— Дурная какая-то примета, — впившись ногтями в кожаную кушетку, я шипела и пыхтела, явно напоминая рысокоть в период половой охоты. Вот как-то так ее показывали «В мире животных». А еще чуть-чуть и перейду в состояние беременной дохлогрызки. Ну, в то самое, когда она мужику своему голову откусывает. Это хорошо, что у Григория залысина. Меньше изжоги будет!
— Дурная не дурная, а из моей операционной в крематорий вывезли лишь семерых.
— Это должно меня утешить?
— Из тринадцати тысяч? Думаю, должно. Ну так что, решилась, красавица? Не терпится оценить твой богатый внутренний мир!
Меня замутило. Натуральненько так, когда представила тот самый «богатый внутренний мир».
— Шутки у тебя, Григорий, так себе. Наверняка, у тебя девушки нет…
— Зато парень есть! — подмигнул он, а мне поплохело еще больше. Лоби изо всех сил давила смех. Она, в отличие от меня, с этим чудом в серебристо-зеленом халате ежедневно общается, а я к таким подвыподвертам не привыкла. — Все!
— Что все?
— С ногой — все!
За дурацкими шутками и не заметила, что с ногой он действительно закончил. Отек существенно спал, а боли практически не ощущалось.
Вот только Хартман действовал нежнее и эффективнее. Пара прикосновений, мурашки по коже, дрожь… Та ночь встала перед глазами так отчетливо, будто я сейчас на переднем сиденье волара, а моя нога в его сильных руках и…
— Я за каталкой.
— Ка… какой каталкой? — села на кушетке до конца не понимая, что происходит.
— Так, дорогая, — Григория снял очки и размял переносицу, после чего вернул стекляшки на место и глянул на меня так серьезно, что внутри похолодело. — Нормальный аппендицит вот такой толщины, — он показал двумя пальцами от силы сантиметр. — У тебя — вот такой вот.
Какой-то неправильный у меня аппендицит, судя по пальцам доктора.
— Смекаешь? Как должно, а как у тебя, — он сузил пальцы, затем расширил. — Должно быть — у тебя. У тебя — должно быть…
— Я поняла, поняла, хватит! — не выдержала и схватила его руку, чтобы перестал мельтешить перед лицом. Карие глаза уставились на меня в ожидании решения. Я прямо-таки видела, как внутри кофейной радужки скальпели блеснули. Маньячина в белом колпаке! — Что можно такого сделать, чтобы ничего не делать?
Григорий усмехнулся и посмотрел на Лоби, в поисках поддержки, но та лишь пожала плечами.
— Ладно. Поясняю. Когда аппендикс такой, как у тебя, то совсем скоро будет… Бабах!
И так он живописно этот самый «бабах» изобразил, что я даже подпрыгнула! Мое сердце и вполовину так круто инфаркт не имитирует, как этот недодоктор последствия разрыва аппендикса.
— Ну и потом это все растечется, расползется, разрезать живот поперек, доставать четыре метра кишечника, промывать, запихивать обратно, тут, знаешь ли, главное не перепутать, когда укладываешь…
Я посерела. Особенно жестикуляция и наглядная демонстрация впечатляли. Мужик явно профессией ошибся. Актер из него тот еще! В такие моменты начинаешь жалеть о живом воображении…
— Лоби, уведи отсюда этого изверга, пожалуйста. Богом прошу.
— Ланни, боюсь, Григорий прав. Если он говорит, что тебе нужна операция, значит нужна. Разрыв аппендицита может закончиться смертью, если поблизости не окажется никого, кто способен наложить стазис и заморозить развитие осложнений.
Фиговенько.
— А нельзя это отложить на завтра?
— Да хоть на послезавтра, — охотно согласился Григорий. — Крематорий работает круглосуточно и без выходных. По воскресеньям как раз, вроде бы скидки.
— По понедельникам, — поправила Лоби с деловым видом.
— Ну, для своих-то можем и до понедельника подождать. Полежишь, отдохнешь денек. Ты, главное, сильно не воняй…
Не выдержала и пнула доктора ногой. Той самой, что он вылечил. В благодарность. Того не проняло.
— Лоби, — растерянно протянула я. — Ты же знаешь, какой завтра день. У меня не будет другого шанса станцевать для Оуэна.
— Танцевать? — едва ли не взвизгнул Григорий. — Прыгать, скакать, кишечник туда-сюда? Не-не-не, исключено, друзья!
