Но на том не останавливалась его отечески богатая любовь. Что мне прежде всего вспомнить! Вместе со своими боговдохновенными утешительными словами он давал мне и другие виды душевного упокоения.

Во время своих практически ежедневных послеполуночных или утренних звонков он старался утешить меня благодатными рассказами, псалмами или пениями, утешить избытком своего отеческого Любящего Сердца и благожелательностью души, рассудительным благородством, божественной простотой и блаженной кротостью.

Часто он подводил к трубке попугая, который жил в его келье, чтобы тот «поговорил» со мной, сказал бы мне все, чему он его научил.

«Я тебе куплю, дитя, одного такого же, — сказал он мне как-то раз, — но говорящие дорогие, а сейчас у меня нет денег…»

Таинственной благодатью он пытался дать мне отдых, любовно и охранительно укрыть меня как любящий и нежный Отец от «скопища лукавых, от собрания делающих неправду, которые изострили как меч языки свои» и «говорили тщетность и козни» и «натянули лук их, дело горькое…»3

Каждый «дух бурен» он наказывал своей божественной мудростью и острой рассудительностью, и так утихали волны, и он вел нас к «желанной пристани» и от бедствий наших он вывел нас».4

Его любящая отеческая рука хватала меня в каждый кризисный момент жизненных бед и душегубительных действий лукавого и спасала от бесчисленных нужд мою душу, выводя ее на пути жизни.

И когда Крест становился неподъемным, он звал меня к себе, говоря: «Иди, дитя мое, я посмотрю на тебя, и мы поговорим».

Его прием всякий раз был объятием отеческой любви. Его гостеприимство — Авраамовым. Он был хорошим товарищем. Мы часто вместе обедали и завтракали. Мы гуляли вместе на природе, молясь или о чем-нибудь беседуя.

Его утешительное и побуждающее слово было тайновидческим, иносказательным, мудрым, животворным, целительным, рассудительным и опытным, богодвижимым, претворяющим и умиряющим, умилостивлением наших душ.

Порой он становился «молящимся молчанием» и передавал тебе сообщение любви в иных духовных измерениях.

Каждая встреча или общение с ним, каждое его слово было поводом для духовной радости и веселия, надежды и мира.

Порой он заставал нас врасплох, неожиданно посещая наш монастырь.

Как-то он приехал в 11 часов вечера из Оропоса с единственной целью вовремя обсудить вещи, касающиеся людей и обстоятельств, которые нас ожидали и которые были открыты ему посредством его прозорливого дара.

Его Любящее Сердце спешило с человеческим отеческим нетерпением защитить нас и духовно защитить, как меня лично, так и сестер нашего монастыря от угрожающего нам искушения.

Как только он располагался в своей келье, он звал меня, чтобы меня обо всем уведомить, дать совет, направить меня. Беседа длилась до 4 часов утра. Мы звонили в било побудку, когда он уходил из монастыря, возвращаясь в Оропос!

Он нежно и молитвенно держал наши сердца в своих руках, а наши души он ответственно отечески полагал в своем сердце. Своими богомудрыми советами, умилительной молитвой и просительной мольбой он становился подателем Святого Духа и учил нас «потому что вам дано ради Христа не только веровать в Него, но и страдать за Него».5

Как иной Киринеянин он соболезновал и снимал тяжесть, умягчал боль, нежно отирал пот и слезы, изгонял горе и тяготу, передавал надежду и божественную радость. Он утешал тебя и укреплял своим животворящим словом, которое изливалось от нектарных губ его святых уст!

Нежные, волнующие, человеколюбивые, божественные, неповторимые и невыразимые моменты горячей ностальгии!

Когда он иногда отсутствовал, и наше живое общение было невозможным, он побуждал меня в случае духовной необходимости обращаться к о. Паисию или к старцу Иакову, потому что их чудесным образом объединяло удивительное единство их общего богословского опыта. Ведь их общим учителем был Сам Единый, Единосущный и нераздельный Святой Дух.

Этих двух преподобных старцев, своих современников, преподобный старец Порфирий чтил со смирением и братолюбием как истинных и благодатных друзей Господних, которые, как он говорил, познали больше, чем он. Он предвидел наше духовное восприемничество, которому предстояло щедро и благодетельно осуществиться через истинного послушника и смиренного, рассудительного и просвещенного преемника старца Иакова, через нынешнего игумена священной обители преподобного Давида Старца, нашего неутомимого любимого духовника отца старца Кирилла.

Я желала бы изложить святость этого нашего батюшки преподобного старца Порфирия, желаю проплыть великое и чудное море достойной любви жизни его, взыскую высказать до концов земли неизреченную радость и благодарность, несказанную свою признательность и вечный долг, я жажду соткать златошитый хитон, испещренный шелком его дарований и чудес, но трепещу и страшусь, что я, недостойная, бедная и немощная, не смогу соответствовать задаче.

Память святых многожеланна, причина радости и надежда нашего спасения.

«Должно чтить святых как друзей Христовых, как чад и наследников Божьих» — побуждает нас святой Иоанн Дамаскин.

Святые — торжество славного Христа над многовидным грехом, свидетельство благодати святого Троичного Бога в нашей жизни, уверение надежды об обещанной чести и славе.

Святые — «многосветлые светочи разумной тверди Церкви», ее драгоценное сокровище. Они — спасенные и обоженные образы Божии, совершенные члены Церкви.

Божественный свет, свет Христов, отражается на их святых лицах, и святые становятся светоносными путеводителями и открывают очи нашей души к вечной реальности. Они побуждают и призывают нас вместе шествовать по спасительному, благословенному, восходительному и светоносному пути к обожению и освящению.

Они даруют нам целование братолюбия и принимают наше воздыхание, делая его своим, как старшие братья. Они переносят на колеснице своей любви всякую тревогу, боль и нужду своих младших земных братьев к «Отцу милосердия и Богу всякого утешения»6.

Поэтому апостол Павел называет нас «сородичами святых и свойственниками божиими».

Таким образом, в духовной жизни православный христианин должен соработать «со всеми святыми»7 и объединять свои молитвы с жаркими «небесными» молениями своих святых братьев.

А еще гораздо больше, если с ними общаться и прикасаться к их живой духовности и святости, к той, что в данном случае по словам старца Бог позволил, преподобный старец разрешил, а наши слабые духовные антенны смогли уловить.

Святые — люди, «жившие духом» и шествовавшие «по духу»8. Они подвизались «законным» путем, «жившие достойно призыва благовествования Христова и святых Его страстей».

Они были «посланием Христовым…»9, записанным Духом Божиим на скрижалях наших плотских сердец.

Они были испытаны как «золото в горниле, прошли огонь и воду»10 и бесчисленными трудами, кровавыми подвигами и многочисленными муками явили себя сораспятыми друзьями Христа, совершенной любовью к своему Возлюбленному Господу. И они стали славными «борцами за Царствие Божие»11.