Касьян, однако, оказался себе на уме.

Подпустил пастуха, а затем необычайно быстро протянул длинные руки, и — Выпь оказался на высоте.

В прямом смысле — Касьян просто поднял его над собой, крякнул и швырнул, прямо в кое-как составленные столы. Выпь грохнулся, увлекая за собой утварь, и едва успел откатиться, увернувшись от рухнувшего сверху стула.

Касьян, рыкнув, попытался достать его ногой, но пастух исхитрился перенять удар и завалил противника. С помоста просыпались одобрительные хлопки и свист.

Перехватить верх удалось не сразу. Усатый легко его скинул, вжал в пол и пару раз заехал в голову. Выпь не сразу, но сумел ухватить ворот просторной рубахи и рывком притянул. Не скромничая, обхватил противника ногами, крепко, изо всех сил обнял, прижимая к себе.

Резко сжал бедра.

Касьян взвыл сквозь зубы и хлопнул ладонью по полу.

— Не ожидал от пастушка борцовских ухваток, — сказал, растирая поясницу и довольно жмурясь, — думаю, сработаемся. Но, учти, с гостями ласковее надо, для клинча в партере у нас вон, разномастных шлюх полный Дом.

— Учту.

— А насчет остального — нынче в паре с Маршей поработаешь, — кивнул на дебелую белую девку, которая сушила зубы рядом с Юга, — она бабец толковая, про постоянных расскажет, да присоветует, если что.

— Я не должен говорить с тиа?

— Да как она явится, так и поднимешься к ней. А пока давай, приберись тут. Знатно мы покидались, це... Да, и наперед всего харю умой — нечего кровяком полы пачкать. Девчонки, кто-нибудь, проводите парня до умывальника.

В провожатые вызвался Юга, одним взглядом оттеснив охочих девочек. Провел коридорами, лестницей — в небольшую комнату, на одну умывальную чашу и полированный зеркальный лист.

Развернул к свету, осторожно коснулся ссадин мокрой жгучей тряпицей.

— Не дергайся. Хорошо, что шить не придется. Почему ты не заговорил его?

— Потому что это было бы нечестно, — сквозь зубы процедил пастух.

Его спутник недовольно фыркнул, крепче ухватил подбородок желтоглазого.

— Вы сговорились, что ли? Честно, не честно, тоже мне... Смотри, в следующий раз лучше просто вели гостю выметаться. Сам уйдет, и тебе мороки никакой, и ему ни синяков, ни унижения.

— Разберусь, — морщась от боли и холодной воды, проговорил Выпь.

— Ну, кто бы сомневался.

— И часто у вас... такие гости?

— Откуда мне знать, я здесь всего ничего? — не упустил случая показать зубы Юга. — Девчонки говорят, редко. Дом уважаемый, абы кого сюда не пускают. Ладно, вали, мне надо готовиться.

— Ты будешь выступать?

— Я буду работать, пастух. — Юга вздохнул, посмотрел на лицо друга. Куснул губу. — И ты тоже бездельно не засидишься. Так что хорош таращиться, наглядишься еще. Вали в зал, с ребятами знакомиться.

7.

Самой изнурительной оказалась первая длина.

Выпь не брезговал тяжелым трудом, зато с трудом уставал, что оказалось ему и на руку, и к карману. Сразу две работы, в светлую и темную смену — немногие выдюжили бы.

Он пока выдерживал.

Веселый Дом открывался для гостей каждое веко, и каждое веко они наполняли его собой — плотным шумом, потными телами, терпким запахом возбуждения и липким шелестом дарцов. Сперва Выпь казалось, что гостей невероятно много — остальные лишь посмеивались.

— Це! Так-то малишко, вот на праздники — посмотришь, что у нас творится, да сравнишь!

Вышибалы работали посменно и Выпь, после некоторых терзаний, попросил Касьяна ставить его тогда, когда предлагал себя Юга.

Нет, нет, ему не нравилось смотреть, и не раз сердце пропускало удар, и не дважды в последний миг ловил судорогу отвращения, не давая ей отразиться на лице.

Но не видеть, а значит, быть далеко, и не успеть помочь— случись то, что иногда случается со шлюхами — было несоизмеримо хуже.

Касьян многозначительно хмыкнул, подкрутил пышные усы и обещал подумать.

