На протяжении двух лет после вхождения во власть император Гуансюй не удосужился провести ни одного приема для дипломатического корпуса, чтобы принять верительные грамоты послов. Когда же он все-таки его устроил, это мероприятие, ставшее для него первым случаем общения с представителями Запада, прошло гладко. По требованию Цыси в 1873 году появилось постановление о том, что западным послам не требуется исполнять обряд коутоу. Следуя этому прецеденту, послы только кланялись, а император Гуансюй в ответ кивал. Великий князь Цзин, сменивший великого князя Гуна в качестве руководителя внешнеполитического ведомства, принимал из рук послов письменные поздравления и складывал их на желтый алтарь дракона, потом опускался на колени и зачитывал своего рода формальный доклад. После этого он поднимался и зачитывал императорское напутствие послам. Такая процедура повторялась каждый раз, когда посол вручал свою верительную грамоту. «Аудиенция прошла успешно», – записал в своем дневнике Роберт Харт. Эти послы немало бы подивились, ознакомившись с дневниковыми записями императорского наставника Вэна, посвященными данному событию. В присутствии его величества Вэн написал в тональности, отсутствовавшей при дворе Цыси на протяжении десятилетий: «Послы заморских варваров выглядели испуганными и трясущимися, в таком состоянии они исполнили положенное приветствие».

Европейцы возлагали на молодого императора большие надежды, когда тот пришел к власти. «Железные дороги, электрическое освещение, естественные науки, новые военно-морские силы, боеспособная армия, общая система банковского обслуживания, монетный двор – все в настоящее время находится в зародышевом состоянии, но скоро все это распустится пышным цветом… Правление молодого императора должно стать самой знаменательной вехой в истории Китая». Многие люди мечтали о том же самом, но зародышам, прилежно взращенным Цыси и ухоженным ею, не дали вырасти, тем более расцвести.

Император Гуансюй пошел своим путем, путем добросовестного администратора со склонностью к науке, а императорский наставник Вэн отдался неторопливому освоению поэзии и каллиграфии. Оба пожинали плоды мира и стабильности, взлелеянные трудами Цыси. Их ждет безжалостный вихрь событий, как только все для них кардинально изменится, и для империи тоже, когда японцы, пользуясь моментом, пока Цыси отстранена от власти, в 1894 году развяжут войну.

Когда в 1886 году отставку Цыси еще только ставили на обсуждение, к ней вернулась неотвязная мечта о частичном восстановлении Старого летнего дворца, появившаяся больше четверти века раньше. По прошествии этих лет прежняя роскошь данного дворца стала еще соблазнительнее, и при дворе все знали, что она считала делом чести снова выстроить его во всем былом великолепии. Для финансирования своей задумки она копила деньги, экономя на содержании императорского двора. Евнухи заметили, что она стала «предельно бережливой», а ее придворные дамы помнили, как она советовала им повторно использовать подарочную упаковку и завязку. Цыси решила, что первым делом следует восстановить дворец под названием Цин-и-юань – Сад чистых струй, представлявший собой поместье вокруг обширного озера Куньмин и отличавшийся живописными ландшафтами, которые она очень любила. На его территории стояло относительно немного строений, причем повредили их не так сильно, как остальные, и их можно было отремонтировать без неподъемных затрат.

Цыси знала, что такое предприятие может вызвать большие возражения. Больше десяти лет назад, когда ее ныне покойный сын император Тунчжи занимался этим проектом перед ее первой отставкой от дел, поднялась волна такого мощного сопротивления, что ей пришлось на время от него отказаться. Теперь снова распевался все тот же хор сторонников осуждения, тем более что уже подготовили официальный дом для ее пребывания в Морском дворце, примыкающий к Запретному городу. Даже капитальный ремонт этого дворца проходил под ропот недовольных вельмож, постоянно недодававших на него средства. В какой-то момент частные подрядчики, нанявшие тысячи рабочих, не смогли вовремя выдать им зарплату, и эти рабочие объявили стачку. Таким образом, в 1886–1887 годах современное слово «стачка» впервые попало в летопись цинского двора.