— Григорий, — я схватила мужчину за рукава халата и с силой сжала. — От вас зависит мое будущее. Мне очень-очень нужно завтра вечером танцевать. Просите что хотите, я знаю, есть какой-нибудь способ перенести операцию на завтра. У меня же ничего не болит, температуры нет, ничего такого.
— Это еще ни о чем не говорит. Я вижу то, что вижу. Кишечник. Аппендицит. Должен быть…
— Да, да, я понимаю, — убрала его руку, которая опять принялась демонстрировать мне масштабы моих кишечных трудностей. — Я не отказываюсь. Познакомитесь вы с моим внутренним миром, но только попозже. Можно же, не знаю, этот самый стазис наложить?
— Милочка…
— Пожалуйста! — я сложила руки в умоляющем жесте и тут холодное докторское сердце дрогнуло.
— Ох, оюшки! Могу я накинуть небольшую сеть со стазисом, но гарантий никаких. Прыгать-бегать? Нет. Исключено. Если только на операционный стол добежать и запрыгнуть. Ты должна сознавать последствия. Каждый прыжок и может случиться…
— Бабах. Я понимаю. Накидывайте вашу сеть.
Улеглась обратно на стол и решила поинтересоваться, пока доктор намазывал мой живот какой-то пахучей жидкостью. Вроде как, у него рентгеновское зрение, он человека насквозь видит. В прямом смысле…
— Григорий, а я…
— Нет пока, но в ближайшие дня три советую воздержаться. Твоя королева настроена агрессивно. Планирует явиться народу и познакомиться с прибывшей знатью. Она ей приглянулась.
— Чего? — я приподняла голову и покосилась на Лоби, которая, пользуясь случаем, уже устроилась за столом и погрузилась в работу, не обращая на нас внимания.
— Ты так на свой живот косилась, что у тебя в глазах все написано. Нет. Твоя яйцеклеточка только принарядилась и прихорошилась. Готовится.
Я легла на кушетку и уставилась в потолок, пока Григорий то давил на мой живот, заставляя меня сжиматься и кряхтеть, то поглаживал его, то постукивал. Хорошая это новость или плохая? У меня не будет ребенка от Харви. А вот у Зейды будет. У Зейды он уже семь часов как есть. Точнее, уже двенадцать. Их маленькому счастью уже двенадцать часов. А то и больше. Зажмурилась, чтобы не дать слезам застилать мой мир пеленой и проморгалась.
— Вот и ладненько. Если не будешь скакать, завтра поживешь еще.
— Очень оптимистично, — заметила я, поднимаясь и опуская подол.
— Хочешь оптимизма — тебе к психологу.
— Ну, могли бы хоть улыбнуться, не знаю. Чтобы не было так тоскливо.
— Чтобы не было тоскливо в цирк сходи. Я предупредил. Не прыгать, тяжести не носить. Если все это дело разорвется, сеть удержит инфильтрат примерно полчаса. Этого должно хватить, чтобы добраться до операционного стола. Как только почувствуешь боль, жжение и прочее — сразу беги ко мне.
— А если не смогу бежать?
— Тогда ползи! — настаивал он. — Ползти не сможешь — ляг и лежи в направлении операционного стола. Глядишь, возьмут и донесут. Это называется целеустремленностью. Ты, главное, стонать не забывай, так, чтоб за душу брало. И крепко запомни, милочка. Полчаса, иначе не ко мне, а этажом ниже.
Я уже говорила, что чувство юмора у этого Григория средненькое такое?
В крематорий. Ага. Славненько поплясала. Зато рядом с фетом Сайонеллом смогу себе местечко забронировать…
Григорий исчез так же неожиданно, как и появился. Снял перчатки, бросил в ведро и вышел из кабинета, ни с кем не прощаясь. Перевела взгляд на Лоби, до конца не осознавая, что произошло. Я столько раз видела, как людям сообщали о том, что они смертельно больны или о том, что им необходима операция, но никогда не задумывалась, каково эту новость воспринимать. Когда работаешь в больнице, неважно кем, когда каждый день видишь чужие страдания, сердцем черствеешь. Начинаешь воспринимать мир как место, где нет добра и справедливости. Тут, на самом деле, свихнуться в два счета можно. Да и, если хорошенько поглядеть, Григорий, похоже, уже катится куда-то в пропасть под названием шизофрения, однако же на его счету множество успешно проведенных операций и это факт. Он лучший из лучших в девятом дистрикте и мне повезло, что резать меня будет он. Резать. Как свинину или колбаску… Ветчина «дистриктская». Вкусная, поговаривают…
