Сергей Фёдорович утверждал: если актер жалуется на усталость, значит, надо менять профессию. А настоящий актёр должен досконально знать свой физический аппарат, должен придумать приемлемую для себя систему упражнений, знать, как быстрее восстановиться, как беречь голос, а главное, уметь выбрать из нашей реальности что-то такое, что поможет полечить душу…

Со временем мы поняли, что наш курс он подбирал по персонажам «Тихого Дона». У нас были свои Григорий Мелехов, Наталья, Дарья, Листницкий. Может быть, он и набирал нас, чтобы потом силами курса сделать картину? Он же горел тогда «Тихим Доном». Все четыре года учебы мы готовили отрывки из романа, примерялись к его образам… Наконец Сергей Фёдорович запустился с «Тихим Доном», и для нас, уже почти своих выпускников, сделал кинопробы. Я пробовалась на Аксинью в паре с Ромой Грековым (царство ему Небесное), и внешне и по темпераменту он был настоящий Гриша Мелехов. Увы, пробами и ограничилось. Но сам факт, что мы играли пред кинокамерой шолоховских героев, – тоже маленький повод для гордости.

Макромир Сергея Федоровича, этот его возвышенный «души исполненный полёт» никогда не заслонял его добрый, внимательнейший к человеку микромир. Он убеждал нас, что актёр должен быть личностью, должен много знать, часто упрекал, что мы мало читаем, не обогащаемся духовно, не совершенствуемся. А с другой стороны – готовил нас к тому, что за место под солнцем надо будет бороться. Наставлял, что актёр должен быть профессионалом синтетическим, то есть – одинаково хорошо петь, танцевать, органично двигаться, должен уметь всё, что умеет его персонаж. Видимо, его требование – что я должна уметь всё – впоследствии повлияло на мою каскадёрскую историю – на прыжки на съёмках с восемнадцатиметровой высоты, на участие в конно-спортивных мероприятиях и так далее.

«Тихий Дон». Сергей Бондарчук в роли генерала П. Н. Краснова

Ирина Скобцева в роли Василисы Ильиничны

Сниматься я начала буквально с самого начала. Не сочтите за нескромность, но я чувствовала, что Мастер выделяет меня среди моих однокурсников, поэтому в конце первого курса смело подошла к нему: «Сергей Фёдорович, Наталья Сергеевна Бондарчук предложила мне роль в фильме „Юность Бэмби“». Думала, он обрадуется, разрешит, ведь Наталья Сергеевна – его плоть и кровь, а он вдруг выдаёт: «Категорически запрещаю». Потом поглядел на меня, поникшую, и передумал: «Ладно, Ольга, будешь учиться на собственных ошибках, набивай шишки. В актёрскую копилку не только победы надо складывать, ошибки не менее важны». И я действительно снималась без разбора, мне тогда казалось, что надо быстрее сделать себе имя, обрести более-менее стабильную почву под ногами, чтобы потом уже иметь право выбирать. Так все годы учебы я и снималась везде, куда меня утверждали, а он на моё очередное известие о вызове с киностудии улыбался и отпускал на съёмки, но относился к моему кружению в вихре кинематографа, как мне кажется, с долей иронии. Не уверена, смотрел ли он хоть один из тех фильмов, – никогда их со мной не обсуждал. Узнав о моей очередной премьере, только спрашивал: «Ну? Ты всё поняла?»

К началу дипломного года у меня было уже двадцать картин, во многих – центральные роли, поэтому естественным был вопрос Сергея Фёдоровича, буду ли я защищаться работами в кино или дипломным спектаклем. Я ответила: «Сергей Фёдорович, я очень хочу защитить диплом ролью в спектакле. Да, я учусь в институте кинематографии и много снимаюсь, но мне кажется, что театр – это моя душа».

В дипломном спектакле «Вишнёвый сад» он доверил мне роль Раневской. Мы были гораздо моложе чеховских персонажей. Сергей Фёдорович, понимая это, пытался повернуть нас в сторону характерности. Эти его репетиции я не забуду никогда! Как терпеливо он выжидал, как помогал… То что-то напевал, то улюлюкал, то во время моей паузы вставлял подсказывающую репличку, мычал, хмыкал, охал, и мне уже было понятно, каким настроением проникнут каждый его звук. Если же вдруг начинал играть Раневскую сам или, остановив меня, читал стихи – это означало «полный аут»: не донесла я до него, не раскрыла что-то очень важное в этой поразительной помещице Любови Андреевне Раневской.

