– Ответь, Уна!
Эша продолжала трясти бездыханное тело, по щекам бежали слёзы бессилия.
– Отпусти её, – Клыкарь разжал пальцы элвинг. – Это её выбор.
– О чём ты? – зло прохрипела Ашри.
Бист кивнул на сломанную щеколду с внутренней стороны двери.
– Это был её путь избавления от оков Пожирателя.
Эша сжала кулаки, замахнулась.
– Уходи! – крикнула элвинг. – Пока не закончил, как она. Как Аббис, как Рэд… Как все, кто мне дорог…
Но бист крепко держал её за запястья и, притянув, прижал к себе.
– Никуда я больше не уйду, глупая. А то угробишь кого-нибудь другого.
– Тогда отпусти, чтобы я ушла.
– Не сегодня, – грустно улыбнулся Клыкарь и погладил Эшу по спине.
Эша всхлипнула и обмякла:
– Не сегодня.
Она уткнулась лбом в плечо биста и на миг, закрыв глаза, почувствовала себя в безопасности. Словно и не было Пожирателя. Будто всё это был лишь дурной сон. Клыкарь пах дымом и воском. Его уверенность и тепло заставили Эшу поверить в иллюзию. На миг усомниться, что реальный мир существует. Забыть, что за спиной лежит почерневшее тело подруги, а весь город закрыт на карантин, что где-то чёрные ветви вытягивают жизнь из детей, и Бездна пожирает всё, что дорого Ашри. Всего лишь миг, но такой упоительно-притягательный. Словно Песня Чёрного Цветка звучала внутри неё самой, обещая тепло и покой. Эта слабость испугала девушку. Казалось, ещё немного, и она не сможет больше найти силы, чтобы пережить потери и идти вперёд. Стоит ещё дать волю этой фантазии и так долго сдерживаемые слёзы будет не остановить. Её страшило утратить силу, и, сделав шаг, Ашри разорвала объятия.
Клыкарь молчал, в его взгляде было понимание и сожаление. Ашри моргнула и, повернувшись к телу Уны, провела рукой по волосам подруги.
– Я прощаю тебя, Уна, – элвинг закрыла глаза аллати. – Но простишь ли ты меня?
Осмотревшись, на полу Ашри заметила ключик – тот самый, что видела на шее Маан. Нагнувшись, она подобрала его и показала Граву:
– Наверное, выпал из шкатулки, когда ты её разбил. Смотри, как он сделан. Словно миниатюрный символ хранителей Бездны.
Клыкарь повертел ключ в руке.
– Но кто мог это сделать? И что будем делать с приютом?
– Это был её дом, – Ашри прикоснулась к шнурку со звенящими лепестками перламутровых ракушек, висевшему на роге Гаруны, и повязала рядом с ним свой – с белыми перьями. – Мы должны исполнить её просьбу. А ещё… Пусть этот дом станет её последним приютом. И пусть эта башня сгорит дотла. Надежда и вера не дают силы, они лишь делают нас слабее.
Когда она повернулась к Граву, то не чувствовала ничего, кроме жажды мести и холодной решимости. Словно лёд и пламя сплелись в ней воедино.
– Ашри, – Клыкарь хотел было взять девушку за руку, но увидев, как разгораются пламенем сжатые кулаки и огонь расползается до самых локтей, не рискнул. – Давай вызовем псов. Ты же знаешь, что никому, кроме них, нельзя применять пламя в Аббарре.
Элвинг улыбнулась, но в этой улыбке не было радости, как и в холодных горящих глазах.
– И оставить им всё веселье? Вот уж нет!
Ашри вышла в коридор и прикоснулась к стене. На миг чёрный налёт растаял, полумрак рассеялся, и вокруг зазвучал детский смех. Призраки воспоминаний полупрозрачными иллюзиями заскользили вокруг. Играющие в салки дети. Зурри, декламирующий очередную историю, в бумажной короне и плаще из наволочки. Сиола, рисующая цветными мелками сказочных драконов. Уна, заваривающая сбор из ароматных трав. Ашри шла по дому, с этажа на этаж, из комнаты в комнату, прижимая ладонь к стене, прощаясь с этим маленьким кусочком себя.
Сколько она ни пыталась, считать воспоминания с деревянных шкатулок так и не смогла. Словно невидимый барьер отбрасывал её назад.
