Я смотрю на свое забинтованное колено, вспоминая последний раз, когда она пыталась его к этому подтолкнуть.

— Ты действительно думаешь, что сможешь заставить его рассказать?

Она нерешительно кивает.

— В конце концов, да.

Я хочу верить ей — действительно хочу, — но я слышала, как эти двое кричали друг на друга по телефону в течение последних двух недель, и мой отец, кажется, совершенно не хочет, чтобы кто-нибудь рассказывал мне что-нибудь о моей маме.

— У тебя есть эта фотография? — спрашивает она, вытирая руки кухонным полотенцем.

Я достаю из кармана фотографию и протягиваю ей.

Слабая улыбка появляется на ее губах.

— Ты очень похожа на нее.

— Ты когда-нибудь видела ее раньше?

Она отрицательно качает головой.

— Мне очень жаль. Я действительно беспокоюсь. Я бы хотела, чтобы тебе не пришлось проходить через это.

— Это не твоя вина. — Я смахиваю слезы, встаю и начинаю подметать кухонный пол.

Но один вопрос застрял у меня в голове. Как моему отцу удалось сохранить мою маму в таком секрете?

— Иза, перестань подметать. Последнее, что тебе сейчас следует делать, — это убираться. — Она встает и берет со стола свою сумочку. — Почему бы нам не пойти куда-нибудь поужинать? Мы можем пойти в ту закусочную, которую ты любишь, и я даже позволю тебе сначала заказать десерт.

— Звучит неплохо. — Я улыбаюсь, чтобы она расслабилась, но в глубине души я знаю, что даже сладкое не вылечит дыру, образовавшуюся в центре моего сердца.

Единственное, что может все исправить, это чтобы моя настоящая мама нашлась.

Дерьмо официально случается. Потому что в воскресенье утром, когда я возвращаюсь домой от бабушки, Линн там. И она одна.

— А где папа? — спрашиваю я, входя в кухню, которая все еще разгромлена после вечеринки Ханны, устроенной прошлой ночью.

— Ему нужно было срочно уехать во Флориду по работе, — отвечает она, разбирая почту на стойке, заваленной пивными банками и пластиковыми стаканчиками.

Мои мышцы сжимаются в узлы, когда я вспоминаю, как дерьмово она обошлась со мной в последний раз, когда отец уезжал в командировку.

— И как долго его не будет?

— Неделю или около того. — Она кладет почту и смотрит на меня так, что у меня по спине пробегает холодок. — И мне строго-настрого приказано следить, чтобы ты занималась домашними делами, пока его нет.

— Моя комната и ванная уже чистые, — говорю я, надеясь, что подруги Ханны не разгромили и эти комнаты.

— Это мило, но я говорила о твоих новых, дополнительных обязанностях. — Ее улыбка становится шире, когда взгляд скользит по кухне.

— Но не я заварила эту кашу, — говорю я, изо всех сил стараясь сохранять спокойствие, потому что потеря хладнокровия только усугубит ситуацию. — Меня здесь даже не было.

— Но откуда мне знать наверняка? — Она хватается за ручку чемодана и тащит его за собой, направляясь к двери. — Для меня очевидно, что именно ты устроила вечеринку. Ханна слишком порядочная девушка. А теперь поторопись и приведи это место в порядок, чтобы я могла дать тебе список дел.

Я хватаюсь за край прилавка и сдерживаю поток ругательств, рвущийся из горла.

Это будет чертовски длинная неделя.

В течение следующих полутора недель я играю роль Изабеллы Вонючки, убираясь и примерив на себя роль горничной для моей мамы и Ханны. Я думала, что папа уже вернется, но каждый раз, когда я спрашиваю Линн о том, когда он приедет домой, она только пожимает плечами и говорит:

— Как только, так сразу. А теперь за работу.

Пару раз я пытаюсь дозвониться до отца, но мои звонки идут прямо на голосовую почту. Я пробую отправить сообщение и электронную почту, но не получаю ответа. К тому времени, как наступает пятница, проходит уже две недели с тех пор, как я видела своего отца или слышала о нем, и я начинаю серьезно беспокоиться, что, возможно, Линн убила его во время их отсутствия и сбросила его тело в океан.

