«Создатель Лондигус надёжно скрыл тайну создания файлара, — Кадасла злорадно улыбнулась, — псионические зомби и уродливые гомункулы — вот предел твоих возможностей, Дейри. Тебе не достичь его гения».

Гравилёты вновь разлетелись в стороны, огибая очередное аномальное облако. Свет в отсеках мигнул и вновь стал ровным. Защита этих машин создавалась под условия агрессивной внешней среды, поэтому даже попади они в аномалию, то всё равно смогут вылететь оттуда невредимыми.

Всё чаще под ними мелькали густые леса из пик и пульсирующих лиан, опутывающих их основания. Эти скопления остались после смешения городов и мутировавших лесных массивов. Камень, дерево и плоть слились воедино, образовав монструозные пейзажи. Дикие мутанты сновали среди них, охотясь друг на друга. Новая жизнь, жалкая, уродливая, но развивающаяся стремительными темпами, била здесь ключом. Для Кадаслы все эти создания выглядели неестественными, чуждыми. И с другой стороны она осознавала, что вот эти мерзкие создания теперь являются коренными обитателями Аревира, а они, анимагены, как раз чужаки. «Остатки старого порядка, — она поморщилась, — которые вскоре должны покинуть это место. Он всё извратил, перевернул… Оквир Арктонум — Арктонум Вернат. Реальность изменчива — изменятся Основы».

Когда она ещё была новусом, Кадасла не понимала значения этой фразы, хотя в то время она казалась ей зловещей. Как ноосенс, она ощущала негативную подоплёку в этих словах. И когда Рерар начал искажать мир, она в полной мере ощутила себя чуждой в своём родном мире. Старый Аревир умер. На его место пришёл другой. Как это случилось ранее, после драконьей эпохи.

— Умвелотон прямо по курсу! — услышала она голос Лиары. — Начинаем снижаться!

Кадасла резко открыла глаза. На интерфейсе её шлема вёл отсчёт таймер, красными цифрами отмечая остаток времени в тридцать минут.

Гравилёты ныряли прямо в чёрные тучи, приближаясь к темнеющему вдали городу. Гнилой оскал мёртвой столицы Эххи всё отчётливей проявлялся из голубого сумрака. И с каждым километром, ноты ощущали боль и ужас людей, оставшихся здесь навсегда. Призраки, сновавшие между острых наростов, песков и серых камней, поднимали взгляд мёртвых глаз, пытаясь уловить хоть какие-то признаки жизни. Тёмные стаи чудовищ кружили над остатками нагорья Эльтур, охотясь друг на друга. Извращённая жизнь кипела, переплетаясь со смертью.

Кадасла встала со своего места, чувствуя, как взволнованно загудел её генератор. Как давно она была здесь? Как давно ходила по мягкой траве дендрария и слушала журчание фонтанов, помогающее ей успокоиться? В Великом Храме Ауколис жили и учились представители всех народов Аревира, но для всех них Умвелотон стал домом, куда они возвращались. И теперь их дом лежал в руинах. По узким улочкам текли смрадные ручейки гноя и крови, в воздухе пахло падалью, а из разрушенных зданий доносились звериные звуки. Но хуже всего ощущались те эмоции, что застыли здесь вне времени. Беззвучные крики погибающих людей, отчаяние, страх, ненависть, злоба и предательство — эти чувства словно кнут били по Паладинам, в молчаливой ярости сжимавших кулаки. И будто бы в насмешку над ними, они ощущали триумфальный восторг, удовольствие от хорошо проделанной работы и эйфорию от удавшегося замысла. Рерар постарался сохранить Умвелотон не только для Дейриера и его «Тёмных Голосов», но и как монумент его блистательной победы над всеми идеями человечества. Никто, кроме него, не смог реализовать свой замысел по созданию «светлого будущего». Ведь никто и не учитывал, что оно создавалось не для людей.

— Храм… — прошептала Кадасла, увидев через псионические сенсоры гравилёта знакомые очертания.

