Какое-то время мы шли по коридорам, пока наконец не вышли в королевский сад, где нас всегда ждал дедуля, ухаживающий за растительностью.

— О-хо-хо, да это же принцесса Изуми в своем прелестном обличии, — произнес старик, увидев нас.

— Добрый вечер, дядя Мао, — улыбнулась я.

— Привет, малышка Аой, и тебе привет, Эмили, — аналогично улыбнулся Мао.

— Вот за это я вас и люблю, мистер Мао — за то, что вы видите во мне личность даже тогда, когда я стою рядом с Аой, — подхватила Эмили.

— Да брось, детка, я вас тоже люблю, вы же мои дорогие цветочки, такие же приятные, как в саду. Ну, снова пришли посидеть на лавочке и поболтать?

— Да, — подтвердила я. — Отец снова накричал на меня.

— Вот негодяй, — в смешной манере выставил он кулак. — Заходите, расслабляйтесь!

— Спасибо, дядя Мао, я вам потом занесу вкусностей с королевского стола, — пообещала я.

— Ну, чего ты, не стоит. Все равно никто кроме вас сюда не ходит.

— Не упирайтесь, вы этого заслуживаете.

— Ну, раз уж принцесса настаивает, я не могу отказать, верно?

— Не настаиваю, в этом саду я могу быть простой девушкой, а не принцессой, потому просто примите мою благодарность.

— Хорошо, благодарю, располагайтесь, я не буду подслушивать.

Этот старенький китаец, наверное — самый добрый человек во всем дворце. Он работает здесь садовником, и к нему никто никогда не заходит, кроме людей из королевской службы контроля качества, ведь у короля могут быть только самые лучшие и самые красивые сады. Мао прекрасно справляется со своей задачей и получает удовольствие от жизни за чертой пенсионного возраста, он всегда протягивает мне руку помощи, когда речь идет о посиделках втихушку. Здесь нас никто искать не будет, потому можно дать волю эмоциям и поговорить с Эмили.

— Ну, твой старик опять тебя в чем-то упрек? — спросила она, усевшись на нашу любимую скамейку.

— Да, снова, — вздохнула я. — Когда я проходила мимо лаборатории, то услышала внутри какие-то бульканья, хотя прекрасно знала, что папа сейчас занят другими делами, потому решила заглянуть внутрь, чтобы проверить, нет ли там посторонних, но внутри никого не оказалось. Я тихо вышла и закрыла дверь, ничего не трогая, но он как-то узнал, что я в нее заходила и накричал на меня.

— Вот, всегда так, хочешь, как лучше — получается, как всегда, — пробормотала Эмили.

— Мне кажется, что во мне совсем нет стержня, чтобы дать ему отпор, — слезы сами собой уже катились по моим щекам.

— Хей, ну чего ты, Аой, перестань, — утешала она меня. — Ты — простой непорочный ребенок и тебе не стоит опускаться до его уровня. Лучше уж оставаться такой же доброй плаксой, чем потом бродить по улицам, как Нао, а я уж как-нибудь поддержу тебя.

— Не говори так, будто Нао хуже меня.

— Я не говорю, что Нао хуже, — заспорила Эмили. — Она просто не смогла провести черту и переступила ее, потому Котай ее и выгнал.

— Но она ведь была права, когда говорила, что отец думает только о себе и о своем благополучии. Почему этим миром правят сильные люди, а не добрые сердцем?

— Потому что добрые сердцем порой не могут быть сильными, совсем как ты, Аой, — пояснила она. — Ты молодец, но сама же знаешь, каково это, мириться с обстановкой, где все вокруг смотрят на тебя свысока, несмотря на твою одностороннюю доброту.

— Почему так происходит? — уже рыдала я.

— Потому что за сильными стоит армия, а за добрыми — народ. Простые граждане не могут дать отпор тем, кто ими правит, даже если их ведет сильный, добрый сердцем предводитель, тем более если на троне сидит чуть ли не сильнейший человек в мире.

— Поэтому я его и боюсь. Папе никто не может возразить, потому что все его боятся, а он пользуется нами, как какими-то пустыми игрушками.

— Скажи спасибо, что ты хотя бы не пустая игрушка в буквальном смысле.

— Ты о гвардейцах? — уточнила я.

— Да, я о тех бедолагах, которым он промывает мозг, делая их бездушными, полыми внутри куклами, создавая тем самым идеальных солдат.