Параллельно с нами на режиссёрском факультете учился Фёдор Бондарчук, часто заходил к нам в мастерскую, мы были с ним дружны. Он для нас шпионил: дома подслушивал, как нас обсуждают Бондарчук со Скобцевой, и докладывал нам. Поэтому мы знали расстановку сил: кто у нас в опале, кто на пьедестале. И мы всякий раз, как дети, с нетерпением ждали Федю…

В дополнение к своим занятиям по мастерству Ирина Константиновна ввела предмет под названием «Манеры». Она обучала нас правилам хорошего тона. Приходила очень элегантная, одетая по последнему писку французской моды, прелестно женственная. Мальчикам иногда разрешала чмокнуть себя в щёчку, девочкам говорила: «Здравствуйте, девицы». На занятия по манерам она приносила какое-то несметное количество ложек, ножей, вилок и учила нас, как ими пользоваться и вообще как себя вести на светском рауте. Но учебный банкет был настоящим, Ирина Константиновна выкладывала снедь – так она, добрая душа, нас ещё подкармливала. Рассказывала, как они с Боником (она Сергея Фёдоровича Боником называла) путешествовали по миру. Нам её истории казались заоблачной мечтой – ах, Канны, ах, Париж, ах, Венеция!.. Годы спустя, на Каннском кинофестивале пришла на приём, глянула на накрытый стол, на множество столовых приборов и мысленно улыбнулась: «Ирина Константиновна, спасибо за науку»…

…О кончине Сергея Фёдоровича я узнала в Турции, на съёмках фильма «Крестоносец». Рвалась попрощаться, но жёсткий кинопроизводственный график отлучиться не позволял. Послала телеграмму Ирине Константиновне, что я – рядом. В первый же день, как прилетела в Москву, мы с моим однокурсником и другом Колей Лещуковым пошли на Новодевичье кладбище. На могиле Сергея Фёдоровича ещё были горы цветов. Мы долго стояли, вспоминали… Коля рассказал забавную историю. Как-то в конце третьего курса наши мальчишки спрашивают Бондарчука-младшего:

– Федь, а можно с папой как-нибудь выпить?

– Эх, дураки, не можно, а нужно! Парни со всех прежних курсов с ним выпивали, дружили по-мужски, а вы какие-то стерильные.

Водку он не пил. Ребята набрали хорошего пива и сухого вина – на выбор. Коля улучил минутку:

– Сергей Фёдорович, может, отметим начало экзаменов?

– А что? Есть?

– Не вопрос, Сергей Фёдорович, полная сумка.

– Так. А где?

– Здесь, в мастерской.

Он заговорщицки переводит взгляд в противоположный угол – там, в окружении девочек Ирина Константиновна.

– И тут, – поражался Коля, – вы почувствовали его телепатию! Умницы! Защебетали, подхватили Скобцеву под ручки и увели из аудитории.

– Закрываемся на ключ! Быстро! – скомандовал наш мэтр…

Улыбнулись мы с Колей сквозь слёзы, и на душе стало легче.

Когда в интервью меня спрашивают: «Ваши кумиры – мужчины?» (всё-таки наши журналисты в основном оригинальностью не отличаются), – я называю только двух кумиров – моего отца и Сергея Фёдоровича. И благодарю судьбу просто за то, что он жил и творил во времена моего актёрского начала. Да, он был уже в возрасте, но дай Бог моему поколению иметь столько оптимизма, столько стремлений, столько планов и энергии, сколько имел он в свои семьдесят лет!

С горечью приходится признать, что уровень культуры тех, кто работает в кино сегодня, с уровнем Сергея Фёдоровича несравним: это – как небо и земля. Я очень сочувствую молодым поколениям артистов, потому что прикоснуться к той культуре профессии, которой нас учил Бондарчук, им уже не довёдется. И ту прекрасную, образную русскую речь, которую вёл с нами Сергей Фёдорович, они сейчас редко где услышат. Но всё же мы должны стремиться к его высотам, а не скатываться в яму расплодившегося в новом кино и телесериалах плебейства.