Плевать.

Кажется да. Я решил.

Я устал бояться. Устал жить по расписанию. Устал сидеть на одном месте. Возможно смерть собаки там на меня повлияла? Не знаю. Я понимаю, что путь на запад, откуда мы с Мадлен когда-то приехали, это вполне возможно дорога в один конец.

Ну и черт с ним. Надоело!

Потянувшись к рации, я нажал на кнопку.

Уже второе Да. Три минуты, как второе число второго месяца лета. Как только начало темнеть я остановился, где-то в Кротане. Ночью ехать опаснее, чем днем. Солнечный свет все еще защищает от тех редких личностей у которых бешенство на ранней стадии. Хоть какой-то бонус.

Да и банально дорогу (точнее все, что от нее осталось) видно. Не рискуешь влететь в упавшее дерево или в канаву. Так что остановился и вырубился на несколько часов. Разбудил меня стрекот. Надеюсь, что это все-таки цикады, а не какая-нибудь новая форма.

Лес звенел несколько минут, а потом все затихло, но я пока не заснул. Сижу, укрывшись с головой одеялом, пишу при свете фонарика. Почерк оставляет желать лучшего, но вряд ли кто-то это будет читать.

Дороги еще хуже, чем я думал. Надеялся, проскочить лес за световой день, но кажется придется потратить еще и утро. Надеюсь, что только утро.

За весь день я никого не встретил.

Это хорошо. Однозначно. Никаких людей. Никаких зараженных. Одни комары. Их тут до черта, и они те еще злобные твари. Особенно, когда проезжаешь мимо озер.

Видел единственную машину на обочине, въехавшую в кустарник. Внутри -- мертвецы.

Сейчас почти весь мир – мертвецы. Все было просто и довольно быстро. Где-то в Техасе, а может в Нью-Мексико, какой-то парень, на свою беду решил пострелять луговых собачек. Может это был фермер, защищавший свое поле. Может охотник, занимавшийся вармитингом. Никто не успел разобраться. Слишком быстро все случилось.

Но подранок, маленькая проклятущая белка, не успевшая доползти до норы и там сдохнуть, цапнула человека. На беду человечества, у этого грызуна оказалось бешенство, какая-то пограничная, дери ее, мутация. Так говорили в последних новостях.

Ну и понеслось.

Вспышка среди людей, с совершенно нехарактерными для этого заболевания симптомами, скоростью, течением и проявлением. И пока хоть кто-то успел опомниться – поздно было вводить карантинные меры.

Все развалилось меньше чем за три месяца.

Специалист по продаже комплектующих для принтеров мало что может рассказать о происходившем дальше. Лишь догадки, редкие разговоры с выжившими, пока мы с Мадлен ехали с запада на восток, став свидетелями мировой агонии.

Бешенство – смертельная болезнь. Вирус пытался передать себя, как можно большему количеству носителей. И у него получилось. Я помню тот жуткий июль и август, когда нам приходилось скрываться в Лент Бетуин Лейкс, подальше от дорог и городов. Самое тяжелое время.

А потом, зараженные начали умирать. И как говорили по рации, это случалось не только у нас.

Миллионы. Миллиарды трупов. Кости так и остались лежать везде.

Но в вирусе вновь произошла мутация и умерли не все. Выжили тысячи для того, чтобы те немногие, кто остался здоров, не чувствовали себя в безопасности. Эволюция, пускай странная и извращенная, взяла на себя заботу о зараженном материале и вирус изменил людей.

Появились хищники. Достаточно умные, чтобы охотиться и по одиночке и стаями. А потом и они стали изменяться.

Кто-то погибал, конечно же, на первой или второй форме, а кто-то двигался дальше. Создания, похожие на людей и совсем на них не похожие. Хвачи, толстоморды, тюльпаны, старенькие мамочки. У них были разные прозвища. В зависимости от штата, полагаю. Но одно содержание – если они видели нас, то старались если не убить, то передать измененный вирус дальше.

Как сказала Мадлен, а она в этом понимает куда больше, чем я: люди стали промежуточным звеном, ступенькой для появления новых видов.

Никто из нас не испытывает никакой гордости по этому поводу.

