«Правда, остается Егор Юхнов. Он-то, слава господи, знает, на ком женился. М-да. Егор получил от смерти матери больше других. Если точнее, все.

Еще есть эта мышь Поленька. Но ее можно сразу отбросить. Смерть старухи выбила почву у нее из-под ног. Новые хозяева к ней не привязаны сердечно. Возможно, оставят бедную приживалку в доме. А возможно, вытурят. Как бы то ни было, жизнь ее теперь не сахар. Нет, Поленьку откидываем — вместе с лакеем Осипом и преданной Федорой Семеновной.

А еще ведь энское хорошее общество. Юхнова изводила его своими артикулами и сатирами. Причем, как говорит моя названная “тетушка”, не хаяла огульно. А была весьма тонка. Что, если госпожа Юхнова нечаянно сковырнула корку, трогать которую не следовало? Убивают за такое?

И еще крестьяне. Смерть настигла их госпожу посреди интересного дела. Они откапывали добро, заблаговременно спрятанное от Бонапарта. Теперь госпожи нет, можно многое прикарманить. Достаточно этого, чтобы пойти на убийство?»

Мурин видал, как один солдат убил другого ради гвоздя. Хм… Но крестьяне бы избрали способ попроще. Старая Юхнова разъезжала по своим владениям. Подкараулили в укромном месте — и тюк топором по башке… Но тогда преступление бы кричало о себе. Дама богатая и влиятельная. Чтобы прояснить обстоятельства ее насильственной смерти, губернатор прислал бы сюда чиновника по особым поручениям. Началось бы дознание. Шум. Нет, тут весь фокус в том, что смерть старой барыни выглядит такой естественной. Не в этом ли и была цель?

А если так, то, чтобы устроить все тихо, неприметно, необходим был сообщник внутри. «В этом самом доме». Ну и ну. Несмотря на тепло от камина, Мурин передернул плечами. Уютный мирок, ничего не скажешь. «Болотная вода», — вспомнил он определение, данное доктором Фоком.

Кстати, дети покойной вовсе не пожелали вникать в причины смерти своей матушки. Случайно ли?

Доктор Фок счел их нежелание понятным. Кстати, он и смерть старухи не нашел подозрительной. Или просто норовил отклонить вопросы? Но ведь и госпожа Макарова ее тоже считает естественной, заурядной. Удар.

А что, если на это и рассчитывал убийца? Все случилось на глазах у множества людей. Они видели смерть Юхновой своими глазами и теперь полагают, что знают все. Поболтают, конечно, куда ж без этого. Но не будут вникать. «Отвлекающий маневр», — пробормотал Мурин вслух. Он был рассчитан на посторонних. И сработал! Но одного человека не отвлек и не сбил. Федору Семеновну — рабыню и молочную сестру, которая была рядом с Юхновой с самого младенчества. Она что-то подозревает. А может, что-то и заметила. Он прочел это по ее лицу тогда, в церкви. Эх, если б не явилась эта дура Поленька… Но все поправимо.

Мурин решительно вскочил и направился к двери.

Осторожно отворил, чтобы не скрипнуть. Прислушался. Дом ворочался, постукивал, покряхтывал, как живой организм. Работали на кухне. Поскрипывали шаги над головой. Слышались голоса, слов было не разобрать. Мурин знал, где столовая. Вспомнил облик дома снаружи. Прикинул, где могут быть хозяйственные помещения. Понадеялся, что угадал верно. И выскользнул из гостиной.

Спасибо тебе, Господи, за валенки. Он ступал мягко и тихо, как кот.

Пол вместо паркетного стал грубым, дощатым, а стены вместо обоев были покрыты олифой. Слышались голоса баб и девок. Плюхало и плескалось. Он понял, что пришел куда надо.

Навстречу ему из-за угла вышла баба с тазом, полным выстиранного, жгутами выкрученного белья. Глаза ее расширились при виде молодого офицера. Мурин вскинул палец к губам: тсс. Брови у ней сдвинулись. Но она ничего не сказала. Прошла мимо. Мурин оглянулся. Она, нахмурившись, глядела ему вслед. «Думает, что я в девичью, насчет клубнички… Экий водевиль». Но исправить ее мнения не мог. На его счастье, Федора Семеновна прошмыгнула из двери в дверь. Мурин негромко окликнул ее по имени. Та вернулась. Лицо у ней стало строгим.

