Облюдок, что с него взять.

И чего от него ждать?

— Чего вам надо? — спросил Выпь.

Покончивший с осмотром человек как раз возился у рукомойника. Глянул через плечо, улыбнулся мягко.

— Да ничего особенного, парень. Хорошо работу сработать, дарцы получить, семью накормить, вот и вся недолга. А ты что думал, убийцы мы разбойные? Головохваты, всего-навсего. Живой рынок, слыхал небось?

— Что вы с нами сделаете?

— А это уже не от нас зависит, — мужчина отерся висевшим подле умывальной чаши полотенцем, — я, конечно, рекомендации напишу, а уж куда вас определят... Но, если интересно, могу предположить-поведать. Хм, основываясь на опыте работы, так сказать. Ты вот парень молодой, крепкий, выносливый, явно к труду привычный — так тебя, скорее, или колодцы рыть отправят, или граду латать, или дороги чинить. Хотя могут и в Дом взять, на грязную работу. А вот спутник твой другого склада, его на грубые работы гнать — себе в разорение. Или услужником возьмут ближним, или в шлюшатник определят, красота — она сила.

Мужчина вздохнул, почесал шею, о чем-то задумался.

Выпь молчал. Ему бы открыть рот и запеть, низко, тяжко, они ведь не поймут сначала, потом кинутся, да поздно будет. Выпь умел быстро — сколько раз овдо сгонял, сколько от хищников ловких упасал.

И место хорошее — песня их запрет, со всех сторон собой овьет, окутает, как трясина.

Вот только Юга тоже свалится.

Головохваты переговаривались. Они не были ни особо злыми, ни специально жестокими. Просто работа, просто подбирать тех, кто Городцу чужой, кого не кинутся искать.

Один из татей, волосатый, несколько косорыленький парень, вразвалочку подобрался к облюдку.

— А славные у тебя бусы, красавчик. Кто справил, а?

Юга глянул, как метящая в горло черная сталь.

— А примерить дашь? Тебе-то они все равно ни к чему...

Ухватил горстью зеленые шарики, несильно дернул. Рванул с большим старанием. Удивился.

— Ничего, на каждый прием у нас свой лом сыщется, — подмигнул, достал из-за пояса нож.

Лезвие безупречной остроты опозорилось — нить не поддалась ни с первого, ни со второго раза. Юга яростно фыркал и тряс головой.

— Да что же это! — рассердился головохват.

Соратники посмеивались, лениво советовали:

— Да через голову попробуй снять.

— Отстань ты от него, что как девка в бусы вцепился...

— Заканчивайте игры, скоро Малах подойдет, — строго велел главный, когда Юга, извернувшись, лягнул охочего до цацок парня в пузо.

Тот охнул, под гоготки дружков вовсе озлился, расцвел бурыми пятнами:

— Ах ты сучка драная, щас наглотаешься!

Пора.

Выпь приоткрыл рот и запел. Зарычал. Завыл, заплакал, выжимая людей, словно опившиеся водой тряпки, а потом резко вздернул голос, вытянул, над головами выщелкнул, как пастушьим кнутом. Зацепил крючками страха, потянул — в топь, в непроглядное болото, в родную Топлянку, как приходимцы учили...

...Юга пришлось ударить — на слова он не реагировал, зрачки у него разъехались так, что съели остальной цвет.

Выпь постарался: на всякий случай раскатил голос на весь Дом, до корней. Они с Юга бежали по бессветной, ветхой лестнице, а за стенами застыла, скованная страхом, жизнь.

Метнулись вдоль улицы, кинулись в проулок и только там остановились.

Юга так же молчал, так же бессмысленно смотрел, и Выпь вдруг по-настоящему испугался, смертельно и больно, до кишок. Что он сотворил? Одно дело пугать, другое — так вот, в топь вгонять.

Что, если как старосту, безумцем его сделал?

Что, если оправятся их схватившие, вдогон кинутся? В Городце отыщут?

Что, если так и останутся там, к месту пригвожденные, пустые разумом?

Выпь не знал, что страшило его больше.

Послышались близящиеся, хоровые шаги. Патруль вердо, Выпь уже видел их раньше, отличных от простых горожан цепким взором и особой формой одежды в бело-зеленых цветах. Выпь усилием воли придавил страх, обернулся к Юга, как к подгулявшему другу, вжал в стену, навалился, прикрывая собой, пряча от прохожих безумно-бессмысленный взгляд, свежую кровь на губах, на подбородке.

