Тир выступал как важнейший поставщик западных, особенно испанских, металлов на Восток. Однако в середине VI в. до н. э. происходят очень важные изменения в Испании. Значительный экономический и политический кризис переживает Тартессийская держава, следствием чего является «закрытие» тартессийской экономики (ср.: Alvar, 1995, 44–45). С другой стороны, на самих тартессийских рынках усиливается греческая конкуренция, как показывают, в частности, раскопки в важном тартессийском центре Онобе (Fernandez Miranda, 1986, 256–258; Ruiz Mata, 1989, 111). В результате всех этих изменений финикийцы покидают ряд своих поселений на средиземноморском и атлантическом побережье Испании, а также Могадор у атлантических берегов Африки и концентрируются в немногих городах, находившихся в более выгодной позиции, так что, кроме Гадеса, в Испании остаются еще только три финикийских города — Малака, Секси и Абдера (G. et С. Charles-Picard, 1968, 92, 95; Aubet, 1994, 278, 285, 294–295; Martin Ruiz, 1995, 62–98; Lopez Castro, 1995, 56–58). Уже в VI в. начинается и в V в. до н. э. окончательно происходит перестройка хозяйственной жизни испанских финикийцев, в экономике которых теперь большое значение имеет обработка продуктов рыболовства и торговля ими (Lopez Castro, 1995, 63–66; Martin Ruiz, 1995, 39). Для более позднего времени Страбон (III, 4, 2) говорит о тесной связи Малаки с противолежащим берегом Африки, совершенно умалчивая о каких-либо контактах с Финикией и вообще Восточным Средиземноморьем. Эти изменения на крайнем западе средиземноморского мира и в прилегающих районах Атлантики непосредственно сказались на положении Тира. Конечно, связи между западом и востоком Средиземноморья не были прерваны полностью. Использование происходящего из Испании «белого льна» при постройке Ксерксом моста через Геллеспонт в 480 г. до н. э. свидетельствует о сохранении этих связей, ибо этот материал доставляли на Восток явно финикийцы (Hammond, Roseman, 1996, 90). Но связи стали гораздо менее интенсивными, а главное — исчез поток испанских металлов, приходивших в Тир и оттуда распространявшихся по странам Востока. Тир утерял роль «шарнира», связывающего Ближний Восток и Дальний Запад с его металлическими богатствами. Это не значит, что он перестал быть значительным торговым и морским центром, но он перестал занимать лидирующее положение на сиро-финикийском побережье. Эта роль теперь перешла к Сидону (Harden, 1980, 50).
Именно сидонцы одержали победу в «потешном» морском бою, устроенном Ксерксом накануне похода в Грецию (Her. VII, 44). Перечисляя командиров различных эскадр в персидском флоте, Геродот (VII, 98) начинает с сидонца Тетрамнеста, называя уже затем тирийца Сирома (явно Хирама) и арвадца Мербала. Когда Мардоний по поручению Ксеркса перед сражением при Саламине спрашивал совета, начинать ли это сражение, опрос он начал опять же с царя Сидона (Her. VIII, 68). Характерен эпизод, произошедший несколько раньше, когда Дарий послал греческого врача Демокеда на разведку к берегам Эллады. Именно в Сидоне был снаряжен корабль, на котором Демокед со своими спутниками отправился в Грецию, а затем в Италию (Her. III, 136). Видимо, в это время уже Сидон становится главным пунктом связи Востока с западными странами. Это произошло еще до завоевания Дарием Самоса (ср.: Her. III, 139), т. е. до 517 г. до н. э. (Дандамаев, 1985, 108), и говорит о том, что переход первенства в западных контактах от Тира к Сидону произошел довольно быстро.