— Я уверен, что он в порядке, — говорит Кай, когда я выражаю ему свое беспокойство во время третьего урока. — Я знаю, что Линн — та еще стерва, но не думаю, что она может кого-то убить. — Он одаривает меня дразнящей улыбкой, пытаясь поднять настроение. — Это было бы слишком грязно для нее, и она не рискнула бы запачкать кровью свою одежду.

— Надеюсь, ты прав. — Я добавляю затенение к рисунку, над которым работаю, вместо того чтобы выполнять задание по математике.

В последнее время мы с Каем почти не общались, в основном потому, что я была слишком занята уборкой дома и готовкой для Линн и Ханны. То же самое и с Кайлером, но у нас назначено свидание на завтра. А вот смогу ли я выйти из дома, чтобы пойти на него — совершенно другой вопрос.

Что касается Кая и его проблем с родителями, у меня не было возможности расспросить его об этом подробнее, но я не заметила больше никаких отметин на нем или не слышала никаких криков по соседству. Это не значит, что я перестану следить за ним.

А поцелуй… Ну, так или иначе, мы оба негласно договорились никогда больше не упоминать об этом. Хотя иногда я думаю об этом. Так же, как я думаю о Кайлере.

Я очень, очень запутавшаяся девушка.

— Я всегда прав, — шутит Кай, протягивая руку через ряд, чтобы поправить мои волосы карандашом. — Тебе уже следовало бы это знать.

— Кай и Иза, потише, — предупреждает мистер Марелли со своего стола.

Половина класса оборачивается и смотрит на нас. Хотя пристальных взглядов поубавилось, я все еще не завела настоящих друзей. У меня есть несколько учеников, с которыми я общаюсь во время занятий, благодаря Каю и той вечеринке, где он познакомил меня с ними.

Кай закатывает глаза, но снова утыкается лицом в стол и начинает писать ответы на листе задания. Я снова работаю над своим эскизом, рисуя свою супергеройскую версию.

— Тебе нужен помощник, — шепчет Кай, наклоняясь на стуле, чтобы посмотреть на мою работу.

— Обычно у меня есть один, — шепчу я в ответ, рисуя угловую линию. — Но я думала, что пойду на это задание одна.

— Ни в коем случае. Я хочу присоединиться. — Он делает надутые губы, ресницы трепещут. — Да ладно тебе. Сделай меня своим помощником.

Ухмыляясь, я прижимаю карандаш к бумаге и уступаю его просьбе.

Он улыбается, откидываясь на спинку стула и закидывая руки за голову.

— Видишь? Это действительно работает на тебе.

Моя улыбка растет, когда я заканчиваю рисунок, а затем поднимаю его, чтобы он увидел.

— Почему у меня такая большая голова? — удивляется он, поднося кончик карандаша к губе.

— Она и должна быть большой, — объясняю я, — чтобы соответствовать твоему имени супергероя.

— Это какому интересно?

— Эгомен

— Иза, давай, — скулит он. — Я знаю, что ты можешь придумать и получше.

— Эгомен кажется вполне подходящим.

— Хорошо, но если я Эгоист, то ты Тщеславная Девушка, а наш криптонит — это зеркала, потому что мы слишком долго смотрим в них.

Я тихонько хихикаю.

— Я не тщеславна.

— И у меня нет раздутого эго, — настаивает он. — Но эй, ты же сама хотела сыграть в эту игру.

— Игру, в которой я должна выиграть. — Я закатываю глаза к потолку.

Он повторяет мой трюк.

— В твоих мечтах.

— Иза и Кай, это ваше последнее предупреждение, — настаивает мистер Марелли, хмуро глядя на нас.

Мы оба замолкаем, пока Кай не говорит:

— Но что он может сделать? Его угроза кажется такой зловещей, но он не закончил ее.

Я давлюсь смехом, и Кай ухмыляется. К несчастью для нас, мистер Марелли не считает это таким уж смешным и заставляет Кая пересесть за парту в передней части класса. Я провожу остаток урока, работая над заданием и страшась обеда, так как все еще провожу его, сидя в одиночестве в кафетерии.

Когда раздается звонок, я медленно убираю свои вещи, чтобы убить время.

— Что ты делаешь в обед? — спрашивает Кай, идя по проходу к моему столу.