Книги Хроник были составлены, вероятнее всего, в середине или второй половине V в. до н. э., по-видимому, Неемией (Шифман, 1987а, 158), когда утверждается резкое противостояние иудейской йахвистской общины не только язычникам, но и сравнительно близким по вере самаритянам и даже тем соплеменникам, которые после падения царства остались в Палестине (Tadmor, 1981, 218–220). Общество начало свое новое развитие почти с нуля, но в то же время оно стремилось установить непосредственную связь с допленным периодом своей истории. Поэтому автор Книг Хроник активно использовал допленный материал, содержавшийся прежде всего в устной памяти вернувшихся, и особенно родовые генеалогии, довольно решительно отсекая посторонний материал. Даже при перечислении потомков Ноя он резко сокращает генеалогию Иафета и Хама (Weinberg, 1981, 91—113). История Авеля и Каина иудеям послепленного периода уже не казалась частью их собственной истории, а чем-то чуждым, которым можно пренебречь. Все это ведет к мысли, что рассказ о Каине и его потомках был не еврейским, а воспринят еврейским населением Палестины от соседей или подчиненных ханаанеев. Кто интеграция в еврейскую мифо-историческую традицию долгое время была не полной. И лишь безусловный авторитет Пятикнижия, в котором это повествование уже содержалось, заставило сохранить его в Библии.
Если рассматривать Каина как предка ханаанеев, то перед нами — весьма значительно трансформированный остаток ханаанейской мифологии. О ханаанейском происхождении этого сюжета свидетельствует и то, что Каин назван первым из сыновей Евы (Gen. IV, 1). Это доказывает, что он — старший, первородный сын, старше Авеля (известно, какое значение имело на Ближнем Востоке первородство). Достаточно вспомнить библейского Иакова, дважды ставшего первородным сыном, и историю о покупке им первородства у своего брата Исава и о получении коварным путем благословения от отца (Gen. XXV, 31–34; XXVII, 1–36).
Обращает на себя внимание еще один момент в истории Каина. От гнева Бога он бежит в страну Нод, которая находится к востоку от Эдема (или напротив него). Историю с бегством Каина можно сопоставить с финикийским мифом о бегстве бога Демарунта, потерпевшего поражение в сражении с Морем (Phil, fr.28). В Угарите с богом моря Йамму был каким-то образом связан бог Йаву (может быть, он был одной из ипостасей Йамму). Этот же бог с именем Йево почитался в финикийском Берите, где он тоже был связан с морским божеством. С другой стороны, существует связь между Йаву-Йево и библейским Йахве (Шифман, 1987, 91; Lipinski, 1995, 122). Если это так, то Каин оказывается ипостасью Демарунта, еще во многом загадочного божества, сказания о котором относятся к тирскому варианту финикийской мифологии, как об этом будет сказано позже. Филон не уточняет места, куда бежал Демарунт. Страна же Нод, ставшая прибежищем Каина, локализуется библейским автором где-то в районе Эдема. Эдем — это райский сад, являвшийся местопребыванием Бога и первых людей до их грехопадения. В шумерской мифологии таким раем и родиной человечества является Дильмун, отождествляемый с Бахрейном (Дьяконов, 1983, 92; Афанасьева, 1983, 145; Alster, 39–65). У Страбона (XVI, 3, 4) сохранилось предание, согласно которому прародиной финикийцев были острова в Персидском заливе, т. е. тот же Бахрейн. Не является ли представление о стране Нод вариантом шумерского мифа о Дильмуне и еврейского об Эдеме как о местожительстве богов и прародине людей своего этноса?
Видимо, повествование о Каине и его потомках надо рассматривать как мифическую предысторию Ханаана. Само по себе заимствование этих мифов евреями не вызывает удивления, ибо в Библии мы находим и другие заимствования из финикийской литературы (Garbini, 1991, 490). Более ранняя ханаанейская литература (мы в нее, однако, не включаем угаритскую) конечно же должна была оказать влияние на еврейскую.
