— Да! Да, сэр! — Приглашение было с благодарностью принято.

Таггарт говорил о «небольшом ужине», что было сильно преуменьшено. Его большой, прежде заваленный картами стол, за которым кроме ранее получивших приглашение занял место и Фернандес, предлагал в изобилии фрукты, мясные блюда и деликатесы. Здесь были свежие овощи и каплун с румяной корочкой, поросенок с вертела и сыр, засахаренные фрукты и сладкое андалузское вино, а также много чего другого — деликатесы, которые редко встретишь на боевом корабле и которые были здесь только потому, что незадолго перед тем «Фалькону» достался на пути большой испанский галеон «Нуэстра Сеньора де ла Каридад», не только доверху груженный золотом и серебром из Перу, но и снабженный свежим провиантом из Гаваны. С ним Таггарт не только свел старые счеты — «соколы» взяли его на абордаж.

Разговоры за столом, за которым сидел и Хьюитт — конечно, не в качестве члена команды, а как друг Витуса, — вертелись вокруг событий, которые друзьям пришлось пережить. У изумленных слушателей то и дело глаза вылезали из орбит от того, что они слышали.

Постепенно общее настроение за столом поднялось. Это вовсе не значило, что господа распахнули души, однако в речи уже вплетались и шутки. Таггарт, до мозга костей мореплаватель, презирающий «сухопутных», проглотил отрыжку:

— Как я не устаю говорить, джентльмены, лучший в мире ландшафт — это накрытый стол! — Он поднял свой бокал и, обнаружив, что он пуст, обратился к Типпертону, который, к вящему неудовольствию капитана, как всегда, манкировал своими обязанностями: — Типпертон, будьте так любезны, налейте нам!

Пришлось изрядно обождать, пока корабельный писарь справится с этой задачей. В роли виночерпия он был еще более неуклюж и нерасторопен, чем обычно. Наконец, когда все бокалы были полны, капитан встал:

— Джентльмены, пользуясь случаем, позвольте мне поднять бокал за ее августейшее величество, нашу девственную королеву Елизавету I, которой я желаю долгих лет жизни и… благополучного прибытия «Фалькона» к родным берегам… поскольку она, наша повелительница, при этом исходе станет еще чуточку богаче…

Все присутствующие тоже поднялись, исподтишка усмехаясь такому фривольному тосту, и выпили. Но, как оказалось, Таггарт еще не закончил.

— Кроме того, выпьем за кирургика, с которым меня связывают особые узы, ибо в свое время он был рожден на борту моего «Тандебёрда», что принудило меня стать его повитухой… — Он обвел взором своих гостей, и раздался приличествующий случаю смех. — Прекрасно, джентльмены, думаю, каждому из присутствующих здесь эта история известна. Так выпьем же за кирургика!

Когда и эти бокалы были опустошены, у Таггарта развязался язык:

— Какие были времена, Джон! Вы единственный, кто еще тогда был на «Тандебёрде», кроме кирургика, конечно, который еще ничего не понимал. Ха! Вы, Джон, были тогда юнгой, так сказать, зеленым юнцом, когда наш незабвенный знахарь Уайтбрэд вытащил мальца на свет Божий.

— Да, сэр! Давно это было… — Джон Фокс, похоже, чувствовал себя несколько неловко, что его при всех назвали «зеленым юнцом».

— Да, время неумолимо. На собственной шкуре знаю. Разве прежде я стоял бы на командной палубе в пылу боя?

— Сэр, капитан должен видеть всю картину боя, а это возможно лишь с самой высокой точки!

— Как мило, Джон, слышать это из твоих уст. Но если б вы знали, как невыносимо стоять в бездействии на «самой высокой точке», когда перед тобой разворачивается бой на «Тормент оф Хэлл»!

— Так вы уже сталкивались с «Тормент»? — вклинился Витус.

— И не раз. Правда, Джон?

