Чувствую, как глаза начинает щипать от подступивших слёз. Негодование и обида бьют в груди тяжёлыми молоточками, а сердце болезненно сжимается. Как же легко человек забывает! Просто, раз – и всё, нет никаких неугодных воспоминаний. Ничего. Пустой холст, на котором можно заново нарисовать свою жизнь. Такую, о какой мечтаешь. Без лишних теней и пятен.

Дойдя до нужной двери, поворачиваю ручку и вхожу в свою старую комнату. Словно возвращаюсь в прошлое, которое заперла здесь три года назад. Или два? Всё время теряюсь в счёте времени, когда начинаю рассуждать на эту тему. Можно ли считать год, проведённый в коме, за жизнь? Прожила ли я его?

Улыбаюсь собственным мыслям и замираю напротив рабочего стола. Папа говорил, что не менял здесь ничего с тех пор.

– Мы сохранили всё так, как было до аварии, – сказал он, поддерживая меня под руку. 

День выписки из клиники я помню очень смутно. Кажется, тогда мы не возвращались домой. Меня, почти сразу же, отвезли в санаторий, куда-то на Чёрное море. 

– Все твои зарисовки, чертежи. Всё осталось. Даже мольберт не стали убирать. Ваши с Костей фотографии… Я подумал, ты сама должна решить, что с ними делать… 

Протягиваю ладонь и кончиками пальцев касаюсь стекла. Небольшой прямоугольник, на котором запечатлён момент из моего прошлого. Один из тех дней, которые я забыла.

Всматриваюсь в знакомое лицо молодого мужчины. Заглядываю в его добрые карие глаза, рассматриваю мягкую линию губ и улыбку. Пытаюсь пробудить в голове хоть что-то, что могло бы напомнить мне о нём. О наших отношениях. О ребёнке, которого я потеряла…

Боль в затылке нарастает. Покалывание перемещается к вискам, отдаётся тяжестью в веках. Глаза наливаются кровью, начинает сильно щипать. Дышать становится тяжело, будто лёгкие разодрали в клочья.

Отдёргиваю пальцы от фотографии Кости, отворачиваюсь.

Вдох, выдох, Катюш. Дыши! Глубоко и ровно. Всё хорошо. С тобой всё будет хо-ро-шо. 

– Почему я тебя совсем не помню? – произношу в пустоту, мазнув взглядом по светло-голубым стенам. – Ты здесь и одновременно далеко. Друг и незнакомец в одном лице…

Постукивание костяшек по дверному косяку выводят из оцепенения. Папа стоит на пороге, смотрит на меня с плохо скрываемой тоской во взгляде.

Чувство вины перед ним захлестывает с головой, перекрывает все остальное. Он столько всего натерпелся из-за меня…

– Вы очень любили друг друга, – слышу его голос. Тихий, но уверенный. Впрочем, как и всегда. – Константин был твоим водителем и телохранителем в одном лице. О ваших чувствах я узнал, когда ты уже была беременна от него. А потом…

– А потом случилась авария, – заканчиваю за него его же словами. – Да, пап, я знаю. Ты рассказывал мне эту историю десятки раз. Только… я всё равно ничего не помню. Может, – смотрю на него из-под длинных ресниц, готовая расплакаться, – я действительно того? Сошла с ума. Врачи говорили…

– Нет, – грозно перебивает отец. Отталкивается от стены и движется на меня. – Мало ли, что говорят эти оборотни в белых халатах? Мы же знаем, что ты в порядке, – кладёт руку мне на плечо, медленно поворачивает к себе лицом и обнимает. – Катюш, я вырвал тебя из лап смерти. Ты не представляешь, что со мной было в тот чёртов год, пока ты была в коме. Врачи не давали никаких шансов. Говорили, что ты безнадёжна. А я верил! Знал, что ты не оставишь своего старика. Не бросишь как мама. И ты вернулась. Выжила, вопреки всем прогнозам. Я думаю, потеря памяти в данном случае, это мизерная цена, которую мы заплатили за твою жизнь. Ты со мной согласна?

Крик протеста застревает в горле до тех пор, пока не исчезает вовсе.

Нет! Нет! Нет! Отбивает в голове пульс, а я молчу. Не могу заставить себя заговорить. Нельзя. Что-то мешает. Запихивает слова обратно.