Границы Ханаана хорошо отмечены в Библии (Num. XXXIV, 2–12). Не все пункты, отмеченные там, можно точно локализовать, но в целом территория Ханаана включает значительную часть сиро-палестинского побережья, юго-западную часть Внутренней Сирии, всю Палестину с Заиорданьем и часть Синайского полуострова. Финикийцы занимали часть этого пространства: узкую полосу побережья между Ливанскими горами (включая часть гор) и Средиземным морем к северу от горы Кармел. Северную границу Финикии определить сложно, но, по-видимому, ее надо расположить приблизительно в районе одновременного Телль-Сукас (Les Pheniciens, 1997, 20). Именно здесь греки располагали финикийцев.
Проблема происхождения названия «финикийцы» не менее сложная и спорная, чем происхождения имени «ханаанеи». Это слово тоже часто возводят к корню *φον, имеющему в принципе значение «красный» (Godart, 1991, 495). И соответственно пытаются дать самые разные объяснения такому названию. Не входя сейчас в подробное обсуждение всех предложенных объяснений, надо отметить их неубедительность. Едва ли «ханаанеи» может обозначать «окровавленные», или «краснословие», или «краснокожие» (ср. Baurian, Bonnet, 1992, 14–16; Godart, 1991, 497). Окровавленными могли быть и многие другие народы, с которыми греки вступали в какие-либо вооруженные конфликты, к тому же для раннего времени не засвидетельствованные. Люди дают названия другим народам обычно по тем признакам, которые достаточно ясно этих «других» отделяют от них самих. Но думается, что едва ли антропологически жители восточного побережья Средиземного моря столь уж резко отличались от жителей юга Балканского полуострова. Что же касается связи этого названия с пурпуром, то к сказанному о сомнительности таковой можно добавить, что в греческом языке пурпурная краска и пурпурная ткань чаще именуются порфира, а красный цвет — ερυθροδ. Мнение же, что первоначально «Финикия» и «финикийцы» обозначали определенную область в Греции и ее жителей, а после вторжения «народов моря», в котором они участвовали, эти названия были перенесены на соседей (Paraskevaidou, 1991, 527), кажется надуманным. То, что выходцы из Эгейского бассейна являлись частью коалиции «народов моря», едва ли подлежит сомнению (ср.: Dothan, 1995, 41–42; Tel Miqne-Ekron, 1998, 3, 21). Также несомненно, и это хорошо покачал Параскеведу (Paraskevaidou, 1991, 523), что в Греции и вообще в Эгейском бассейне встречаются топонимы, близкие названию «Финикия», но к исторической Финикии отношения не имеющие. На восточном побережье Средиземного моря (точнее — побережье Палестины) обосновались не финикийцы из Греции, а филистимляне и чекеры, причем первые, вероятнее всего, происходили с Крита. Все это заставляет искать другое объяснение происхождению названия.
Уже давно было предложено связать греческое Φοινικοι с египетским Fenkhu (Baurian, Bonnet, 1992, 16; Wiseman, 1973, 263). Впрочем, и вокруг последнего слова тоже идут споры. Вероятнее всего, что оно первоначально обозначало лесорубов (или, может быть, кораблестроителей), но позже становится этнонимом (Helck, 19б2, 277–278; Lexikon der Aegyptologie, 1982, 1039; Nibbi, 1991, 169). Естественно, что этим словом называли людей, представлявшихся египтянам главными поставщиками леса в их безлесную страну. В дальнейшем мы увидим, что таковыми были финикийцы и особенно жители Библа. Поэтому неудивительно, что словом Fenkhu могли обозначаться именно жители этого района. Египтяне издавна часто называли чужестранцев по их профессиям, независимо от подлинного имени того или иного народа (Helck, 1962, 278). Так как слово Fenkhu было не самоназванием, а именем, данным другим пародом, то такой перенос значения слова не вызывает возражений. В «Рассказе Синухе» упоминается страна Фенху и ее правитель Менус (Поэзия и проза Древнего Востока, 1973, 47). Это произведение относится ко времени Среднего царства, к XII династии, и считается, что оно довольно точно изображает обстановку в азиатской периферии Египетского государства (Перепелкин, 1988, 224). Во время одного из своих последних походов в Азию Тутмос III проходил по прибрежной дороге через Фенху к Иркате в Северной Финикии (ANET, 241). Все эти соображения заставляют полагать, что «страна лесорубов» находилась в районе Библа.
