Сторонникам конкретной доктрины толкования следует «раскапывать» ее глубокую структуру, приводить в качестве доказательств то, что люди преимущественно называют примерами. Полезная интерпретативная теория сама будет интерпретацией (которая вполне вероятно будет спорной) практики, в которой фигурируют концепция и ее автор. По мнению Дворкина, «любая доктринальная концепция права функционирует как интерпретативная концепция, по крайней мере, в комплексе существующих политических институтов. Мы разделяем свою концепцию как участники совокупности политических практик, которые требуют от нас интерпретировать эти практики с целью выяснить, как лучшим образом продолжить их, и мы используем доктринальную концепцию права для утверждения наших выводов»[266].

Дворкин видит возможность этического обоснования права, опирающегося на концепцию должного, поэтому он частично принимает принцип справедливости Ролза, критикуя абсолютизацию значения «исходной позиции» в обосновании прав и свобод человека. Дворкин отвергает категоричность подходов либералов к мотивам поведения людей: «или индивидуальные интересы – или моральность». Такой подход в правовой теории он считает ограниченным, поскольку отстаивание индивидуальных интересов может быть моральным, следует обязательно пытаться связать этику и политику. Несмотря на ожесточение современного социума, природа и характер жизни человека могут быть основаны на добре (good life), а моральное обоснование политики и права не только возможно, но и принципиально необходимо, тем более, что моральное обоснование права значительно облегчается тем, что позитивное право неизбежно включает в себя моральное содержание.

Дворкин развивает методологию интерпретативных подходов, разграничивая действие «правил» и «принципов». Правила – это преимущественно конкретные нормы, принципы же содержат в себе обобщения и интерпретации, требующие обоснования (например, справедливость, равенство). И принципы, и правила в равной степени имеют телеологическую обусловленность, но между ними существуют различия: правила всегда релятивны и подстраиваются к конкретным условиям их применения; конфликт между правилами означает необходимость исключения или отмены одного из конкурирующих правил. Принципы, даже конфликтующие, могут применяться совместно; в случае их несоответствия один из принципов доминирует, но другой вследствие этого не утрачивает своего значения.

Доктрина интерпретации позитивного права содержит единство правил и принципов, их целостное обоснование может быть достигнуто в толковании права. Каждый судья по роду своей деятельности должен включаться в общий правовой дискурс, восходить от конкретного случая к идеально значимой закономерности. Судьям как индивидуальным субъектам применения закона и официальным толкователям права вверяются весьма широкие возможности в деле сохранения непрерывности правового пространства и соединения юридической практики с правовой теорией.

Дворкин обращается к образу идеального «судьи Геркулеса», который владеет знаниями норм, правил, принципов, обладает навыками их применения в дискурсе судейского целеполагания. Такой подход философа призван возвысить значение судьи в регулировании общественной жизни. Дворкин, в отличие от Председателя Верховного суда Израиля А.Барака, считает, что существует единственно возможное «правильное» судейское решение, которое может принять «судья Геркулес», полноценно разбирающийся во всех хитросплетениях существующих законов и практик. Идеи американского правового реализма, авторитет Верховного Суда США оказали заметное влияние на теорию Дворкина, возвышающую фигуру судьи над философией права и юридической практикой. «Центральное проблемное место» судейского толкования заключается в разрешении задачи – рационально ли судебная практика соотносится с соответствующими законодательными установлениями и господствующими учениями.

Критики Дворкина обращали внимание на порочность презумпции идеального «судьи Геркулеса», очевидно, что его уровню не соответствуют судьи из плоти и крови, окруженные свитой юристов, семейными дрязгами и проблемами со здоровьем. Однако следует вспомнить об отсутствии хотя бы одного текста так называемого «общественного договора», что не исключает фундаментальности теории общественного договора, актуальности ее многовекового обсуждения и некоторого практического значения. Обращение к юридическим фикциям в философии права и юридической практике способствует всесторонности познания объекта исследования, идеальный судья как фикция позволяет актуализировать проблемы толкования закона. Применяя фикцию «судьи Геркулеса», Дворкин проводит «различие между двумя смыслами слова «статут»: оно может описывать материальную сущность конкретного типа, документ с напечатанными на нем словами, каждое слово, которое конгрессмены или члены парламента имели перед собой, когда они голосовали за принятие этого документа. Но оно может также использоваться для описания права, созданного принятием этого документа, которое может содержать намного более сложную сущность… Судьям, перед которыми лежит статут, необходимо сконструировать «настоящий» статут – изложение положений, регламентирующих законные права различных людей… Судьям нужна своего рода теория законодательства, чтобы сделать это со статутами. Это может показаться очевидным, когда слова статута страдают каким-либо семантическим дефектом, например, когда они двусмысленные или неясные. Но теория законодательства также необходима и тогда, когда слова статута, с лингвистической точки зрения, безупречны…»[267]

«Судья Геркулес» будет использовать во многом такие же приемы интерпретации и толкования статутов, которые он использует для разрешения дел по общему праву. Он рассматривает Конгресс как коллективного автора, стоящего выше всех в иерархии источников права, как автора со специальными полномочиями и обязанностями, отличными от его собственных, и он, Геркулес, видит свою собственную творческую роль в качестве одного из партнеров, который продолжает развивать заданную Конгрессом интенцию, в том направлении, которое он посчитает наилучшим.

Геркулес будет прислушиваться к своему чувству восприятия политической истории, включающей и окружающий интерпретируемый статут. Его мнение о том, как следует прочитать статут, будет, в том числе, зависеть от того, что конкретный конгрессмен сказал в процессе его обсуждения. Но он (Геркулес) в своем решении будет искать лучший ответ на политические вопросы: как глубоко следует Конгрессу считаться с общественным мнением в случаях конфликта мнений. Геркулес должен полагаться на свое собственное решение при ответе на многие вопросы, конечно, не потому что он думает, что его мнения автоматически правильные, но потому что никто не может должным образом ответить ни на какой вопрос, не полагаясь на глубочайший уровень своих убеждений.

Перед тем, как разъяснять – как судьям следует толковать статуты в условиях целостности права, Дворкин рассматривает одно возражение: «Метод Геркулеса игнорирует важный принцип, прочно укоренившийся в нашей правовой практике, согласно которому статуты должны быть прочтены независимо от того, как судьи считают возможным их улучшить. Судьи должны основывать свое мнение, в первую очередь, на том содержании, которое следует из текстов статутов, и том смысле, который принявший их законодатель имел в виду. Предположим, Геркулес посчитает, что его способ толкования выявляет, что акт будет более совершенен с точки зрения законодательства, если будет понят как не предоставляющий права судье приостанавливать почти завершенные и дорогие проекты. Но конгрессмены, принявшие этот акт, могли намереваться предоставить это полномочие судье, при этих обстоятельствах наша правовая практика, поддерживаемая демократическими принципами, настаивает, чтобы Геркулес полагался более на мнение законодателя, нежели на свое собственное, отличное мнение.