— Эмили, ты ведь тоже гвардеец, — подметила я.

— И? — непонимающе спросила она.

— Тебе ведь он не стал промывать голову. Почему так происходит, что некоторые вынуждены беспрекословно подчиняться приказам, утратив свою личность, а некоторые в это время живут обычной жизнью?

— Это — осуждение?

— Нет-нет, не подумай, — оправдывалась я, — просто не понимаю, почему так происходит…

— Эх, Аой, ты еще многого в этом мире не понимаешь, — вздохнула Эмили. — Я родилась в семье потомственных военных Морроу, потому меня с самого детства растили, как солдата: вешали лапшу на уши про патриотизм, уважение к вышестоящим, честь, волю, харизму. Все до банальности просто — из меня воспитали инструмент, орудие для поддержки национальных интересов. Новопришедших гвардецев же никто не воспитывал, потому они упираются и буянят, оказавшись в гвардии, и я их прекрасно понимаю. Другого выхода нет, потому король просто обращается к своей силе и с помощью «шиирацу» стирает их воспоминания и вставляет новые, внушая, будто они с рождения были созданы для службы в гвардии.

— А если они не хотят? Почему он силой заставляет их подчиняться?

— Это уже не нашего ума дело, Аой, но я предполагаю, что твой отец — просто козел.

— Эмили, тебе опасно так выражаться, — предостерегла я ее.

— Не забивай голову, — расслабленно лепетала она, — он тебе доверяет и в душу не лезет, а я с ним никогда не пересекаюсь.

— А вдруг он захочет залезть мне в голову? — испугалась я.

— Аой, смирись с тем, что в его глазах ты — плакса без стержня, которая от одного только вида отца трясется в страхе, не говоря уже об абсолютном подчинении любому приказу.

— Ты обижаешь меня такими словами, — совсем раскисла я.

— Прости, не хотела тебя обидеть, — опомнилась Эмили. — Для меня ты всегда будешь моей дорогой подругой, несмотря на то, что ты плакса. Я всегда выслушаю и поддержу тебя.

— Спасибо, — улыбнулась я, — ты тоже очень дорога мне, Эмили.

— Ну вот и чего драму на пустом месте разводить? — она старательно вытирала слезы с моих щек. — Успокойся, Аой, на свете не сыскать человека добрее, чем ты.

— Наверное, ты права…

Я очень благодарна Эмили за то, что она у меня есть. Эта простая девушка заменила мне Нао, как бы это неправильно не звучало, но это — правда.

— Слушай, я тут вспомнила о том парне на площади, — подскочила Эмили, стараясь разрядить обстановку. — Как там его…

— Ашидо Такаги? — подсказала я.

— Точно, Ашидо Такаги, — она ударила кулаком по ладони. — Круто, что ты его запомнила.

— И почему же ты о нем вспомнила?

— Я просто подумала, вот бы на свете был человек с такими же железными яйцами! — воскликнула она.

— Что за железные яйца? — оторопела я.

— А, точно, ты же не знаешь о яйцах, — опомнилась Эмили. — Вот тебе и воспитание принцессы… Ну, так вот, о чем я, этот парень не побоялся нагло выйти на площадь на глазах у Котая и всего города! Я же тоже там была, а еще там были Фридрих, мой отец, Эдвард и Камиль, и все мы в ступоре стояли, будучи ошарашенными от такого поступка!

— Ну, и?

— Честно говоря, я им восхищаюсь, если бы такой человек повел за собой отряд из людей со способностями, то они бы с легкостью дошли до самого тронного зала.

— Ну, дошли бы они, а что бы этот парень сделал папе?

— В этом и загвоздка — ничего, — тяжело вздохнула Эмили. — К тому же, он давно уже в могиле, но в память врезался так, что никак выбить не получается.

— Как думаешь, я бы смогла стать такой смелой, как он?

— Кто знает, Аой, может ты однажды встанешь во главе заговора против собственного отца, — она как-то многозначно улыбнулась.

— Н-нет, я не могу… Он ведь — мой отец, к тому же моих сил не хватит, чтобы дать ему отпор.

— Как и моих, — Эмили опустила голову. — Придется смириться и жить, как прежде, среди людей, которые тебе не дороже врагов.

— Эмили, — мямлила я, — а если я надумаю сбежать… Ты сбежишь вместе со мной?