Ее спина напрягается.

— Вообще-то нам нужно ехать прямо к бабушке.

Я хватаюсь за дверную ручку.

— Почему? Все в порядке?

Она не смотрит мне в глаза, что совершенно не в ее характере.

— Между ней и твоим отцом кое-что произошло. Они поругались и…

— И что? — Я нажимаю.

Она вздыхает, встречаясь со мной взглядом.

— И она выяснила имя.

— Она это сделала. Да! — Я победно вскидываю руку вверх, а затем запрыгиваю в машину, кипя от возбуждения. Черт возьми, у нее есть имя. Чертово имя. Я так взволнована, что не могу усидеть на месте.

Индиго забирается в машину и заводит мотор.

— Иза, я не хочу, чтобы ты слишком волновалась. Бабушка, возможно, и получила имя, но твой отец больше ничего ей не сказал. И он очень зол. Очень, очень зол. — Она выезжает с парковки. — Он даже разбил вазу.

— Это не имеет значения. — Все, что имеет значение, это то, что я могу узнать имя моей матери. Я могу многое сделать с именем. Я даже могу разыскать ее, если захочу, без помощи отца, что я и планирую сделать. Потому что, как я и обещала себе в Париже, я найду ее, чего бы мне это ни стоило.

Тридцать минут спустя Индиго паркует машину возле дома, где живет бабушка. Во мне накопилось столько энергии, что я выскакиваю из машины, прежде чем она полностью останавливается. Я уже делала так раньше, но никогда на четырехдюймовых каблуках, и в итоге я подворачиваю лодыжку и падаю на землю.

— Ради Бога. — Я неуклюже поднимаюсь на ноги и смотрю на повреждения. Мое колено кровоточит, и камешки застряли в открытой ране. Думаю, там даже виднеется осколок стекла. Меня чуть не стошнило. Я спокойно реагирую на чужую кровь и кровь по телевизору, но это совсем другая история, когда кровь хлещет из меня. Но решив все-таки попасть внутрь, я заставляю рвоту отступить и выдергиваю стекло.

— О Боже… — свистящий выдох вырывается из моих легких, когда из раны вытекает еще больше крови.

— Господи, Иза, ты в порядке? — Индиго обегает машину спереди и бежит ко мне.

— Я в полном порядке. — Я могу это сделать. Быть твердой. Я иду, хромая по тротуару к дому бабушки.

— Иза, не могла бы ты притормозить? — Сандалии Индиго шаркают по земле, когда она бежит, чтобы догнать меня. — Ради Бога, за тобой тянется кровавый след.

Смотрю вниз и, конечно же, вижу, как кровь капает из пореза на мою ногу и на асфальт. Меня тошнит, но я крепко сжимаю губы.

— Черт возьми, я думаю, тебе нужно наложить швы, — замечает Индиго, наклоняясь и щурясь на открытую рану.

— Швы подождут, пока я поговорю с бабушкой. — Я снова ковыляю к квартире, отказываясь смотреть на порез.

Сахарная вата. Мармеладные червячки. Лакрица, — повторяю я про себя, стараясь сохранять спокойствие.

— У тебя останется шрам, если ты не позаботишься об этом, — замечает Индиго, останавливаясь у входной двери, чтобы прикурить.

— Я позабочусь об этом. — Открываю входную дверь в квартиру и оказываюсь в гостиной бабушки Стефи.

Она сидит на диване, окруженная тоннами использованных салфеток, и ее голова покоится на руках. Когда я вхожу, она быстро поднимает голову, моргая опухшими глазами.

— О Боже, мне так жаль. — Она встает и, обогнув кофейный столик, направляется ко мне. — Мне кажется, я все испортила.

— Индиго сказала, что ты знаешь имя. Пожалуйста, скажи мне, что это правда. — Я сгибаюсь и кладу руку на колено.

Теперь, когда прилив адреналина угасает, боль становится намного сильнее, и уже становится труднее сдерживать подступающую тошноту.

— Он случайно обмолвился, когда кричал на меня, — говорит она с осторожностью в голосе. — Но я даже не уверена, что он это понял.

Не в силах больше стоять, я опускаюсь на пол и выпрямляю колено.

— Что вообще случилось? Почему он был здесь? Я думала, мы встретимся вместе? — Я моргаю несколько раз, когда все вокруг меня начинает вращаться.