Я потеряла не только память. Та авария забрала у меня ребёнка. Моего малыша, которого я так и не увидела. Не поняла, каково это – чувствовать себя беременной, знать, что под твоим сердцем развивается маленький человечек. Я потеряла его вместе с Костей. Вместе со своей памятью. Я потеряла в той аварии всё…

– Ты прав, – выдавливаю из себя. – Пойдём отсюда. Не хочу находиться здесь. Я остановлюсь с одной из гостевых комнат.

– Катюш, улыбнись, – просит отец, посылая одному из своих гостей приветственный кивок. – Я же для тебя организовал этот вечер. В честь твоего возвращения домой.

Пришлось постараться, чтобы не поморщиться и не выдать ему своего истинного отношения. Переполненный зал ресторана – это не тот сюрприз, который я ждала от папы. Когда он сказал, что приготовил для меня подарок, я могла представить себе что угодно, но только не пытку в компании его деловых партнёров и друзей.

– На приёме присутствуют все мои компаньоны по бизнесу, – продолжал папа, поддерживая меня под локоть. – Ты же не хочешь выставить своего старика в плохом свете?

Давление пальцев на сгиб локтя усилилось. На миг я даже подумала, что он сделал это специально. Захотел силой заставить меня подчиниться…

Но папа улыбался. Открыто. Искренне. С любовью. Он не мог желать мне зла. Это просто невозможно.

– Что ты такое говоришь? – губы сами собой разошлись в традиционной ангеловской улыбке. – Я сделаю всё, как ты скажешь, папуль. Не переживай.

Отвернувшись, взяла с подноса бокал шампанского. Холодный хрусталь вмиг покрылся испариной, весёлые пузырьки дорогого напитка заплясали в такт музыке.

Всего пару часов мучений, и я смогу вернуться домой. Позвоню Саше. Мы не говорили с ним с тех пор, как я приземлилась в аэропорту Калининграда. Он просил не тревожить его, так как будет занят на съёмках. У Саши на носу персональная выставка. Первая в карьере перспективного фотографа. Хочет, чтобы всё было идеально.

И я его прекрасно понимаю. Не знаю, как бы вела себя сама, если бы мне выпала возможность выставить свои работы в одной из лучших галерей Парижа…

Хотя, в моём случае, это всего лишь мечта. Никому не нужна заурядная художница с кучей тараканов в голове. Все мои картины – это чёрно-белая графика, которую могут понять лишь немногие. Такие, как мой Саша.

Тайком принялась разглядывать колечко, подаренное любимым. Небольшой бриллиант в обрамлении нескольких крошечных сапфиров, искрился и переливался в мягком освещении.

– Вообще, на помолвку принято дарить бриллианты, но тебе пойдут именно сапфиры. Такие живые и таинственные, как ты…

Когда вокруг отца собралась компания мужчин в строгих костюмах, я поспешила ретироваться. Не люблю слушать нудные речи больших дяденек. Они всё время говорят только о делах, обсуждают новые проекты и прибыль. Порой кажется, что в груди у них бьются не сердца, а калькуляторы. Специальные вычислительные машины, которые запрограммированы исключительно на поиски новых способов обогащения. Скучно и неинтересно.

К счастью, мне удалось пройти в дамскую комнату, не привлекая к себе лишнего внимания. Заперев за собой дверь, замерла напротив огромной зеркальной стены.

Из отражения на меня смотрела настоящая принцесса. Блондинка ростом чуть выше среднего с хрупкой кукольной фигурой, огромными голубыми глазами и невинным личиком. Длинное платье в пол из синего шёлка выгодно подчёркивало тонкую линию талии и небольшую грудь. Волосы мягкими волнами спускались на плечи и спину, обрамляя высокие скулы.

Красивая. Мне всегда это говорили, с самого детства. Девочка, которая разобьёт не один десяток сердец…

Только вот мне это не нужно. От слова совсем. Привлекать к себе лишнее внимание, быть в эпицентре каких-то событий – это не для меня. Я не тот человек, который чувствует себя уютно под прицелом сотен пар глаз. Понимает ли это папа? Не думаю. Ему вообще не до моих страданий.

Вся его жизнь – это постоянная игра на публику, умение создавать вокруг себя ажиотаж. Он – успешный бизнесмен, филантроп и меценат, один из самых богатых людей нашего города. С самого рождения мне внушали сей неоспоримый факт, против которого бессмысленно предпринимать что-либо. Смирись и соответствуй – вот принцип, которому я обязана следовать. Всегда.