Клыкарь шёл следом, нахмурившись и не выпуская из руки топор. Он знал, что Ашри видит то, что ему не доступно. Понимал, что для неё это был не просто пустой дом. И что почерневшая мёртвая аллати когда-то была её подругой. Может, поэтому он и не задавал вопросов. Он явно не одобрял действий Ашри, но и не мешал.
В спальне Маан Ашри подошла к ажурному, выточенному из белого дерева столику. Прикоснувшись к полированной столешнице, уставленной коробочками с разными побрякушками, Ашри взглянула в зеркало. В отражении на неё смотрела неунывающая Уна. Беззвучно напевая, она заплетала косы. В её больших карих глазах, как всегда, горели тепло и забота. Элвинг застегнула перчатки: хватит с неё воспоминаний. Открыв ящички столика, Ашри нашла аптечку. Порывшись, она достала бинты и мазь. Дверца ящичка, хлопнув, отозвалась лёгким хрустальным перестуком. Ашри подняла взгляд. На зеркале блестела цепочка с круглым золотым медальоном. Потянувшись, Ашри осторожно сняла украшение. С одной стороны было потёртое изображение крылатой кошки, а с другой – надпись.
– «Гар ми уна ма солти ма ан». Что это значит? – Ашри показала медальон Клыкарю.
– Это на древнем языке бистов. «Храни мою душу и моё тепло». Обращение к шаати-кошке при защите младенца-сироты.
– Мы все приходили к ней со своими заботами и не спрашивали о её, – вздохнула Ашри, забирая медальон. – Она никогда не говорила о своём прошлом, не искала своих родителей. Этот приют и все, кто в нём жил, были её семьёй. Мамауна. А у мам не бывает матерей, только дети.
Элвинг замолчала. Клыкарь не решался прервать её мысли. Вот Ашри, поведя носом, направилась к шкафу и распахнула дверцы.
– А все мамы держат заначку подальше от детей, – порывшись, Ашри достала пузатую бутылку из зелёного стекла.
– В самый раз, – открыв и понюхав содержимое, подытожила девушка и, вернувшись, протянула бутылку Граву.
– Садись, – кивнула она на стул. – И не перечь.
Клыкарь молча уселся. Сделал несколько глотков, и, подумав немного, повторил, прежде чем вернуть.
Ашри начала осторожно разматывать тряпку на плече биста. Повязка насквозь пропиталась кровью и гноем, засохла, превратившись в струп.
– Не гарантирую, что больно не будет, – сказала Ашри и резко дёрнула, оторвав присохшую ткань.
Сладковатый запах ударил в нос. Ашри поморщилась. Сердцевина раны расползлась и ушла ещё глубже.
– Неужели всё так плохо? – попытался отшутиться Клыкарь, следя за выражением лица подруги в зеркале. – Может…
Не успел он договорить, как Ашри плеснула содержимое бутылки на рану, и бисту осталось лишь крепче сжать зубы и до хруста дерева вцепиться в край стула.
– Никаких гарантий, – повторила Ашри и, сделав глоток, передала бутылку бисту.
Он молчал, пока элвинг обрабатывала рану мазью и накладывала свежую повязку. Бутылка почти опустела.
– Жить будешь, – закончив, сказала Ашри и, встав за спиной друга, неожиданно обняла его, прижавшись своей щекой к его.
Элвинг встретилась взглядом с бистом, что сидел по ту сторону зеркала:
– Спасибо тебе, Гравмол.
Клыкарь лишь кивнул, глядя в глаза отражению Ашри, и положил свою руку поверх её. Может быть в том другом, зеркальном, мире, тот другой Грав не позволил маленькой ладошке выскользнуть из его руки. А после, повернувшись и глядя прямо в фиолетовые глаза с необычным зрачком-крестиком, сказал всё, что накопилось на душе за этот оборот Колеса.
Но в этом мире они смотрели лишь на отражение друг друга.
Выходя из комнаты вслед за Ашри, Клыкарь не оборачивался. Вдруг и правда, в том другом мире, тот другой Грав не спустил под хвост гвару свой шанс.
Они перенесли тело Маан в её спальню, пару минут молча постояли рядом, думая каждый о своём.
– У неё кто-то был, Клыкарь указал на перламутровое ожерелье. – Это лунник. Такой дарят в знак любви. Говорят, в нём живёт душа дарителя.
– Она никогда не рассказывала о личном, – задумалась Ашри. – Но в последнее время я постоянно видела это украшение на ней. Если твои легенды не врут, и там правда живёт частичка души её возлюбленного… Я рада, что он был с ней рядом.
