— Александрин права, — Оуэн, наконец, вспорол тишину неуверенным голосом. — Я ваш дедушка.

Тан хмыкнул, а Альби осторожно поднялась и заняла мое место, чтобы сесть поближе и помочь Оуэну вытереть расплескавшееся вино с пиджака.

— И где же вы были, дедушка, когда мы так в вас нуждались? Прикрывали нашего сбежавшего папашу?

— Тан! — вспыхнула я из-за перегородки, сильнее сжимая столешницу. Кажется, аппендикс не выдержал-таки напряжения и решил продемонстрировать салют.

— Ваш отец оставил вас…

— Из-за проблем Оуэна по здоровью, — решила пойти на выручку и не подставлять деда. Расскажу им правду после того… как он уйдет. Не к чему жить последние дни в окружении ненависти. Пусть хоть оставшееся отпущенным время мы проведем в мире. Как семья.

— Нет, это не так.

— Оуэн!

— Они взрослые ребята и должны знать правду, Александрин. Я и без того слишком много врал и скрывал. Ложь не приводит ни к чему хорошему — это я за свою долгую жизнь усвоил. Ваш отец — великородный. Чистокровный ариец. Член семьи правящих пятого дистрикта.

— Ого, — с придыханием протянула Альби, а Тан, скрестив руки на груди, еще раз хмыкнул. Заметив, что Оуэн разволновался и ему сложно дышать, сестренка поднесла к губам деда аппарат с кислородом. Сделав несколько глубоких вдохов, он продолжил.

— Ваша мать, славянка, не смогла бы сохранить чистоту арийской крови. У нас с женой больше не было сыновей и продолжателей рода чистокровных.

— Телепатец! — выругался брат. — Это из-за вас нас оставил отец?

— Из-за меня. Это я вынудил Антуана уехать.

— Сволочь! Я бы ударил вас, не будь вы старой развалиной при смерти.

— Тан!!! — мы с Альби.

Даже выглянула из-за перегородки, чтобы посмотреть, как Оуэн, хотя шевелиться было невозможно. Ноги подгибались от боли, меня бросило в жар, а на лице проступил холодный липкий пот. Но не до меня сейчас. Я должна убедиться, что ребята все правильно поймут…

— А разве нет? Что, теперь, когда помирать пришла пора, решил хорошеньким заделаться? — брат вскочил, от чего его стул свалился на пол. Перепуганное Пугало подбежало к нему и стало дергать лапкой за брюки. — Вали отсюда, толстожопое чудовище.

— Перестань, Танар! — взмолилась сестра, обнимая Оуэна и подставляя ему аппарат с кислородом. Фет Сайонелл пытался успокоиться, но не получалось.

— Пожалуйста, давайте вспомним, что мы семья. Мы… Аллевой…ские, — выдохнула сквозь силу.

— С какого аркха он Аллевойский? Он Сайонелл и пусть катится в свой пятый дистрикт! Нам не нужен никакой дед! Жили без тебя все это время и дальше проживем!

— Тан, пожалуйста, — выдохнула из последних сил. — Давайте жить мир…

— Ланни!

Перед глазами поплыло, рука скользнула по декоративной стеклянной панели, я треснулась головой и завалилась вперед себя, погружаясь в теплоту и мягкость тьмы.

Проснулась резко от удара. Меня попросту шлепнули по щеке, да так, что звезды перед глазами поплыли. В голове гудело и пульсировало, к горлу подкатывала тошнота, кажется, даже куда-то вырвало — во рту омерзительно! Меня лихорадило, а вместо живота — пустота. Живота словно не было. Вата там или ничего вообще. На мне сидел Григорий в своем дурацком серебристом колпаке и как-то странно улыбался, а над его головой одна за другой мелькали лампы. Кажется, нас куда-то везли. Григория верхом на мне? Что за, енот меня за ногу, чухня такая?

— О. Я же говорил. Нет вернее средства, чем оплеуха. Да. Крови, три единицы минимум, — заметил он бегущей рядом Лоби.

— Никакой крови, — громыхнул над головой голос фета Дорского. А этот что здесь делает? После всего случившегося? В душе шевельнулся слабый-слабый уголек надежды.

— Не вопрос. Разворачиваемся, везем на сорок девятый этаж! — скомандовал Григорий.

— Не надо на сорок девятый, я еще жить хочу! — простонала умоляюще, не узнав свой осипший голос.

— Тогда скажи «сидеть» этому питбулю, который не дает тебя лечить.

