— «Приоритет»? Где неграмотная ведьма набралась таких словечек?

Она молчала, упорно глядя мимо мага.

— Ты понятия не имеешь, как правильно воспользоваться таким сокровищем, — прошипел мосье Ле Топьен. — В руках необразованной знахарки оно пропадёт, растратив весь свой потенциал впустую. И даже с грифоном за спиной, будь он живой или мёртвый, ты никогда не сможешь противостоять истинному магу. Боишься? Я могу развеять тебя по ветру, когда мне это заблагорассудится, и ты ничего, ничего не сможешь сделать, ведьма!

— Я знаю, — спокойно, равнодушно.

«Я знаю, знаю твою силу, маг. Тебе и в самом деле не составит труда призвать с неба молнию и заставить меня сгореть, точно лучину. Но скажи мне, стервятник! Как кто-то столь сильный может быть таким невежественным? Сила, выкачанная из трупа, никогда не сравнится с живой магией. Почему выходец Академии, способный повелевать элементалями изначальных стихий, не знает самых простых, основополагающих вещей?»

Рука на её волосах сжалась ещё больнее. Тихое, властное, страшное:

— Не вставай у меня на пути, женщина!

Пустой взгляд в ответ. Этот злобный ребёнок, заигравшийся в разрушительные игрушки и ослеплённый жадностью, был всего лишь досадной помехой. С ним не было нужды спорить. Сейчас у него другая игрушка. Мосье не сможет ей помешать.

«Потому что он не ведун. Он не ведает. Не знает. Не желает знать. Он всего лишь маг, нельзя ожидать от него понимания равновесия. Глаз за глаз».

Волшебник резко оттолкнул от себя лучницу, заставив её пошатнуться. Шарлиз восстановила равновесие, не глядя на мага, убрала за плечо лук и вложила в колчан так и не использованную стрелу. Отвернулась, направляясь на улицу. Взгляд мосье Ле Топьена буравил ей спину.

— Когда-нибудь потом, ведьма!

Шарлиз не обернулась, но позволила себе ухмылку. Чистюля. Да, он узнал, кто она такая, но не стал мараться. Почему? Ей было плевать. Может, он слишком торопится к цели, а может, ему недосуг искать представителя магической инквизиции. Да и вряд ли он есть в такой дыре. На этот раз пронесло.

Мосье Ла Топьен и его козни вылетели у неё из головы, как только ноги, шаг за шагом, понесли Шарлиз к цели.

«Скоро. Скоро равновесие будет восстановлено. Глаз за глаз».

Ожидание, длящееся пятнадцать лет, наконец-то стало сладким. Рука коснулась кошеля на поясе. Пальцы легли на сложное переплетение вышивки, бусины царапнули старый шрам.

«Скоро».

Жан не зря опасался, что Шарлиз может опередить отряд. Кроме заброшенной дороги, на перевал Воющих Душ вёл ещё один путь — извилистая и едва заметная тропка. Она шла напрямик, через горную долину, где паслись пушистые овцы, затем по угрюмому отвесному ущелью, в бездне которого непокорно ревела сжатая гранитными стенами скал река. Сразу за вырывавшимся из земли горячим источником тропинка покидала ущелье, поднималась в гору и забиралась на продуваемое всеми ветрами высокогорное плато. Дальше следовало добраться до двуглавой вершины, возле которой и находился перевал. Здесь, по сведениям местных жителей, вот уже несколько месяцев обитал чёрный грифон с белыми перьями на груди. Её цель. Её наваждение. Её месть.

Эта тропка была впятеро короче основной дороги на перевал, и Шарлиз выигрывала несколько дней. Конечно же, наёмники знали о более быстром пути, но выбрать его они не имели никакой возможности. Здесь не пройдут лошади и не проедет воз, на который охотники за магическими редкостями намереваются погрузить тушу пока ещё не убитого грифона. Лучница знала бывших товарищей как облупленных. Они не станут нестись сломя голову. Горы спешки не прощают. К тому же остановки в придорожных трактирах задержат их ещё на день-другой. Мосье маг будет в ярости.

