Уловленные краем глаза очертания темно-оранжевого плаща успокоили юношу. Вероятнее всего это кто-то из гостей решил проветрится, застав здесь будущего князя за угрюмыми размышлениями. Пальмонтский не стал разворачиваться и приветствовать незнакомца как того требовал этикет. Хоть Каламадж и был бы этим недоволен, но то что главе не станет известно, ему не повредит. Аттикус был не в настроении. Последние события выбили его из колеи и неслабо подпортили ему впечатление от празднества. Теперь еще и какой-то гость решил донять парня своими разглагольствованиями.

— Не могу сказать каково это — властвовать. Еще не имел такого опыта. Но одно я уже понял, ради власти люди готовы совершать по-настоящему ужасные поступки. Убивать и отнимать, обманывать и фальсифицировать. Вот только мне все еще не ясно, а стоит ли оно того? — задумчиво проговорил Пальмонтский, не отрывая глаз от едущего внизу, ярко разукрашенного дилижанса.

— Однозначно стоит. И чем хуже тебе доводилось жить, тем лучше ты это понимаешь.

Недобрые нотки и необычная гулкость голоса потянули юношу обернутся и оглядеть своего собеседника, но к удивлению парня, помесь небывалой усталости и апатии не дала ему это сделать. Каждое, даже малейшее движение давалось ему с большим трудом. Он едва смог незначительно повернуть голову. Очертания оранжевой фигуры стали более ясными, но что-то в ней было не так. Как Аттикус не вглядывался, он никак не мог различить каких бы то ни было черт лица гостя.

Внезапно нахлынувшая сонливость едва не повалила Пальмонтского, он с трудом держался на ногах, практически разлегшись на перилах. Его дыхание участилось, перед глазами все плыло. Попробовав заговорить, парень обнаружил что вместо своего обычного, ровного и звонкого голоса, изо рта доносится лишь презренный слабый хрип в котором едва ли можно было различить отдельные слова.

— С кем честь имею… Та ксо фы? — язык отказывался ворочаться как следует, коварно предавая своего носителя. Понимая, что с ним происходит нечто ужасное, парень попробовал позвать на помощь, но уже было слишком поздно. Теперь он не мог издать и звука.

— Не беспокойся, я пришел освободить тебя от охватившей твой ум дилеммы. Властвовать тебе и не придется, — это были последние слова, донесшиеся до слуха угасающего Аттикуса.

Окружающие звуки быстро затухали, оставляя парня в тревожной тишине. Безвольным взглядом он скользил по тому месту где у собеседника должно быть лицо, но лишь странная маска предстала его взору. Опустившись взглядом еще ниже и постепенно сползая по периллам, юноша удивленно наблюдал как набухают темные пузыри у него на руках, расползаясь болезненной синевой по проступающим сквозь тонкую кожу венам. Когда же пелена окончательно заволокла его взор, лишь жалкие остатки солнечного света блеклыми пятнами пробивались сквозь неестественно разбухшие веки. Но вскоре потускнели и эти дары безучастного солнца.

Этому самому солнцу доводилось быть свидетелем множества убийств. Какие-то из них совершались из-за ревности, другие, в следствии ненависти, третьи — по безвкусному расчету. Бывало конечно и что-то вовсе экзотическое, начиная от роковой случайности и заканчивая фатальной ошибкой. Но сегодняшнее убийство претендента на престол не было случайностью или ошибкой. Холодный расчет и бездушное планирование направляли того, чье лицо скрывала маска.

Где-то там, двумя этажами выше, от недоброго предчувствия содрогнулся Каламадж. Он не мог понять, что послужило причиной внезапно выступившей на лбу испарины, как и холодку, пробежавшему по спине. Вьющийся подле Гедройц, заметив смятение главы едва смог сдержать зловещую ухмылку — сегодня все прошло в точности так как он и планировал.