— Фет Шка… фет Дорский, если Григорий говорит, что надо кровь, надо значит…

Я хлопала глазами, глядя снизу вверх на главу своей личной охраны, который почему-то все еще занимал свой пост. Стоит сказать, с такого ракурса он пугал меня еще больше. Особенно ноздри! Две огромные черные дыры, в каждую из которых у меня по руке поместится.

— Какая кровь? — спросил он.

— Первая положительная, — ответила Лоби, помогая завернуть каталку за угол, а потом мы помчались по другому длинному коридору. Меня переодевали прямо на бегу в серебристо-синюю одежду пациента. В руках медсестры то и дело блестели ножницы, а лоскуты дорогого платья — подарка фета Сайонелла, что летел на телепатоколяске следом, оседали на пол.

— Когда нужна?

— Пять минут назад.

— Будет через три, — обрадовал шкаф, разворачивая дедушку. Что, у фета Сайонелла откачает что ли? Страшно представить, откуда он возьмет для меня кровь первую положительную, но это дело второе. Главное, что я в руках странного, но вроде как надежного врача. Точнее, между его ног к каталке прижата.

— А вы чего на мне? — окинула взглядом доктора, а потом заметила мерцающую золотую пленку на своем животе и… руку доктора внутри меня! — О-о-а…

Брови поползли вверх.

— Эй-эй-эй-эй! Ну-ка не отключаться! Фразочка «я в тебя вошел» имеет немало смыслов, дорогушечка, но сейчас я именно в тебя вошел. И, если хочешь дожить до операционной, я не говорю выжить в ходе операции, это аркх его знает, вот хочешь до операционной успеть — лежи и не дергайся. Я держу твою вену, а она жуть какая изворотливая, все выпрыгнуть норовит и фонтанировать.

— Отелепатеть! — прошептала едва слышно, моргая каждый раз, когда над головой вспыхивали яркие желтые пятна ламп. Затем стук металлических дверей, стерилизационный душ, «раз-два-три-взяли», и я лежу под огромным пятном света в окружении всяких датчиков и кучи людей в серебристо-зеленых халатах со страшными железяками, шприцами, трубками и в масках.

— Так, ты пока подержи, — уступая Лоби место в моем животе, предложил Григорий, — а я пойду перекушу.

— Вы… что вы сделаете? — обалдела, приподнимая голову, но медсестры тут же положили ее обратно на операционный стол. Как Лоби сунула в меня руку — не почувствовала. Вообще ничего не чувствовала. Меня лишь лихорадило так, что зуб на зуб не попадал, было тяжело дышать, а сердце билось в ушах так громко и часто, что порой слова доктора я скорее угадывала, чем слышала. Мне прокололи вену — успела лишь айкнуть, сунули какую-то трубку в нос — пискнула, подключили какие-то датчики на грудь и палец. Вокруг все бегали и суетились, то что-то делая со мной, то что-то делая с датчиками и аппаратами. — Лоби, мне страшно!

— Мне тоже, — честно произнесла подруга. Стало еще страшней. По юморному Григорию аркх поймешь, то ли у тебя все будет хорошо, то ли он пошел место в морге занимать, там ведь очередь. Неужели он не шутил, что исход операции непредсказуем? — Мы ведь предупреждали, с этим не шутят, Ланни. У тебя перитонит, заражение крови…

— Ой.

— Ой, — кивнула она, а затем я увидела доктора с огромным пакетом крови, и дурно стало втройне.

— Ах, тепленькая, только что от донора! Нямочка, — подмигнул он, вызвав у меня острый приступ паники. Меня будет оперировать псих! — Да для организма твоего нямочка, припадочная. Лежи, не дергайся. Будем тебя спасать.

Он поколдовал с кровью, смешал ее с чем-то в пробирке, остался доволен и разрешил к использованию. В меня хлынула красная жидкость. Я медленно наблюдала за тем, как она ползет по трубочке и вливается в меня через иголочку. Зачем, интересно, кровотечения же нет…

А в следующий миг Григория, Лоби и третьего доктора обдало красно-черным фонтаном из моего живота. В нос ударил отвратительный запах, заверещали датчики, и мое сознание стало стремительно погружаться в черноту.

— Так, прием, прием! Пациент, не отключаемся! — медсестра протерла Григорию очки ватными тампонами, и доктор ни на секунду не переставал работать. Звякали железяки, бегал вспомогательный персонал, истерично верещали датчики, фет Дорский, которому разрешили постоять швейцаром возле дверей, каждые несколько секунд что-то бурчал себе под нос, комментируя происходящее. — Лоби, вливай. Да быстрее же, вливай больше! Эрна, тащи кишки. Живее, держу. Ага, эта прыткая змея ускользает. Лови ее! На пол же сейчас грохнется, ну что ты, как девственница-неумеха?