Королевская власть не ограничивается каким-либо законом, если закон прямо об этом не говорит. Эта презумпция является одним из немногих сохранившихся прерогатив королевской власти. Правило распространяется на служащих и представителей короны, кроме тех, кто занят в национализированных предприятиях. Статуты, затрагивающие права и обязанности по общему праву, могут ограничить королевскую власть, если только это в них прямо предусмотрено. Эта презумпция в условиях развития современного законодательства по пути уничтожения королевских привилегий и иммунитетов защищает монархию как форму правления.

Презумпция против сужения юрисдикции суда. Если закон вводит новые процессуальные правила рассмотрения некоторых категорий дел, то эти новации рассматриваются судами лишь как дополнительные возможности, полагая, что новая форма действует параллельно со старым процессуальным порядком.

Презумпция против лишения лица уже принадлежащих ему прав. При отсутствии ясно выраженного правила суды не могут толковать статут как имеющий целью лишить лицо прав, которыми оно обладало до того, как статут вступил в силу. Эта презумпция рассматривается во взаимосвязи с презумпцией против запрета ретроспективного действия правовых норм, согласно которой норма, ограничивающая право, не имеет обратной силы. Законы, которыми предусматривается ограничение субъективных прав, судам надлежит толковать, насколько это возможно, с точки зрения уважения к ограничиваемым правам. Суды обязаны исходить из предположения, что парламент, какие бы законы он ни принимал, никогда не намеревается лишать кого-либо уже принадлежащего ему права, по крайней мере, без соответствующей компенсации.

Положения, относящиеся к уголовному праву, толкуются особенно ограничительно. Эта презумпция актуализирует специальные значения уголовных правоотношений, проявляющиеся в недопустимости расширительной интерпретации обязанностей субъектов, диспозиций норм закона, элементов состава преступления. По существу она направлена на борьбу с правовым нигилизмом в уголовном праве и уголовном процессе.

Все сомнения толкуются в пользу обвиняемого. Если закон, предусматривающий уголовную ответственность, содержит неясные слова или формулировки, все сомнения должны быть истолкованы в пользу обвиняемого. Принципы английского права требуют, чтобы суды воздерживались от одобрения необоснованного и неразумного ограничения государством свобод его граждан даже в том случае, если это делается под благовидным предлогом борьбы с преступностью. Эта презумпция завоевана многовековой борьбой гражданского общества против авторитарных тенденций публичной власти. Каждый считается невиновным, пока его виновность не будет доказана в предусмотренном законом порядке и установлена вступившим в законную силу приговором суда. Обвиняемый не обязан доказывать свою невиновность, невиновность презюмируется без достаточной доказанности вины. Обязанность формирования комплекса доказательств события и состава преступления, а также степени виновности в нем конкретного субъекта возложена на сторону обвинения.

Презумпция зависимости публичной власти от мнения большинства населения. Права гражданского общества выражать свое мнение о деятельности конкретных субъектов публичной власти, эффективности ее институтов, разумности и справедливости политики правящего кабинета не могут быть ограничены. Большинство населения имеет реальные возможности повлиять на ближайшее будущее государства посредством публичной критики действующей власти. Выборные процедуры в палату общин парламента должны быть организованы таким образом, чтобы ни одна из политических партий не имела предустановленных гарантий своей победы на выборах. Презумпция обязывает судей толковать права подданных на выражение своего мнения, исходя из примата интересов всего населения над интересами одного чиновника или одной политической партии.

Поскольку подавляющее большинство населения любого государства не читает тексты законов, презумпции становятся одним из руководящих правовых инструментов человека, наряду с моральными нормами и принципами. Общества, управляемые не только законами, но и иными правовыми средствами, менее подвержены императивным манипуляциям со стороны публичной власти. Перемещение презумпций из доктрины толкования в нормы закона на платформе позитивизма выхолащивает из них функцию сохранения стабильности правоотношений, исключает естественно-правовую договоренность людей о значениях и смыслах, делая невозможным прогноз правовых последствий. Реализация прерогативы государства на официальное толкование закона при отсутствии прецедента и научно-практической доктрины толкования превращает законодательство в инструмент подавления. Диктаторами значений и смыслов правового дискурса становятся субъекты публичной власти, нормоприменители, в том числе судьи, исполняющие прямые команды суверена. Неудивительно, что в таких условиях общественный интерес к правовой жизни утрачивается, а протестные настроения растут.

В общем праве презумпции преимущественно используются как инструмент толкования, нежели как норма права; на стадии толкования закона в английском праве презумпции имеют равное значение с правилами толкования и лексическими максимами.

Лингвистические максимы в различных источниках именуются по-разному: правила языка, максимы, языковые каноны и т. д., но они бесспорно относятся к канонам толкования закона, наряду с правилами и презумпциями. В устоявшейся классификации канонов толкования лингвистические максимы, как правило, перечисляются после правил толкования и презумпций, однако некоторые исследователи, подчеркивая их значение, рассматривают до презумпций, либо вместе с презумпциями. Например, Йен МакЛауд (Ian McLeod), позиционируя максимы (он их называет правилами языка) в качестве базовых принципов толкования, относит их к «вторичным принципам толкования статутов» (secondary principles of statutory interpretation).[314] Майкл Зандер объединяет лингвистические максимы с презумпциями, рассматривая их в общем качестве «презумпций и зависимых принципов толкования» (presumptions and subordinate principles of interpretation)[315]. Фрэнсис Бэкон описал двадцать пять «максим права» (the maxims of the law)[316], Герберт Брум, собравший в одном издании двести четырнадцать лингвистических максим, называл их «максимами», «максимами права», «юридическими максимами»[317].

Лингвистические максимы по настоящее время не утратили своего регулирующего значения в процессах интерпретации и толкования, хотя в частом практическом применении находится лишь их небольшая часть. Стабильность латинских формулировок свидетельствует о неизменности их содержания со времен римской империи, когда латинский язык являлся государственным языком на территории Англии. К наиболее распространенным принято относить три нижеследующие максимы:

Noscitur a sociis. Слова должны рассматриваться в контексте словосочетания, предложения либо всей текстуальной единицы. Следует обращать внимание на другие слова в этом разделе или других разделах закона, а также оценивать рассматриваемое правоотношение с точки зрения других однородных законов. Отдельное слово подчас имеет не то значение, которое оно приобретает в контексте описания правила и/или рассматриваемого правоотношения. Из этой максимы следует также, что статут должен быть прочитан от начала и до конца, каждую статью следует интерпретировать в тесной связи с другими статьями. Например, в деле Inland Revenue Commissioners v Frere (1965)[318] применяемая норма закона распространялась на «проценты, рентные платежи или другие ежегодные выплаты» (interest, annuities or other annual interest). Обычное использование термина «проценты» в его стандартном понимании подразумевает, в том числе, ежедневные, ежемесячные и ежегодные проценты. Однако в контексте всего словосочетания, с учетом обобщающего понятия «другие ежегодные выплаты» суд применил толкование «процентов» только как «ежегодных процентов».