Снова ночь. Пытаюсь собрать мысли в кучу. Очень устал. От всего, что видел. От дороги. От напряжения. По сути ничего не происходит, а нервничаешь и потеешь, словно свинья на бойне.

Ладно. Начну с начала.

Спал часов пять, проснулся, когда звезды стали бледнеть. Я так и не смог ответить той женщине, что приеду. В рации был только треск. Антенна отказывалась ловить сигнал. Слишком далеко. То ли погода, когда я услышал голос, была хорошей, то ли божественное провидение.

Вполне допускаю, что второе. Пинок мне под зад, чтобы я сорвался с насиженного места.

Но я все же попробовал наладить связь отсюда, хотя и не надеялся. Неудача. Треск. Тишина. Расстояние и лес, а также портативная антенна играли свою негативную роль.

Выехал, как только рассвело. Видел интересную и странную форму на старой просеке – большой, футов восемь, лохматый, пульсирующий шар, висящий между трех сосен. С одной стороны у него торчали могучие оленьи рога.

Я так и не понял – это видоизменившийся олень или же нечто, его пожравшее? На машину оно никак не отреагировало.

У Мейнсвилла встретил первых зараженных. Два хвача, высокие и проворные, точно орангутанги, устремились за машиной, ловко цепляясь за стены и фонарные столбы, когда я выехал на семнадцатую, возле «Хардис», но быстро отстали.

Потом я видел изменившихся и дальше, прямо на шоссе. У Поллоксвилла, Трентона и в полях. Некоторые пытались меня догнать.

Жуткое зрелище.

А еще удручающее. То, чем мы стали.

Я просто ехал, благо дороги были относительно свободны и единственный затор – желтый перевернувшийся школьный автобус, перекрывший путь, смог без труда объехать по обочине.

Почему удручающее? Пусто. Мир пуст. Заброшен. Оставлен. Словно люди ушли, бросив на произвол судьбы все, чего они достигли. Чем жили.

Да так оно и есть. Ушли в землю. Или на Небеса. Кто во что верит.

Сияет солнце. Поют птицы. И никого.

Пустая равнина, пустая дорога. На мосту, через реку Трент уже основательно проржавевший лист металла и выцветшая надпись: «Дальше хуже».

Но хуже не было. Все так же. Какая-то тварь, я не успел разглядеть, что это, бросилась из кустов прямо под капот и машина подмяла ее под себя, оставив на асфальте.

Теперь я, проехав сгоревшую заправку, встал на ночевку возле стоянки трейлеров. Они заросли со всех сторон сорняками, здесь были люди. Совсем недавно. Я видел следы костра и отпечатки протекторов. Не знаю, куда они ехали, но оставили несколько бутылок пива и «Колу» под навесом.

Очень любезно с их стороны, но меня тошнит от одной мысли о еде.

Я уже возле Кинстона. Будет последний рывок. Попробую связаться по рации.

Добавлено чуть позже.

У меня дырявая голова. Видел людей! Какая-то ферма, на склоне маленького холма, обнесенная колючкой. Они услышали машину и вышли посмотреть. Держали руки у лба, когда солнце светило им в глаза, провожая меня взглядами.

Они не остановили и не окликнули. Просто смотрели. Лишь ребенок, выглядывавший из-за материнской юбки, неуверенно махнул вслед рукой. Ему года три, а значит, он даже не помнит мира, который был до.

Грустно. Печально. Страшно. У меня нет объяснения моим эмоциям. Я уже многие месяцы, несмотря на мою активность, апатичен и иногда с трудом подбираю слова. Мадлен бы смогла лучше. Если я вернусь домой, то расскажу ей, что видел. Может у нее получится.

Просто… просто дети не должны жить в таком мире.

Пустом. Без людей. Наполненном чудовищами из ночных кошмаров.

Чудовища должны оставаться в сказках и комиксах. И их должны убивать рыцари и супергерои.

В реальной жизни им не место.

Но мы, увы, не в сказке.

Есть не хотелось. При мысли от еды тошнило, но я впихнул в себя банку «Киркланда» ростбиф в бульоне и вскрыл консервированный хлеб от «B&M». Затем вышел на несколько минут, осматривая мокрые трейлеры и еще одну ферму вдалеке.