— Милая, что ты сделала со своей ногой? — Она опускается на ковер рядом со мной, чтобы осмотреть порез на колене. — Даю слово, Иза. Это выглядит очень, очень плохо.

— Выскочила из машины и упала. — Я откидываюсь назад, прислонившись головой к двери. — Пожалуйста, бабушка Стефи, просто скажи мне, как ее зовут. — Вдох. Выдох. Дыхание сквозь боль.

— Ее зовут Белла, — говорит бабушка прямо перед тем, как я теряю сознание.

Когда мои веки трепещут, глаза мгновенно атакует яркий свет, запах чистящего средства проникает в ноздри, и раненое колено болит так, словно какой-то зомби откусил кусок от ноги.

— Где я, черт возьми? — бормочу я, садясь.

— Полегче, Иза, — бабушка Стефи появляется у кровати, выглядя бледнее обычного. — Нам пришлось отвезти тебя в больницу.

Я смотрю на занавеску, кровать, на которой лежу, и Индиго, сидящую в стоящем рядом кресле.

— Как я попала… — Я обхватываю голову руками, а потом мой рот открывается. — О… — Последние несколько часов стремительно возвращаются ко мне.

Бабушка Стефи похлопывает меня по руке, лежащей на животе.

— Ты никогда не переносила вид крови, но ты меня до смерти напугала, когда потеряла сознание.

Я смотрю на свое колено, которое теперь, слава Богу, обмотано бинтом.

— Мне что, пришлось накладывать швы?

— Да. — Бабушка Стефи убирает волосы со лба, чтобы посмотреть мне в глаза. — Как ты себя чувствуешь? После всего этого?

— Нога болит, — признаюсь я. — А то, что случилось с моей мамой… Ты сказала, что ее зовут Белла. — Я улыбаюсь. — Я должно быть названа в ее честь, верно?

— Думаю, да, — бабушка Стефи оглядывается через плечо на Индиго. — Дорогая, ты не могла бы сходить и принести мне содовой из автомата?

Индиго кивает, и бабушка Стефи ждет, пока она исчезнет за занавеской, прежде чем присесть на край кровати.

— Иза, твой отец знает, что я рассказала тебе о твоей маме. Вот почему он пришел ко мне сегодня.

— Но как он узнал? Я ничего не говорила ему.

— Тебе и не надо было. Он сказал, что знал это с того самого момента, как ты вернулась из поездки. Он сказал, что ты стала так похожа на нее, и пришел к выводу, что ты изменилась, узнав, кто твоя мама.

— Я похожа на нее? — Я стараюсь не выглядеть слишком взбудораженной, потому что бабушка Стефи кажется расстроенной, но ничего не могу с собой поделать. Я чертовски взволнована.

— Если верить твоему отцу, то да. — Она ошеломленно качает головой. — Не могу поверить, как вел себя сегодня твой отец. Я всегда знала, что он избалованный ребенок, но… — Она смотрит на меня. — Твой дедушка все время баловал его, потому что он был его единственным сыном. Все, что Генри хотел, ему давал твой дедушка. Я знала, что однажды это обернется против меня, но то, как он обращался со мной, — она качает головой, — я просто не могу поверить, что этот человек, кричащий на меня сегодня, — мой сын.

— Мне очень жаль. Я чувствую, что это все моя вина.

— Это не твоя вина. Он не должен был держать тебя в неведении, как он это делал. Но вот чего я не понимаю, так это почему он решил, что я рассказала тебе, как выглядит твоя мать, и все остальное, что он говорил. Он вел себя так, будто я каким-то образом узнала о ней все и рассказала тебе.

— Может быть, он решил, что ты наняла частного детектива. — Я переставляю ногу в более удобное положение, когда боль в нижней части тела перерастает в жгучую боль.

— Может быть. — Она что-то обдумывает, взъерошивая пальцами свои короткие волосы. — Впрочем, я не знаю. Для этого у меня должна быть отправная точка, которой у меня нет.

— Но должна же быть какая-то информация. Если бы я жила с ней какое-то время, это было бы задокументировано, скажем, в свидетельстве о рождении.

— Ты сейчас говоришь как в детективном романе, Иза, — говорит она с задумчивой улыбкой.

— Ну, я много их прочитала, — признаюсь я. — Но я просто хочу сказать, что в нем должно быть ее имя, не так ли?