— Как там Сид? — спросила Амелия.

— Женился. Тебя не помнит.

— Хорошо, — сказала Амелия с некоторым сожалением в голосе. — Классный мужик, надеюсь, жёнушку свою он точно так же хорошо потрахивает, как меня тогда на той посудине. Главное, ты не проболтайся.

— И не подумаю.

— Ничего ты напряжённый, — Амелия вдруг обратила внимание на то, как я характерно сижу и грубо схватила меня за промежность. — Самиру, значит, на беленькую променял? Вот засранец!

— Самира уехала, — зачем-то сказал я, будто это дейстивтельно было причиной и могло меня оправдать. — Может, уберёшь руку, а?

Цепкая рука никак не собиралась отпускать мои брюки.

— Дай подержаться, ты чего? На счастье!

В этот момент машина резко остановилась, и я взвыл от боли, потому что пальцы Амелии едва не сжались в кулак над моим естеством.

— Вот чёрт!

Мы ехали по максимально-неуютному перекрёстку: до Московского Проспекта, от которого был поворот на аэропорт, и таксист, вероятно, пожелал срезать.

Таксист вскрикнул и замолк. Я не сразу понял, что происходит, и что липкое течёт у меня по лицу. А затем услышал характерные звуки дробящегося лобового стекла и стука врезающихся пуль в автомобильную жесть.

Амелия дёрнула меня вниз, под сиденье, потом рявкнула:

— «Пилигрим»! На тебе должен был быть «Пилигрим!»

— Он на мне! Он сработал на задании у того режиссёра!

— Твою мать! Ладно, сейчас!

Нас спасло то, что такси я вызвал комфорт-класса, с весьма просторным пространством под задними сиденьями, где нам удалось уместиться. На мне был второй перстень — автощит от пуль, первый я потратил в перестрелке у дома, но перстень пока молчал. Получается, то, что меня не задели пули, направленные в нижнюю часть дверей, можно было списать только на оставшееся везение Секатора. Прямо перед лицом оказалась филейная часть Амелии, а пятки кроссовок упёрлись в затылок. Я уже нащупал пистолет, но применять его не спешил. Амелия быстро запела что-то задорное и громкое. Я увидел, как от наших тел вверх поднимается что-то вроде языков пламени, смутных силуэтов, а затем пули снова изрешетили стёкла, затрещали по обшивке кресел. Снаружи всё пылало, будто бы машина горит, но я не чувствовал жара, и только спустя пару секунд понял, что Амелия создала иллюзию.

Изогнулся, освободившись от ног Амелии, и посмотрел наверх — наши силуэты сидели на своих местах и палили в окна. Противники же, судя по звукам, подходили ближе к машине — вероятно, их удивило, что спустя столько попаданий, мы всё ещё продолжаем вести огонь.

— Они же нас не видят? — спросил я.

— Да!

— Ладно, попробуем, — сказал я, и тоже запел. — Ля-ля-ля, ля-ля-ля…

Затем передвинулся чуть ниже на середину сиденья и поднялся вертикально вверх, оказавшись ровно посередине между силуэтами. Пара пуль ушла в кресло в десяти сантиметрах от головы, прежде чем я выстрелил сам — сначала влево, в ближнего, затем вправо, в подходящего следом. А третья прилетела прямо в лоб, отчего я едва не почувствовал касание кожей металла — но тут уже сработал автощит от пуль. Причина моей задержки была необычной — на противниках были костюмы, делающие их полупрозрачными, и я не сразу их разглядел.

Противник слева умер сразу, справа — упал, раненый в бедро, но продолжал стрелять. «Снова зомби», — понял я. Третьего стрелка, выскочившего из машины, я толкнул при помощи навыка — он навзничь повалился на острое ограждение, а его куртка загорелась. Ещё пара пуль врезались в невидимый щит прямо у меня перед грудью.

А следом Амелия у меня под ногами закричала. Из-за наведённой иллюзии я сам не сразу разглядел и понял, что произошло. Что-то тяжёлое пролетело через разбитое лобовое стекло, ударилось мне в грудь и упало вниз, прямо её в руки.

— Твою мать…

Это была граната. Давно у меня под ногами не валялась граната без чеки, подумалось мне. Я не мог выпрыгнуть — я сидел по центру, и было слишком сложно перешагивать Амелию. Всё решали секунды — Амелия протянула мне гранату, я размахнулся и швырнул, насколько хватило амплитуды замаха, в разбитое боковое стекло, а затем снова упал на Амелию.

