Я тереблю свободную нитку на подоле платья, и между нами снова возникает неловкое молчание. Я ненавижу это. Я хочу вернуться к нашим игривым разговорам.

— Может быть, если все закончится рано, я смогу встретиться с тобой, — говорю я.

— Да, может быть, — Его лоб морщится, когда он открывает дверь. — Ты поедешь с ним? Или встретишься с ним там?

— Он сказал, что я могу поехать с ним… А что?

Он пожимает плечами, придерживая для меня дверь.

— Просто интересно, свидание это или нет. — Он присоединяется ко мне в коридоре, отпуская дверь. — Похоже на свидание, если он за тобой заедет. — Он замолкает, достает телефон, смотрит на экран и кусает нижнюю губу. — Мне нужно идти. Увидимся позже, хорошо? — С этими словами он шагает по коридору.

Я смотрю ему вслед, пока он не исчезает за углом, а затем направляюсь к своему шкафчику, мой разум плавает в море смятения, где ничто не имеет смысла, даже я сама, что, к сожалению, становится моим девизом по жизни.

Я так усердно работала, чтобы заново найти себя, пока была в поездке, но я начинаю понимать, что преображение было исключительно внешним. Хотя внешне я кажусь собранной, я все так же опустошена и потеряна, как и тогда, когда уезжала.

И может быть, даже больше.

Провожу остаток дня, переживая из-за того, как расстроен был Кай, когда уходил, но в ту же секунду, как я вхожу в свой дом, мои тревоги за Кая вылетают прямо в окно.

Папа сидит за кухонным столом, пьет кофе и о чем-то разговаривает с Линн, читая какую-то бумагу.

— Папа, ты дома, — облегченно выдыхаю я, желая встать на колени и поцеловать землю. Да! Мне больше не нужно делать работу по дому для Линн и Ханны.

Но когда он смотрит на меня, мой восторг испаряется, как газировка.

— Нам нужно поговорить.

— Что значит «нам»? — спрашиваю я. — Тебе и мне, или… — Я бросаю взгляд на Линн.

Она ерзает на стуле и мило улыбается.

— Твой отец, я и ты, все будем говорить, — она выдвигает стул и похлопывает по сиденью.

Я нерешительно подхожу к столу, бросаю сумку на пол и сажусь на самый дальний от Линн стул.

Ее глаза сужаются до щелочек, но она берет себя в руки и тянется к сахарнице, стоящей посреди стола.

— Твой отец и я очень беспокоимся о тебе, Иза, — она зачерпывает ложку сахара и добавляет его в свой кофе. — С тех пор как ты отправилась в ту поездку, ты ведешь себя как совершенно другой человек.

— Ты хотела, чтобы я поехала в ту поездку, — спокойно напоминаю я ей.

С ее губ срывается пронзительный смех.

— Я никогда не соглашалась, что ты можешь отправиться в это путешествие. Я думала, что ты собираешься провести лето у бабушки, устроиться на работу и зарабатывать, чтобы нам больше не приходилось тратить на тебя столько денег.

Мои пальцы скручиваются внутрь, и я сжимаю руки в кулаки.

— Я плачу за большую часть своих вещей. — И это правда. Большинство моих карандашей, блокнотов и одежды — это деньги, которые я заработала, работая на полставки здесь и там, и деньги, которые давал мне дедушка.

— Перестань врать. — Она помешивает свой кофе, сидя на стуле с идеальной осанкой, пытаясь казаться спокойной, идеальной женщиной, которой она не является. — В последнее время ты слишком много этим занимаешься.

— Я ни в чем не лгала, — говорю я, стараясь держать себя в руках.

Она постукивает ложкой о край чашки, прежде чем положить ее на стол.

— Может быть, ложь — не то слово. Но у тебя были секреты от нас.

Я перебираю свои мысли, пытаясь понять, о каком секрете она говорит.

— Я говорю о том, что ты все время шпионишь, — говорит она. — Последние две недели ты каждый раз, когда нас с отцом не было дома, обыскивала все вокруг.

Я бросаю взгляд на бумагу, которую просматривал мой отец, когда я вошла. Похоже на квитанцию из отеля в Виргинии, но это не имеет никакого смысла, так как он должен был быть во Флориде.

— Откуда ты знаешь, что я что-то искала?