— Что вам угодно, барин?

— С тобой перемолвиться, — прошептал.

Она без вопросов затворила за собой дверь и приблизилась к нему, не сводя глаз. Точно сама ждала, что он однажды явится снова. Глаза ее блестели в полумраке.

— Ты почему думаешь, что барыню твою извели?

Глаза ее забегали из стороны в сторону.

— Не вздумай отпираться. Я с тобой болтать долго не могу. Отвечай живо.

— Не думала я, что извели ее. Думала, съела она что-то испорченное. А так как перед кончиной ела она в своих комнатах то, что я ей подавала, то, выходит, из рук моих смерть приняла.

— Точно из твоих?

— Я так сперва подумала. Да только я вместе с ней тогда все то же самое ела и из того же заварника чай пила. И вот она я перед тобой. Жива-здорова.

Мурин свел брови. Он ей верил. Несколько секунд они смотрели друг другу в глаза с одним и тем же вопросом: как же так? Федора Семеновна облизнула губы:

— Потом до меня дотрехало. Все — да не все. Вареньем голубушка одна лакомилась. Она у меня охоча до сладкого была. Прошлым летом-то никто варенье не варил, из-за войны сахару ни у кого не было. Так я все, что оставалось в кладовой с еще позапрошлой варки, для голубушки моей припрятала. Никто об этом схроне не знал. А может, все ж проведал.

— Почему думаешь?

— Как сообразила я про варенье, значит, так сразу пошла в кладовую, чтобы глянуть на эту банку. А только ее там уже и не было. Другие стоят, а этой нет.

— Ты не могла перепутать?

— Малиновое от черничного я, сударь, слава богу, еще отличаю. Початая банка с черничным вареньем точно пропала.

— А не могла…

Но вдруг она сорвалась и одним прыжком исчезла в двери. Мурин успел изумиться и только в следующий миг сам услышал деловитые шаги. Они приближались. Деваться Мурину было некуда.

Все, что Мурин успел, чтобы замести следы, — это отошел от двери, за которой скрылась Федора Семеновна. Ловец выбежал прямо на него — чуть не врезался, обдал запахом одеколона:

— А-а-а, Мурин! Вот вы где! А я Мавре сперва не поверил, — весело закричал Аркадий Борисович. — Она с тазом шла и мне доложила о ваших релокациях. Отправились в девичью поискать подходящий розанчик, чтобы пощупать? Ах вы шалун!

Он погрозил пальцем. Вымыт, выбрит, свеж:

— Готов к походу. А вы?

Мурин выдавил улыбку.

Лошадка весело бежала по подмерзшей за ночь земле. Поверхность оледенела. Но зимние подковы крепко цеплялись, а возок, которым правил Аркадий Борисович, легко скользил под голубым куполом неба. Поля спали. Нагие деревья, казалось, пробирались по насту, да замерли, услышав топот: кто там?

Болтать Мурину не хотелось, тем паче — с Аркадием Борисовичем.

Он был сосредоточен. Как часовщик, подбирал колесики. И не мог подобрать. «Что за странная история. Едва брезжит подсказка, как является другая — и указывает в другом направлении».

Пропавшая банка с остатками варенья занимала его. Значит, все-таки старую Юхнову отравили. «Борджиа не Борджиа, но дело сделано». И сделано одним из обитателей дома. А были в тот день все. Молодые Юхновы сидели в гостиной, готовые к выезду, ждали мать и «бесились». Друг у друга на виду. Отлучаться, чтобы отравить варенье, не требовалось. К тому времени все уже было готово. Один из них просто ждал, когда план придет в действие. Как вел себя этот человек? Казался ли он другим слишком тихим? Или был натужно весел?

Или скажем без предубеждений к полу: весела.

Мурин представил себе Татьяну Борисовну. Как она крикнула «Маменька!», когда тело стали выносить. Горе дочери, до которой внезапно дошел смысл случившегося? Или ужас убийцы перед содеянным?

И это только если брать корысть как причину.

А если злобу или месть? Любой из дворни мог затаить на барыню лихо. «Или я бы уже об этом знал?» «Шила в мешке не утаишь», — сказала ему Федора Семеновна. Мурин эту возможность отбросил. «Значит, ближние». Может даже, вот этот самый господин, который сидит сейчас рядом, прижав свою горячую ляжку к его. Мурин покосился на Аркадия Борисовича. Но тот глядел прямо перед собой.