Покинувший зловещую деревню туман оставил за собой горы звериных трупов, устлавших собою не только половицы полуразрушенного здания, но и обширную территорию вокруг. Смрад исходящий от мертвечины сложно было описать словами. Если в разгаре боя, находясь в необычайно стрессовой ситуации его еще можно было игнорировать, то теперь, когда адреналин более не бурлил в крови, выносить гнилостно-сладковатые нотки стало совершенно невозможно. Укутав нос и рот тканью, гвардейцы едва сдерживали рвотные позывы, разгребая трупные завалы с целью изъятия своего добра, что было буквально погребено под слоем наконец-то упокоившихся незваных гостей. Пропитавшаяся трупными соками одежда вызывала резь в глазах своим незабываемым ароматом. Путники полоскали свои вещи в реке, надеясь хоть немного приглушить запах, и некоторые даже добивались в этом определенных успехов. Благодаря знаниям одного из гвардейцев, из связок сушившейся в доме травы удалось выудить хорошо мылящееся растение. Кажется, на этот раз вещи были спасены.

По окончанию боя, Верго лично осматривал каждого члена команды, обрабатывая даже самые незначительные ранения. Когда ты имеешь дело с трупами, даже небольшая царапина может привести к печальному финалу. Трупный яд необычайно опасен.

Теперь к множественным воспалениям, мозолям, ушибам и укусам насекомых прибавились следы от зубов, когтей и острых обломков костей мертвечины. Пускай не иначе как чудом среди наемников не оказалось серьезно раненных, выглядели эти измызганные и искусанные бедолаги весьма жалко. Погибших не было, но двоица, отлучившаяся по приказу Остина за водой, бесследно пропала — тяжкая утрата и сильный удар по боевому духу команды. Следов их тел так и не было обнаружено, они как в воду канули. Наемники заглядывали в колодец, бросая туда камни и по-дикарски аукая, но лишь глухое эхо отвечало им.

Перевязанные первыми же попавшимися под руки лоскутами ткани, охающие и ахающие бойцы старались лишний раз не приближаться к злосчастному дому с которого все это началось. Верго не мог их в этом винить. Хоть выживших и можно было назвать условно невредимыми (царапины и ссадины не в счет), но вот сказать подобное о их психическом состоянии было никак нельзя. Для большинства, произошедшее стало если не умопомрачительным кошмаром, то настоящим испытанием воли и духа. Руки отдыхающих бойцов едва заметно тряслись, своей дрожью чем-то напоминая старческий тремор, а те немногие изнуренные гвардейцы что таки умудрились заснуть, содрогались и едва заметно всхлипывали во сне. Не было и единого человека из группы, для которого произошедшее прошло бы бесследно.

Теперь, при свете солнца можно было наконец более детально осмотреть громадных созданий, что ранее ломились в дом, сокрушая стены. Умолкшие навеки гиганты мутно-зелеными холмами возвышались на фоне раскиданной тут и там мертвечины. Их запутанная мясная структура и величественный размер при свете солнца вызывали скорее недоумение, — не было ясно как настолько непропорциональные создания вообще могли удерживать равновесие и худо-бедно передвигаться. Громадины по своей сути были огромным конструктором, ассорти из крупных мертвых тварей. Рога, копыта, зубы, когти и даже надломанные кости — все в них служило своеобразным оружием. Поблекшие глаза и очертания морд животных тонули в жутком месиве. Смотреть на такое дольше нескольких минут определенно было вредно для психического здоровья, к такому выводу можно было прийти уже на второй минуте их осмотра. Слишком уж они были инородны и омерзительны человеческому глазу.

Верго также не забыл уделить внимание навеки застывшему в неловкой позе Раусу, а точнее его передней части тела что находилась несколько ниже груди. Предсказатель с долей праздного любопытства и немалой толикой отвращения разглядывал упитанную личинку, слегка вываливающуюся из распростертого на земле тела. Но не сам змеевик был интересен предсказателю (хоть его размеры и были по-настоящему беспрецедентны), и даже не то, как Раус мог ходить и говорить с этой штукой, покоившейся на месте его желудочно-кишечного тракта. Заинтересовали предсказателя мелкие символы, что тонкой вязью покрывали упитанную личинку. Они были словно выжжены на ее поверхности.