Рядом стояла старуха с младенцем на руках.

— Няня, дай-ка мне бэбэ.

Бэбэ был подан матери. Госпожа Коловратова усадила его себе в сгиб локтя, стала поворачивать так и эдак, будто предлагала Мурину купить.

— Красавчик. Щеки. Толстун, — нахваливала она.

Ребенок точно был толстый и розовый. Голубые круглые глазки его с мрачной серьезностью изучали шнуры у Мурина на куртке. Серьезность эта позабавила Мурина. «Точно великий князь осматривает эскиз нового гвардейского мундира. Даже лысина такая же». Он не сдержал улыбки.

— Хотите подержать? — оживилась мать.

Мурин не успел опомниться. Она так быстро протянула и разжала руки, что Мурину ничего иного не оставалось, как бросить свернутую трубкой выкройку на диван и подхватить дитя. Бэбэ тут же вцепился обеими ручками в шнуры. Мурин скосил глаза на его темя. Кожа на плешивой, покрытой пухом макушке пульсировала. Мурин оцепенел со страху. «Еще выроню, не дай бог». Надо бы сжать крепче. «А вдруг я его стисну слишком? И сломаю. Или вовсе придушу». По спине полился пот.

Оба Коловратовых пришли в восторг.

— Шарман! — закричала Маша.

— Какая прелесть, — умилился отец. — Настоящая аллегория. Амур и Марс.

Бэбэ сомкнул пальцы у Мурина в бакенбардах. Мурин стал мотать головой, как конь. Хватка младенца поразила его своею силой. Из глаз чуть не слезы брызнули.

— Шарман! — восторгалась Маша. — Вы прирожденный отец! Да вы покачайте его вверх-вниз. Он и отпустит.

Мурин покачал вверх и вниз. Бэбэ точно разжал пальцы. Разинул беззубый рот, издал восторженную трель: гр-р-р-у-у-у. Затем, гораздо ниже, испустил глухой звук: пфр-р-р-р. Следом грянул запах.

Это Мурина и спасло.

— Няня! Ах! Возьми Николашу. Он покакал!

Бэбэ был тотчас унесен.

У Мурина тряслись колени.

— Ну-с, — господин Коловратов заложил руки за пояс. — Прошу подкрепиться.

Вошла баба с дымящимся блюдом. Судя по красному лицу, кухарка. Поставила на стол. Осмотрела гостя, удалилась.

— Садитесь, господин Мурин.

— Благодарю, — он сел.

Госпожа Коловратова налила и подвинула ему чай. Господин Коловратов положил с блюда оладий. Мурин взял вилку. Маша приветливо начала:

— Так вы от госпожи Макаровой…

Мурин тотчас вспомнил про свернутую трубкой и завязанную шнуром выкройку. Извинился, забрал сверток с дивана, протянул хозяйке:

— Госпожа Макарова покорнейше просила вам передать.

— Шарман, мерси, — госпожа Коловратова тут же развязала тесьму. — Какая прелесть, Бобо. Ты погляди.

Бобо посмотрел на прелесть.

— Бобо, ты посмотри внимательней!

— Душенька, шарман. А что это?

Мурин вонзил вилку в оладью.

— Хм, — задумчиво воззрилась Маша, поворачивая бумагу так и сяк. — Что бы это могло быть?

Над их головами что-то громко ударило, затем раздался рев.

— Няня! — крикнула госпожа Коловратова так звонко, что Мурин чуть не подпрыгнул.

Тотчас на втором этаже побежали шаги.

Мурин быстро задвигал челюстями, торопливо проглотил и повторил то, что сказала госпожа Макарова, отдавая сверток:

— Это вставочка для платья.

— Хм, — сказал Бобо.

— Хм, — сказала Маша. — Прелюбопытно. Куда же ее надобно вставлять? Схожу к зеркалу, приложу, — сообщила она, толкнула задом стул и быстро вышла. Глаза ее возбужденно засверкали.

Бобо покачал головой в папильотках. Мурин подумал, что череп у него обладает особой толщиной кости, как у дятла, которого не беспокоит собственный стук. Иначе как Коловратов наслаждается семейной жизнью? От Машиного голоска (особенно когда ему из детской вторили отпрыски) у Мурина начало немного звенеть где-то позади глазных яблок.

— Ну-с, это надолго, — сообщил Бобо. Но без раздражения.

Выяснив родственные связи гостя («Тетка вашего батюшки, говорите?», «Братец, вы говорите, старший?»), Бобо задал обычные разогревающие вопросы о самочувствии. Ипполит, слава богу, был здоров. Так же здорова была родня самого Коловратова. Маша все не возвращалась. Оладьи были съедены. Коловратов решил занять гостя сугубо мужским разговором.