Папа, должно быть, заметил, что я смотрю на него, потому что складывает бумагу и засовывает ее в портфель.

— У меня есть свои способы узнать, чем ты занимаешься, — ледяной взгляд Линн предупреждает меня, что на меня надвигается буря, и я не смогу уйти с ее пути. — Но это не имеет значения. Важно лишь то, что ты нашла то, что искала.

— Я не нашла. — У меня такое чувство, будто я иду в ловушку. — Ханна оставила его на моей кровати, но я думаю, ты уже знаешь это, не так ли?

— Изабелла, перестань врать! — Мой отец внезапно взрывается, ударяя кулаком по столу.

Я подпрыгиваю, сердце колотится в груди.

— Папа, я…

— Не смей оправдываться! — Он обрывает меня, тыча дрожащим пальцем в мою сторону. — Ты не имела права искать свое свидетельство о рождении. Никакого права.

— Я имею на это право. — Я сдерживаю слезы, отказываясь плакать перед ними. — Это мое свидетельство о рождении. А когда через несколько месяцев мне исполнится восемнадцать, тебе все равно придется отдать его мне.

Его лицо краснеет от гнева.

— Ты даже не знаешь, во что ввязываешься. Только потому, что ты узнала о ней, — он вздрагивает, бросая панический взгляд в сторону Линн, — ты думаешь, что все понимаешь.

— Что я понимаю, так это то, что мне лгали в течение многих лет. Что люди, которых я всегда считала своей семьей, не такие. Что это место, — я машу рукой по кухне, — не всегда было моим домом. Что все эти проклятые годы, которые я провела здесь, чувствуя себя гребаным изгоем, можно было бы избежать, если бы ты просто позволил бабушке вырастить меня, а не привел в семью, которая меня ненавидит! — К тому времени, как я заканчиваю, я уже жадно дышу, но мне так хорошо, когда я это делаю.

Вена на лбу моего отца вздувается, когда он скользит рукой по столу и сжимает мою руку.

— Ты никогда больше не будешь так со мной разговаривать. Ты поняла? Я не позволю тебе превратиться в твою мать. Я не позволю тебе превратиться в ту мерзкую женщину, которая разрушила мою жизнь.

Его пальцы так сильно впиваются в мою руку, что я почти уверена, что у меня останутся синяки.

— С этого момента ты будешь делать все, что мы с Линн тебе скажем, — Он отпускает меня и отодвигается от стола. — А что касается спора, то она твоя мать. — Он смотрит на Линн, прежде чем выйти из кухни.

— А что, по-твоему, должно было случиться? — говорит Линн, пока я пытаюсь набрать кислород в легкие. — Что он скажет тебе, что сожалеет и что в глубине души действительно любит твою мать? — Она закатывает глаза, когда я молчу.

— Твоя мать была ужасным человеком, совершала отвратительные поступки, и мы пытались сделать так, чтобы ты не стала такой, как она. — Она отскакивает от стола, смотрит на меня с ненавистью, хватает за руку и поднимает на ноги. — Но из того, что я вижу, ты закончишь так же, как она. Сгниешь в могиле, на которую никто не придет. — Она тащит меня за собой, направляясь к двери. — А теперь ты пойдешь со мной и закрасишь эту ужасную картину, которую нарисовала на стене.

Я едва могу дышать. Едва соображаю. Едва ли я поняла смысл того, что она сказала.

Моя мама — плохой человек?

Она делала ужасные вещи?

Я собираюсь закончить так же, как она?

Она мертва?

Я должна выбраться отсюда.

— Нет! — Кричу я, вырывая руку из ее хватки. — Я не собираюсь закрашивать эту чертову стену. Это моя стена. И мне нравится эта картина.

Она, кажется, не шокирована моей вспышкой. Во всяком случае, она выглядит довольной, как будто получила все, что хотела. — Совсем как твоя мать, — говорит она.

Я толкаю ее, не слишком сильно, но это все равно ее шокирует. Прежде чем она успевает что-то сказать, я выбегаю из кухни и бегу по подъездной дорожке. Я думаю о том, чтобы бежать в город или написать бабушке Стефи или Индиго, чтобы они приехали за мной, но прежде, чем я успеваю это сделать, на углу тротуара появляется Кай.