Что-он-наделал, что-он-наделал...

Патруль прошел.

Выпь уперся лбом в стену, закрыл глаза.

Надо вернуться в гостиный Дом. Запереть Юга, найти Серебрянку. Устроиться на работу, ходить да остерегаться людей-охотников-на-людей. Или их друзей.

Сыскать лекаря. В само пройдет — само отвалится, Выпь не верил очень, очень давно. С детства, можно сказать.

Юга зашелся кашлем так неожиданно и сильно, что Выпь отпрыгнул. Облюдок согнулся, царапая грудь, шею, захлебываясь, потом рухнул на четвереньки и выплюнул черные ошметки.

Выпь сглотнул.

— Пакость...какая...в горле прямо стояла, как забили, — Юга скривился, хватаясь за стену, поднялся.

Перевел взгляд — осмысленный, глубокий — на пастуха.

— Здорово ты их приложил. То есть нас, я думал, что не догадаешься...

— Да иди ты, — еле слышно проговорил Выпь.

Зря боялся. Безумцу безумие не грозит.

...в гостиный Дом вернулись, когда Полог уже наливался соком близящегося прозара, а уличные огни, напротив, бледнели.

Прошли мимо дремлющего за стойкой хозяина — Дом пустил их по первому касанию Юга.

— Значит, сначала девчонку нашу разыскать надо. Ай, в кого же она перекинулась, куда ж ее унесло, Городец большой, а она маленькая. Оком-то Дома труднее будет спрашивать, хозяева взревнуют...

Оба устали. Оба говорили хрипло: Выпь привычно держал голос, у Юга саднило горло.

Хотелось есть и спать, но спать все-таки больше.

Следовало найти девочку.

Искать ее в огромном Городце — не то же самое, что преследовать овдо, самостоятельно удравший и самостоятельно же заблудившийся в Самантовой роще.

В прохладной комнате ждали полусвет и узкая постель. Измятая, будто по ней вволю каталась активная, молодая тварь.

— Ну вот. Одной заботой меньше, — легкомысленно пропел общую мысль Юга.

Навалился спиной на стену, следя глазами за новым старым постояльцем.

Существо, сияя гладкой белой шкурой, мягко приблизилось, высоко вскидывая слишком длинные задние конечности.

Виновато потерлось острой мордой о ногу Выпь.

— Сама вернулась, значит, — пастух опустил руку, осторожно пригладил выпуклый лоб.

Серебрянка зажмурилась, обтерлась поджарым боком о Выпь. Хлестнула бедро хвостом — здоровая получилась, в холке Выпь по пояс, на четырех длинных лапах.

— Где хранить будем?

Чудное создание оскалилось на Юга. Тот выщерился в ответ, да так успешно, что Серебрянка присела.

— Порычи мне тут, мы за ней носимся, ноги сбиваем, себя и других не жалеем, а эта тварь в кроватке прохлаждается! Где ты была, пока нас как вещи продать хотели, а? К Морю ей восхотелось! Подождать она не могла!

— Юга, — сказал Выпь.

— Ты лучше вообще молчи! Я прав, прав так, что самому противно! Идите оба в задницу, а я мыться, — ругаясь и раздеваясь на ходу, прошествовал за ширму.

Выпь опустился на корточки, потрепал смутившуюся Серебрянку.

— И впрямь, нехорошо получилось.

Серебрянка виновато спрятала синие глаза, дернула мохнатым ухом на звук льющейся воды.

— Такой теперь всегда будешь?

Нагнула голову, покрутила носом.

— И славно. На глаза хозяйке не попадайся только, ладно?

Серебрянка насмешливо сморщилась — мол, сама знаю, дружелюбно, как овдо, боднула парня в грудь и, в два прыжка достигнув окна, перемахнула на улицу.

Когда подбежавший Выпь свесился через подоконник, чудного зверька уже и след простыл.

6.

Юга молча перестелил постель — вывернул наизнанку простынь, перед этим тщательно ее вытряхнув в окно, заплел косу, спустился вниз, оставил хозяйке заявку на побудку.

Когда вернулся, сразу же лег и заснул.

Выпь, к счастью своему не дождавшийся от него продолжения, рассудил, что Серебрянка в нынешнем своем обличье вряд ли будет спать в кровати. Успокоив несговорчивую совесть, устроился там же. Окна дом затянул, так что свет не мешал.