулежом.

— Хорошо, — сказал Выпь, неодобрительно покосившись на Серебрянку.

Та виновато потупилась.

— Ты там осторожнее, — хмуро буркнул Выпь облюдку.

Юга пренебрежительно фыркнул, махнул рукой на прощание и вскоре скрылся из виду, за плавными изгибами холмов.

Пастух бросил на жесткую щетку травы замурзанный плащ, уселся поверх.

— Можно, я пока еду поищу? — робко спросила девочка, желая хоть как-то сгладить углы и оправдать себя в охристых глазах Выпь.

— Ага. — Пастух чесал колючий подбородок, думая о чем-то своем. — Корней накопай, да и довольно будет. Далеко не отходи.

— Хорошо, — обрадовалась лысая синеглазка, — я быстро!

Выпь прикрыл глаза, ссутулился. Остался ждать.

Вернулся Юга не скоро, когда пыль стала с исподу алой, а Полог зловеще багровым, с черными жилами. Устало сел подле, а потом и вовсе откинулся прямо на траву.

— Говорить теперь я за двоих должен? — Выпь никак не мог поймать взгляд спутника.

— Да не поверишь, челюсть еще болит долгие беседы вести, — серьезно улыбнулся Юга.

Пастух овдо успел глянуть ему в глаза — и рассмотреть синие пятнышки на лице, под смуглыми скулами, на подбородке.

— Тракт в порядке. Камни про нас молчат, посты обыкновенные. Людей много. Мелочь наша где? — сипло осведомился Юга, отводя глаза.

Беспокойные смуглые его пальцы перебирали зеленые бусы.

— Отошла.

— А-а-а. Я бы от Провала не отказался, — вздохнул и признался, — грязным себя чувствую, как никогда раньше.

Помолчали.

— Выведем Серебрянку к Морю. Работу сыщем. Нормальную работу, Юга. Тебе не придется больше...

— Думаешь, меня заставляют? — глядя в сторону, тихо спросил Юга.

Выпь сузил глаза, уставился в висок собеседнику. Сцепил пальцы на коленях. В волосах Юга там-сям торчали хвостики травинок.

— Так тебе это по сердцу? — выговорил наконец.

— Это то, что я умею, пастух. — Рассердился Юга, сел. — Ты вот с овдо ловок, а у меня людей радовать призвание. Ты же знаешь правила — облюдкам людская работа не полагается. Это в стане так сложилось, что кроме меня тровантами некому заниматься было. То есть, конечно, можно и мастеров пригласить, но им ведь платить надо, а я свой, местный. Но не гнить же мне там вечно. А в Городце... либо в наложники идти, либо в Веселый Дом, и я предпочту второй вариант, я, мать твою, гордая шлюха.

— Юга, — Выпь толкнул его плечом, обрывая.

Садовник вздохнул, прикрыл глаза, устроив подбородок на коленях.

— Ты вообще как? — спросил пастух.

— Не твоя забота, — краешком губ улыбнулся Юга. В отместку пихнул Выпь, — ну а с тобой что? Как думаешь в Городце устроиться, мх?

— Я заметил, как ты ушел от разговора, — вспомнил парень, Юга хмыкнул, — работу-то я найду. Кем угодно могу.

— Даже мной?

— Ага, — фыркнул Выпь.

— Вот врешь! Я единственный и неповторимый.

Пастух в ответ взъерошил черные волосы. Юга заворчал, приглаживая косу.

— К слову, — словно между делом обронил Выпь, — что у тебя с волосами творится?

Не сильно надеялся, что облюдок возьмется отвечать, но тот вдруг снизошел:

— Хотел бы я сам знать... — Задумчиво скользнул пальцами по бусам. — Мать все стричь меня пыталась, когда сильно зарастал. Я орал, конечно, убегал да прятался, она бранилась — весело было. А они... Они, знаешь ли, очень быстро растут. И словно точно помнят длину — вот, до жопы, а дальше ни-ни. Хотя иногда мне кажется, что они длиннее, особенно когда распускаю их или купаюсь...

— Можно?...— Выпь протянул руку.

Юга, помедлив, склонил голову, и пастух взял на ладонь прохладную массу волос. Тяжелые и гладкие, на руке они лежали как некая драгоценность, место которой было в секретнице Князя, а не на беспутной башке подкидыша.

— Красивые, — любуясь, искренне выдохнул желтоглазый.

Разбавить их черноту не мог даже красный Полог перед темнотой.

— Привет, Юга! — вернувшаяся Серебрянка была страшно довольна уже тем, что парни сидели и мирно беседовали, а не лихорадочно собирались или умывали с лиц кровь и кишки.

— Давно не виделись, мелкая. Ты что ли, ужин нам собрала?

— Да! Очень лакомые корешки, на самом деле, знаешь, как их сложно добыть?

— Зна-а-аю, — с усмешкой протянул Юга, ногтями счищая тонкую шкурку с одного корешка, — подземные пальцы особенно вкусны сырыми.