— Да, сэр! Не единожды, и каждый раз ему удавалось от нас уйти. — Первый офицер откинулся назад и широко расставил ноги — привычка, следовать которой ему дозволялось. — Джон-Челюсть Каттер — подонок, который идет по трупам, нет — шел. Он грабил, убивал, насиловал, за его спиной горы трупов, ручьи крови и слез. Он, не моргнув глазом, убивал всех: женщин, детей, безобидных торговцев. Он не страшился продавать в Гаване целые корабли невольников, а если сделка срывалась, попросту сбрасывал «живой товар» в море. И, совершая особенно тяжкие злодеяния, он затягивал свою песню, гремевшую по всей Карибике… — Джон махнул рукой писарю, чтобы тот заново наполнил его бокал, и, не дожидаясь, пока медлительный Типпертон исполнит просьбу, продолжал: — Это-то и отличает Челюсть от нас. Он был пиратом в самом ужасном смысле этого слова, растоптавшим кодекс чести корсаров. Мы, английские каперы, преследуем донов, которые добывают сокровища неправедным трудом, и чем больше нам повезет, тем лучше. На том и стоим. Но мы никогда не стали бы убивать невинных женщин и детей! Спасибо, Типпертон! — Первый сделал внушительный глоток, отставил бокал и продолжил: — Дней десять-двенадцать назад мы наткнулись на Челюсть, который грабил невольничий корабль. Естественно, мы тут же атаковали его, но спустившаяся тьма и попутный ветер дали ему улизнуть. Вместе с невольничьим кораблем. Мы были жутко разочарованы. Даже если нам и удалось всадить парочку ядер и продырявить его борт, нас это мало утешило.

— Так оно и было, — подтвердил Таггарт.

Его шрам подрагивал. Джон Фокс отхлебнул еще глоток:

— Ну вот, с тех пор мы и гоняемся за ним, и я страшно рад, что сегодня мы послали его в ад, хоть, может быть, это и не по-христиански.

— Он был дьяволом во плоти, — согласился Витус.

Хьюитт, молчавший до сих пор, впервые подал голос:

— А может, и сам дьявол, — и набожно перекрестился.

— Но теперь с ним покончено. Покончено навсегда! И за это выпьем еще по одной! — Таггарт взялся за свой бокал.

И они сделали это после еще одной продолжительной пытки, предложенной им Типпертоном. Но все-таки, несмотря на то что день выдался тяжелым, на невеселые размышления, на которые навел их Джон Фокс, легкое настроение оставалось до конца вечера.

Вдруг первый офицер мрачно изрек:

— Жаль, что я не мог забрать его шпагу. Это было великолепное изделие из дамасской стали, разящее молнией, прочное!

У Витуса перехватило дыхание:

— Это же мой клинок! Моя шпага! Подарок кузнеца Хафисиса!

— Поведайте нам, что это за клинок, и обо всем остальном! — попросил Таггарт. — И не расстраивайтесь так, кирургик. Главное, что вы живы, не так ли?

— Да, сэр, — пробормотал Витус. — Я жив. И Магистр, и Энано, мы все живы, но… что с ней?

— Понимаю, о ком вы. Однако поверьте мне, каждое утро восходит солнце и посылает нам свои лучи. Один из них коснется и вас!

В голосе Таггарта звучали отеческие нотки.

Знаете, кирургик, я не питаю иллюзий по поводу своей квалификации. Мое врачебное искусство ненамного выше среднего, даже если за долгую жизнь я снискал какое-то признание.

Еще в первый день их пребывания на «Фальконе» Таггарт говорил о том, что солнце посылает свои лучи каждому на земле, но его ободряющие слова не возымели действия на Витуса, и в последующие дни он пребывал в мрачном настроении. Он взял в привычку после обеда забираться на фок-мачту и проводить там, на головокружительной высоте, два-три часа. Он смотрел на небо, на море, на все, что делалось на корабле. Однако даже самый прекрасный вид на безбрежный океан, отливающий всеми оттенками голубого и зеленого, на плавно скользящий по нему «Фалькон» под надутыми белыми парусами, на пенящиеся волны за кормой, которые свидетельствовали о том, с какой быстротой корабль устремился к родным берегам, — ничего не могло рассеять печаль Витуса.

— Ты не должен все время думать только об Арлетте, — говорил маленький ученый, который в этот день сидел подле Витуса. — Отвлекись, подумай о чем-нибудь другом. Сколько времени ты уже не заглядывал в рукопись «De morbis»?

— Для этого погода слишком хороша.

— Ну, тогда займись чем-нибудь другим. Таким я тебя еще никогда не видел.