Как Шарлиз и опасалась, тропка оказалась в куда худшем состоянии, чем она рассчитывала. Идти было тяжело. От рёва бурлящей и исходящей хлопьями белой пены реки трещала голова, а путь иногда становился так узок, что от скалы до пропасти оставалось не больше шага. К тому же во второй половине дня пошёл дождь, и ущелье превратилось в угрюмого сонного великана. Ноги скользили по мелким камешкам осыпи, перспектива рухнуть в пропасть увеличивалась с каждой минутой. Так что наступление сумерек Шарлиз встретила с явным облегчением. Костёр разжигать не стала — для того, что ей нужно было увидеть сегодня ночью, глаза не нужны.

Шарлиз достала старый костяной гребень, украшенный резьбой в виде переплетения семи трав, распустила стянутые в узел волосы. Длинные, густые. За ними так неудобно ухаживать в бесконечных походах, но любое предложение избавиться от них лучница встречала оскаленными зубами и приглушённым рычанием.

Зачем наёмнице длинные косы?

Чтобы тешить больное самолюбие.

Зачем косы ведьме?

Чтобы сплести смерть.

Гребень начал медленное, размеренное движение. Шарлиз закрыла глаза и запела. Она вплетала низкий грудной мотив в гладкость и текстуру волос, в каждое своё движение. Сила пришла лёгким покалыванием, вспышками искр между тёмных прядей — жалкие крупицы магии, заметить которые дипломированный чародей счёл бы ниже своего достоинства и в которых Шарлиз купалась, как в потаённом омуте. Отложив гребень, несколькими быстрыми движениями вновь заплела косы. Пальцы привычно потянулись к вышитому бисером кошелю. Распустили завязки. И из узкого, украшенного сложным узором горла выскользнула смерть.

Паутина была сплетена из тонких упругих нитей — сложное, завораживающее взгляд кружево, бесконечное пересечение снов и воспоминаний. На первый взгляд она могла показаться всего лишь старым узорным платком, и, даже приглядевшись, не каждый заметил бы силу, дремавшую в концентрическом плетении. Эту сеть Шарлиз создавала долго, очень долго. Пятнадцать лет терпеливого, тщательного труда. Не было ни одной неучтённой детали, ни одной упущенной нити. Узор безупречен тем совершенством, которое можно достичь, лишь бросив к его подножию всю свою жизнь.

Осталось немногое.

Ведьма привычным грациозным движением вскинула руки, расправляя лёгкую вязь. Из гребня вынула несколько оплётших зубья тонких волос. Ей не нужен был свет, не нужны глаза, чтобы плести эти нити. Кончики пальцев «видели» магию, ощущали текстуру, цвет и запах. Во мраке приглушённо ревела река, волосы сплетались воспоминаниями, а небо плакало дождём и магией...

— Смотри, егоза, вот эта нить называется основной, или основой, на ней держится плетение, и она же несёт цель твою. Сплетая такую нить, ты вкладываешь в неё мысль о том, чего достичь волшбой хочешь. Помни! Картина, которую в нить основную вплетёшь, должна быть чёткой-чёткой, яркой-яркой, такой густой, чтобы её можно было попробовать на вкус, как мёд. Всё, что останется недосказанным, волшебство додумает само, и тебе может не понравиться, как оно это сделает!

Пожилая, но ещё не старая женщина, работавшая на ткацком станке, снисходительно улыбнулась тихой, серьёзной девочке, замершей рядом и огромными тревожными глазами наблюдавшей за медленно появляющимся на ткани рисунком.

— А о чём думает волшебство, бабушка?

— Сила волшебная всегда стремится к равновесию, егоза, — женщина склонила голову, и стало видно, что седые волосы заколоты костяным гребнем, украшенным резьбой в виде сплетения семи трав. — Нет в мире закона сильнее. Сколько в одном месте убавилось, столько должно и прибавиться. Сколько ты, егоза, взяла, столько и должна вернуть обратно. Вот почему ведуньи, мудростью облечённые, силу только ту используют, что их собственная либо же добровольно им отданная.

— А как же чародеи, бабушка?

— А маги окаянные, кои равновесия не ведают и силу из существ волшебных да природных недр тянут, сами на себя беду кличут. То, что отняли, использовать толком не могут, а волшебство ихнее, неправедное да кровавое, им же ещё сто крат аукнется. Бедою, кручиною, не в этой жизни, так в следующей. От рока горького не сбежишь.