— Ты вот что, парень хороший. Ты у нас пока на испытательном, вот одолеешь-справишься, тогда и в график тебя включим, да расписание согласуем, а пока изволь трудиться, как поставили.

Выпь не посмел возражать.

Немногий скарб свой они перетащили из Гостевого Дома на второе жилье Веселого, в выделенную комнату.

— Ты здесь и гостей принимаешь?

— А ты как думал?! Конечно, здесь. Или брезгуешь?

— Успокойся, ничего я не брезгую, — Выпь разглядывал со вкусом обставленную комнату, гладкие, покрытые причудливыми узорами стены, высокий потолок, широкую приземистую кровать, богато забранную настоящей тканью.

Комнату обильно освещал свежий огонь, рассаженный по фигурным лампам цветного стекла. Некоторые были очень выразительны, в точности дублируя мужской и женский срамы. Да и рисунок на стенах, если приглядеться, складывался в движущиеся, разнообразно совокупляющиеся фигуры.

Пахло здесь странно, сладко и томно, ароматный дым поднимался из маленьких курильниц и тек в зеркала, блестящие ловушки, устроенные в потолке и в стенах.

За узкой дверкой располагалась купальная. Не маленький душ, а целая бадья-ванна, где легко могли уместиться — и наверняка умещались — два человека.

Облюдок, пожимаясь под дубленной своей шкурой презрительного оскала, ждал вопросов или возмущения, но их не последовало. Выпь был очень сдержан. И очень — себе на уме.

Он не сразу, но сошелся с обитателями Дома — мальчиками и девочками, охраной и подавальщицами. Многие постоянные гости начали узнавать его в лицо, и милостиво кивали при встрече, и в упор не замечали на светлой улице.

Жизнь Выпь разломилась на свет и тьму. Оком он вкалывал на пристани, рвал спину, помогая разгружать лодки, натягивая и ремонтируя канатные дороги, а веком, едва успев поесть-вымыться-поспать, занимал место в зале Дома Удовольствий, следя за покоем гостей и безопасностью шлюх.

Он привык.

Но к Юга в рабочем обличье привыкнуть так и не сумел — только отстраниться, отвлечься, воспринимать его как одно из действующих лиц, как тень в театре теней. Иначе не получалось.

Юга очень быстро стал очень известным, это помогало заведению и совсем не помогало Выпь. Он вообще не мог понять, как облюдок не боялся и не терялся (не терял себя) под грудой взглядов — когда танцевал, прикосновений — когда гулял по залу, чужих тел, которые вдавливали его в постель темнота за темнотою.

Гости были разные. Случались такие, после которых Юга казался и ощущался пустым, выпитым и высушенным; попадались ласковые игрецы, о которых он отзывался со странной косоватой ухмылкой; бывали знатные тиа, скрывающие лица под масками, в душных притираниях и богатых одеяниях; встречались блудни с нездоровыми глазами и особыми потребностями. И каждый раз — с каждым, почти каждым гостем — Юга работал с честной, озлобленной, лихорадочной страстью. А после с таким же остервенением отмывался в купальне, до крови царапая смуглую кожу.

И Выпь не мог разобрать, кого подменыш в такие моменты ненавидел больше — себя или людей.

В первый раз пастуху пришлось применить силу, растаскивая подвыпивших и вцепившихся друг другу в глотки гостей. Обошлось без голоса, одной силой. Люди были куда более неуклюжими, чем свободные особые. Куда менее опасными. Подобное не случалось каждое веко, правила заведения были строги — дебоширам здесь были не рады, на входе сдавали оружие и все, что могло оружием послужить.

К сожалению, в присутствии опьяняюще красивых девушек и юношей сдавался и разум гостей.

— Я с тобой не пойду, — сказал Юга, отстраняясь.

Разбираться в людях и сортах похоти он учился с малых лет, и этот здоровый, краснощекий мужик был явно не тем типом, которому можно довериться.

Его поймали за руку и, что хуже — за волосы, обильно сдобренную украшениями толстую косу. Рывком подтянули к ногам.

— Пойдешь как миленький, падаль ты эдакая!

Юга извернулся, запуская острые зубы в холеную надушенную кисть — и получил сапогом в лицо, так что искры из глаз брызнули. В следующий миг пальцы на волосах разжались, а гость оказался мордой в стол, среди драгоценных объедков, с заломленной рукой и придавленной коленом жирной шеей.