Диодор (XVI, 41, 4) пишет, что Сидон выделялся среди других финикийских городов своим изобилием и что его жители, занимаясь торговлей, приобрели огромные богатства. Эти сведения относятся к середине IV в. до н. э. Но уже в конце VI в. до н. э. сидонские цари приступили к грандиозной перестройке храма Эшмуна вблизи города, что требовало огромных средств. Храм был построен в первой половине века по месопотамскому образцу, но теперь стал перестраиваться по персидской модели (Les Pheniciens, 1997, 177). Едва ли это предприятие было вызвано религиозными нуждами, оно явно было политическим актом: сидонский царь подчеркивал свою преданность персидскому суверену. Позже, когда финикийские города стали чеканить свою монету, только на сидонских изображался персидский царь (Harden, 1980, 158; Betylon, 1980, 5–6, 137), что подчеркивало особое положение Сидона. Персидские цари тоже выделяли Сидон. Около этого города находился царский «парадис», в котором персидский царь отдыхал (Diod. XVI, 41, 5). Такие «парадисы» были обычно парками с фруктовыми деревьями и вообще всем, что считалось лучшим из растущего на земле, и служили резиденциями персидских царей (Дандамаев, Луконин, 1980, 154). В самом городе имели свою резиденцию персидские сатрапы и полководцы (Diod. XVI, 41, 2), и Диодор этим объясняет особую тяжесть персидского ига, падающую на сидонцев. По-видимому, город был обязан содержать высших персидских чиновников во время их пребывания там. Возможно, остатком резиденции сатрапов являются фрагменты колонны в ахеменидском стиле, найденные в Сидоне (Les Pheniciens, 1997, 177). Едва ли это означает, что Сидон являлся центром сатрапии Заречья. Такой центр, вероятнее, находился на территории, непосредственно подчиненной персидскому царю. Скорее всего, это был Дамаск, о котором Страбон (XVI, 2, 20) говорит, что он был самым славным городом Сирии во времена персидского владычества. Недаром, как пишет Арриан (Anab. II, 11, 9–100), именно в Дамаск после битвы при Иссе и сам персидский царь, и многие персы отправили свое имущество (Eph‘al, 1988, 154–155). Однако и Сидон явно играл значительную роль в управлении сатрапией. Диодор отличает сатрапов от полководцев. Это полностью соответствует административной реформе Дария, который отделил гражданское управление от военного командования. Позже в руках сатрапа все чаще сосредотачивались и военные функции (Дандамаев, Луконин, 1980, 113). Поэтому возможно, что сведения Диодора восходят к сравнительно ранним временам, хотя, конечно, не исключено, что в Заречье разделение функций сохранялось и в середине IV в. до н. э., о чем и писал Диодор.
Несомненно, значительную роль в это время играл и Арвад. К сожалению, сведения о нем крайне скудны. Но все же известно, что арвадский флот активно участвовал в походе Ксеркса на Грецию, и Геродот (VII, 98) называет арвадца Мербала, сына Агбала, на третьем месте после руководителей сидонской и тирской эскадр. Как и Сидон и Тир, Арвад в IV в. до н. э. чеканил монету. Однако ее стандарт отличался от стандарта других финикийских городов: он был персидским (или вавилонским), что, может быть, отражает какие-то более тесные связи этого города с внутренними районами Персидской Державы (Betylon, 1980, 78). Это не мешало Арваду поддерживать отношения и с греками, свидетельством чему являются глиняные антропоидные саркофаги, найденные в некрополе Арвада, в которых ясно ощущается греческое влияние. Их изготовление начинается на рубеже VI–V вв. до н. э. (Lembke, 1998, 119–120). Хотя арвадские некрополи персидского времени были разрушены, все же по их остаткам можно судить о значительном богатстве города и его жителей. В частности, найдена фамильная гробница какого-то арвадского купца с дромосом и девятью погребальными камерами, в которых и найдены упомянутые саркофаги (Lembke, 1998, 119).
Среди командиров эскадр Геродот не упоминает предводителя библского флота, и это несмотря на то, что каждый приморский город должен был выставлять корабли во флот персидского царя. Видимо, значение Библа в первой половине V в. до н. э. было невелико, и он, может быть, даже не имел флота (Elayi, 1990, 80). Между тем в поэтической части пророчества Иезекиила о Тире (27, 9), принадлежавшей самому пророку, говорится о старцах и знатоках Библа, которые чинили тирские пробоины. Вероятно, в начале VI в. до н. э. библские мастера, занимавшиеся судами, были еще довольно известны, а это бессмысленно при отсутствии собственных кораблей. Военный корабль изображается на библских монетах в конце V в. до н. э. (Hill, 1910, LXV). Обширное строительство, предпринятое в Библе в персидскую эпоху, свидетельствует об экономическом благополучии города (Les Pheniciens, 1997, 174). Можно предположить, что в бурный период крушения Ассирии и борьбы за власть в Передней Азии роль Библа резко уменьшилась и он, пожалуй, даже лишился своего флота. В более спокойное время персидского владычества началось возрождение Библа, и снова появился библский флот (Elayi, 1990, 80). И все же вернуть себе ту роль, какую он играл во II тысячелетии до н. э., Библ уже не мог. Характерно, что в перипле Псевдо-Скилака он совсем не упоминается.