— А что вы думаете, сударь, о шпионах?

Мурин чуть не поперхнулся чаем. Увидел нетерпеливый блеск во взгляде Бобо. Осторожно ответил:

— В каком отношении?

— Ведь их существования нельзя отрицать?

— Нет, конечно, нельзя. Так заведено в любом военном деле. Каждая сторона засылает в стан противника своих людей, чтобы собрать определенные сведения.

— Есть русские шпионы и есть французские?

— Полагаю, так.

Бобо откинулся на спинку стула, не сводя с Мурина пронзительных глаз:

— А как вы считаете, могли быть французские шпионы здесь?

— В Энске?

— В самом Энске и вокруг. В имениях. Меня интересует ваше мнение как человека военного. По существу.

— Разумеется, могли. И даже, скорее всего, были. Ведь французская армия здесь прошла. Скорее всего, располагала сведениями о местности, картами. Прибегала к наблюдениям за перемещениями войск противника.

Бобо задумчиво постукивал пальцем по папильотке у себя на виске.

— Вы сочтете меня сумасшедшим, Мурин… — многообещающе начал он. — Но вот что я скажу. Это очень странно. Сгорело мое Коловратово. Сгорело Забелино. Кого из помещиков ни спроси, у всех либо пожгли, либо растащили добро, и уж точно забрали сено, скот, зерно. А Юхново, знаете, да не только господский дом, а все имение целехонько осталось. Что вы на это скажете?

Мурин вытянул губы трубочкой, показав свое недоумение перед лицом судьбы.

— У меня тоже дом сгорел, — признался он.

— Вот видите!

— Не повезло. А некоторым повезло. Фортуна. Случай.

— Да, но когда эти некоторые — и так богаты! Ведь там было чем поживиться. Но нет. Обобрали нас! А Юхново — пальцем никто не тронул. Скажу больше. Не тронули госпожу Юхнову, а ведь она с невесткою своей каждый день разъезжала в шарабане по своим владениям и занималась хозяйством, как будто никакого Бонапарта не было на свете. Почему?

— Может, в ее имении стоял французский штаб. Кто-то из генералов расположился. А может, и вовсе сам Бонапарт. Юхново — богатое имение, как вы сказали. Что ж, командование всегда занимает лучшие квартиры. Поэтому и уцелело.

— Ха! — Бобо скрестил руки на груди. — Командование, генералы… Я вам скажу, в чем дело. Эта ее невестка, Елена Карловна, крайне странно, но крайне вовремя объявилась у Юхновой. Аккурат после пожара Москвы. Без крова осталась, мол. Одна-одинешенька. Гувернантка ее — и та по дороге померла… Улавливаете?

— Нет.

— Из Москвы одна прикатила. Поняли?

— Что ж не понять. Невестка приехала к свекрови. Куда ж еще ей было деваться в такой беде, как не к родным?

— Только не к Юхновой. Эта особа своих-то детей из дома поразогнала. Верней, так третировала, что они от нее удрали. Потом, правда, старшие — Аркадий и Татьяна — вернулись. Да не по своей воле, нужда обратно пригнала. А то бы черта с два они в это пекло опять сунулись. Вон, младший, Егор, устроился недурно. Поручик, что ли, уже. И что ж? Женился вон, а матери об этом даже не написал. Вот какова их матушка была. Вот как родных детей от себя отвадила.

— Почему?

— Почему один рождается добрым, а другой злым, господин Мурин? Потому что так Богу угодно. Юхнова презлобная была старуха, что и говорить. Невыносимая совершенно. Всех осыпала колкостями. «Коловратов, — говорила мне, — вы сумасшедший». Ничего так? В лицо эдакие пакости человеку плескать.

— Приятного мало, — согласился Мурин. Но про себя признал, что Юхнова не совсем уж не имела оснований для такого мнения.

Бобо пощипывал губу:

— А у этой Елены Карловны она чуть не с руки клевала. Почему?

— Чувствам не всегда нужна причина.

Коловратов покачал усеянной папильотками головой:

— Не было у Юхновой нежных чувств ни к одному живому существу. Не та натура.

— Что ж, неужели никого старая Юхнова не любила?

— Любила. Отчего ж. Деньги. Их она любила. После смерти супруга все хозяйство к рукам прибрала, винокуренный завод поставила, каждый рублик считала, приращивала благосостояние и во всем умела видеть свою выгоду.