Граната описала дугу в метра три и взорвалась, не долетев до земли. Уши заложило. Машину толкнуло вбок, её корпус загремел, как от крупного града, облако огня и осколков пронеслось из окна в окно над головами. Кольцо на пальце обожгло до невыносимой боли и погасло — видимо, антищит от пуль помог и от осколочной гранаты.

За окном слышалась сирены, стрельба прекратилась, дым развеивался. Я выглянул — внедорожник противников, преградивший нам дорогу, горел.

Послышались звуки отдалённой стрельбы — это явно стреляли не по нам, а затем голос в мегафон:

— Вы окружены! Стреляем на поражение!

В ответ раздался одиночный выстрел.

— Поднимайся, — я подал руку Амелии и услышал, как она хнычет от боли.

Один из осколков всё-таки залетел — то ли силы моего щита не хватило, то ли его радиуса действия, но ступня превратилась в сплошное месиво. Я помог ей выбраться, допрыгать до машины полицейских — к нам уже спешила скорая помощь. Помог остановить кровотечение, думал остаться и дальше, но она сказала:

— Езжай. Вали скорее из города, пока они не поняли, что ты ещё цел.

Последний нападавший покончил с собой, и выяснить, кто был заказчик на месте не удалось. Потребовалась пара срочных звонков, в том числе Давыдову, чтобы меня отпустили и посадили на скоростной байк, который домчал меня до самолёта за пять минут до закрытия посадки.

Когда мы взлетали, я заметил в нескольких километрах от нас тонкую линию, прочерченную дисколётом, и подумал — наверное там летят мои миллионы, после чего наконец-то отрубился.

Мне приснилась Ольга Лекарь. Стресс прошёл, а моё либидо, подкормленное утренними объятиями Нинели Кирилловны, снова проснулось, и сон вышел самым что ни на есть эротическим. Я лежал голый на массажной кушетке в комнате, отдалённо напоминавшую ту самую пыточную на нижнем уровне Бункера. Лекарь сидела на краю, абсолютно голая, не то потная, не то намазанная кремами и маслами, и совершала вполне очевидные движения кистью руки на уровне моего пояса. Я был почти уверен, что она говорила со мной через сны.

— Значит, ты теперь предатель, Эльдар. Ты предал нас.

— Считай, как хочешь.

— Нет, ты предал. И убил Бориса.

— Борис был безумным. А я просто устал, Ольга. Я устал от этого всего, от бесконечной цепочки обмана, разрушений и гибели близких.

— Ты уже чувствуешь, Эльдар, что с Ветвью творится что-то непонятное. Что-то непостижимое даже для меня?

— Возможно. Возможно это то, что вы называете «паршой магии». А возможно — вы врёте и прекрасно знаете, что происходит и будет происходить с миром. Но я к этому не причастен.

— Нет, причастен, — сказала она, на пару секунд заняв рот совсем не разговором. — Именно ты, Эльдар, к этому и причастен. И нам очень хочется разобраться, к чему это всё приведёт. Но Верховный уже отправил в Ветвь новых людей. Они проконтролируют процесс… Будь осторожен… Я не хочу, чтобы ты умирал. Право убивать тебя есть только у меня, Эльдар…

На следующее утро за мной приехал человек от Давыдова и отвёз к нему на дачу, во всё ту же подземную комнатку для переговоров.

— Итак, напали? — нахмурился он.

— Напали.

— «Пилигрим»?

— Туфта ваш «Пилигрим»! — не выдержал я и выложил из кармана пустой браслет, который прихватил с собой. — Он сработал, когда полуголый режиссёр артхаусного кино меня загипнозил, отчего я чуть не трахнул свою коллегу, а затем взял в руки нож.

Давыдов вытер ладонью пот на лбу — жара, и кондициционеры не справлялись. Потёр пальцами тёмную гладкую поверхность браслета, а затем выбросил его в корзину в углу.

— Да… Ложное срабатывание. Гадство! Такое уже пару раз было. Слишком большая чувствительность у ядра. Но ты в итоге выжил.

— Выжил, но Амелия тяжело ранена. Даже не знаю, наверное, она лишится ноги. Такое мне не починить.