Морской дворец не устраивал Цыси, так как он находился в центре Пекина и она лишалась естественного природного окружения, по которому тосковала. Всем сердцем она тяготела к Старому летнему дворцу. Она попыталась обосновать строительные работы императорским указом, в который добавила собственную просьбу, чего обычно не делала. Занижая масштабы своего проекта («весьма скромные ремонтные работы»), она напоминала своему народу о том, что на протяжении четверти века отдавала все силы, добросовестно исполняя свой долг, «день и ночь, чувствуя себя как на краю пропасти, боясь, как бы что-то не пошло не как надо». И принесла империи «известные мир и стабильность». За все эти годы она ни разу не позволила себе «развлекательных путешествий, как то выезда на охоту, в которых прежние монархи себе никогда не отказывали». И все потому, что постоянно помнила о «тяжелой судьбе своего народа». Она заверила всех в том, что для предстоящего строительства «она не тронет никаких фондов из налогового управления, то есть оно никак не скажется на источниках доходов населения», и попросила «всех подданных империи продемонстрировать свое сочувствие».

Реальность такова, что Цянлун Прекрасный часто два, а то и три раза в год со своей матерью и наложницами совершал поездки в Летний дворец. Каждая из них обходилась казне в сотни тысяч лянов серебром. Зато Цыси никогда не позволяла себе роскошь подобных вылазок из столицы, хотя и очень скучала по путешествиям. Она относилась к последовательным приверженцам буддизма и мечтала посетить священные для единоверцев горы Утай, расположенные на юго-западе от Пекина, куда больше всего любили съездить предыдущие ей императоры. Вместе с тем она всегда брала в расчет затраты на такую поездку, прислушивалась к совету великого князя Гуна и его товарищей советников, поэтому отказывалась от нее. Теперь она сообщила вельможам о том, что в обмен на предстоящие дорогостоящие познавательные путешествия, такие как посещение охотничьего домика вслед за предыдущими императорами или поездка на побережье для осмотра вновь модернизированного флота (на что имела полное право), она собирается отстроить для августейшей пенсионерки пристанище своей мечты. На громкие протесты никто не решился; итак, строительство нового, принадлежащего Цыси Летнего дворца – Ихэюань (Садов рукотворной гармонии) началось.

Этот Летний дворец, ставший в наши дни главной туристической достопримечательностью Пекина, служил поводом для яростных нападок на Цыси. Кто-то утверждал, будто его восстановление стоит десятки миллионов лянов серебром, которые Цыси похитила у штаба военно-морских сил, тем самым доведя его до несостоятельности, приведшей к катастрофическому поражению, нанесенному японцами. Посетители Летнего дворца практически всегда слышат от экскурсоводов слова осуждения вдовствующей императрицы за все это. На самом деле расходы и источники привлечения средств были совсем иными. Летний дворец обошелся отнюдь не в десятки миллионов лянов. Изначальный Сад чистых родников, посаженный при императоре Цяньлуне в середине XVIII века, стоил казне 4 402 852 ляна серебром. Когда Цыси восстанавливала его, она добавила несколько строений и современные удобства, поэтому фактические расходы превысили упомянутую выше сумму. Начальной сметой бухгалтерии этого проекта покрывалось пятьдесят шесть строительных объектов (около половины суммы) стоимостью 3 166 700 лянов серебром. Если верить китайским историкам, подробно изучившим учетные записи двора той поры, общая стоимость восстановления Летнего двора оценена как максимум в 6 миллионов лянов. Это не намного больше расходов на свадьбу императора Гуансюя – 5,5 миллиона лянов (средства поступили из министерства налогов, но они не вызвали никаких протестов). Цыси вложила 3 миллиона из ее сбережений от ассигнований на содержание двора. «Пожертвования» внесли кое-кто из чиновников. Но все равно она нуждалась в государственном финансировании.