Даже после смерти, их храм всё ещё выглядел величественно. Его своды, наполовину обрушенные, вздымались к небу каменными волнами, теперь такие беспомощные и дряхлые. А ведь когда-то они служили символами возвышения человека, мечтающего о чём-то более высоком, недосягаемом. Кадасла помнила этот храм ещё не таким большим. Первые Истоки, Велир, Дейриер, Сияна и Акило, создали лишь центральное здание, но все дворы, стены и прочие здания появлялись по мере вхождения в Хор новых новусов. Кадасла лично возводила монументальные каменные дуги у четырёх ворот головного корпуса, наделяя их свойствами отражения негатива. Правда, сейчас они практически обвалились — без её Конвентума они стали лишь бесполезными кусками камня.

Осыпавшиеся внешние стены изредка мерцали белыми сполохами в сумраке — Конвентум Соланиса Квинталя, вплетённый в их камни, до сих пор служил верой и правдой мертвецам. Даже спустя десять лет, Кадасла не могла не удивиться вере этого новуса, чей дух незримо довлел над нынешними обитателями. Рерару так и не удалось полностью вытравить его, равно как и незримое присутствие остальных Истоков. Генератор нот загудел быстрее. Пальцы предательски похолодели. «Они ещё здесь! — она отчётливо ощущала отголоски старой Песни и Хора, который её воспевал. — Этот подонок… он забрал их души! И теперь отдаёт Дейриеру и его выродкам в качестве источника силы!» Новая ноосфера щедро одарила падших псиоников Ауколиса за верность. Кадасла отдавала себе отчёт, что если бы обстоятельства сложились иначе, и «Тёмные Голоса» в нынешнем состоянии встретились в бою с боевыми воксами Ауколиса, то последние проиграли бы без шансов. У анимагенов же было преимущество в реакции и иных силах, помогавших им из другого уровня реальности. «Как ни крути, но судьба предрешена, — она усмехнулась, — мы вернулись домой. Мы вернулись к руинам нашего дома».

Как и многие новусы, возрождённые анимагенами, она не могла не скучать по старому храму, где обрела новую, полную смыслом жизнь. Можно сказать, они возродились здесь, узрев истину и обретя предназначение. Кадасла и предположить не могла, что когда-нибудь станет частью такого сообщества. Всю молодость она провела за штурвалами гравициклов, в байкерских клубах и рейдах на малые поселения за халявной выпивкой. И всё это время за ней присматривала Айла Фэнтора, одна из первых могущественных новусов Бенленского монастыря Ауколисс, мать Юмены, её подруги детства. Добрейшая женщина, излучающая покой — при ней даже взбалмошная Кадасла старалась вести себя тихо. К тому же, Айла постоянно вытаскивала её из разных передряг, в отличие от матери самой Кадаслы.

Эвра Виллон хоть псиоником и не являлась, но была тесно связана с Бенленским монастырём, являясь его юридическим представителем. За глаза и характер её называли «стальной фрейлой», и её нельзя было упрекнуть в излишней мягкости. Невероятно требовательная и прагматичная, Эвра была суровой матерью Кадаслы, а та из внутренней вредности, отвечала ей взаимностью. Даже открытие ноосенсорного «пси-фактора» не сбавило напряжения в их отношениях. Более того, Эвра считала, что Кадасла должна стать совершенным псиоником, тем более, что быть ноосенсом означало принять большую ответственность. Лишь когда Кадасла и Юмена отправились в новосозданный храм Ауколисс после Катаклизма Ойлигера, Эвра помирилась с дочерью, а спустя год умерла во сне. Наверное, именно тот акт примирения помог Кадасле преодолеть траур. И с головой, как она любит, погрузиться в новую жизнь ученицы Великого Храма Ауколисс.

Сколько всего нового они узнали, когда стали полноценными псиониками! Те вещи, которые раньше казались невозможными, стали подвластны им! Кадасла с восторгом ныряла в «истинный» мир, яркой звездой проносясь мимо его обитателей. Окрылённая собственными возможностями, она уверенна брала новые высоты в ноосенсорике, поражая даже видавшего виды Велира. Высказывались опасения, что её затянет искушение применить силу вне рамок изучения ноосферы, но вот тут-то и сыграло воспитание Эвры. «На тебе лежит ответственность за других, — грозным тоном внушала она недовольно хмурящейся Кадасле, — и если не возьмёшься за голову, то так и будешь бултыхаться в собственных бравадах!» Эти слова, пусть и не были восприняты ею изначально, стали её кредом. И когда храм рухнул вместе с её мечтами, она осталась верна своим клятвам.