Сколь бы очевидной для Цыси ни выглядела измена Чжан Иньхуаня, какую бы ярость она ни испытывала, вдовствующая императрица не могла вывести его на чистую воду через судебное разбирательство. В этом случае она просто не могла себе позволить оскорбление Японии. В итоге, когда Чжан Иньхуаня приговорили к ссылке, его «прегрешения», указанные в императорском указе, выглядели диковинным образом: «вынашивал злые умыслы, вел себя скрытным образом, заискивал перед влиятельными людьми, а также проявлял непредсказуемость и ненадежность». Такой приговор звучал нелепой профанацией права, послужившей усилению отвращения к Цыси со стороны иностранцев. Они требовали свободы для сэра Чжан Иньхуаня. Два года спустя в тот самый день, когда Цыси обратилась за поддержкой со стороны Японии и Британии, чтобы справиться с иностранным вторжением, она приказала казнить Чжан Иньхуаня в месте его ссылки. Это распоряжение она приказала доставить самой большой скоростью. Чжан Иньхуань не давал покоя Цыси, и она захотела предвосхитить любые требования британцев и японцев о его освобождении в качестве условия для заключения договора о помощи.

Цыси распорядилась казнить и ряд других деятелей, приговор которым не требовал судебного решения и определялся волей трона: из числа евнухов. Пять главных евнухов, обеспечивающих связь между императором Гуансюем и Диким Лисом, подверглись смертной казни от палок бастина-до внутри Запретного города[37]. Но на этом Цыси не унялась: она позаботилась о том, чтобы «никаких гробов и похорон им не досталось, просто сбросьте их в общую безымянную могилу». Десятерых евнухов сначала избили, а потом навесили на них шейные колодки – тяжелые деревянные хомуты весом от 13 до 17 килограммов, которые устанавливали на шеи и плечи евнухов, в некоторых случаях навсегда. Такие наказания не применялись настолько долго, что старые колодки сгнили, а камеры дворцовой тюрьмы частично обвалились. Канцеляристам двора пришлось заказывать новые колодки и организовывать ремонт тюремных камер.

По сравнению с ними чиновники, причастные к делу Кан Ювэя, но не участвовавшие непосредственно в заговоре с целью убийства Цыси, отделались относительно легким испугом. Большую часть из них просто разжаловали со службы. Одного только просвещенного партнера Сюй Чжицзина приговорили к пожизненному тюремному заключению. Но и его через два года выпустили на свободу. В то время Пекин оккупировали иностранные завоеватели, и они открыли двери всех тюрем. Вместо бегства он остался в Китае и получил от Цыси официальное освобождение от заключения. Еще одного чиновника сослали в Синьцзян, но через два года ему разрешили вернуться домой.

Цыси занималась своими врагами и одновременно требовала продолжения реформ. По этому поводу она выпускала указы с разъяснением своих пожеланий. Вдовствующая императрица собственноручно написала пространный указ, в котором восхваляла Запад за «способность сделать свои страны богатыми и сильными», а также обещала, что власти Китая будут «учиться на его полезных примерах и внедрять их у себя шаг за шагом». Однако, притом что многие постепенные эволюционные перемены на самом деле продвигались вперед, реформа как таковая все-таки застопорилась.

Указы, касавшиеся Кана и его соратников, отменили; в спешке разжалованных чиновников восстановили в правах; негодные распоряжения, такие как с предоставлением любому подданному империи права прямого письменного обращения к императору с получением ответа, аннулировали; и радикальный пересмотр критериев императорских испытаний приостановили. На самом деле казалось, что в империю возвращаются старые добрые времена. Западные наблюдатели, не имевшие ни малейшего понятия о том, что реформы затеяла и направила Цыси, зато считавшие, будто, наоборот, возглавил их Кан Ювэй через императора Гуансюя, проявляли завидное единодушие в осуждении вдовствующей императрицы за уничтожение реформаторского движения, просуществовавшего всего лишь 100 дней.

Выставив Цыси перед Западом последним злодеем, Кан попытался убедить заморские правительства применить военную силу ради свержения вдовствующей императрицы и восстановления на троне императора Гуансюя. В Японии он вел переговоры с руководством разведывательного ведомства с самого момента прибытия туда, при этом он агитировал оказать помощь в похищении императора и установлении китайского трона на японских штыках, то есть фактического «проведения слияния Великой Азии». Активное участие в этих переговорах принимал пресловутый Би, которого в свое время призвали убить Цыси. Официальную позицию Токио сформулировал сотрудник японской разведки Котаро Муна-ката: «Японское правительство не намерено отправлять вооруженные силы просто так, но, если наступит подходящий момент, оно обязательно окажет помощь даже без вашего обращения за ней».

Стремясь не подпустить к императору Гуансюю освободителей или похитителей, Цыси обложила своего узника плотным кольцом стражи. Его усадьбу Интай на территории Морского дворца снабдили огромными железными замками и запорами, изготовленными по спецзаказу в столице императорским кузнецом. Усадьбу огородили кирпичной стеной, сделавшей ее неприступной со стороны озера. Огромный щитовой затвор, отделявший озеро от внешних вод, проверили и укрепили на предмет того, чтобы нельзя было проникнуть в усадьбу или выбраться из нее вплавь. С наступлением зимы поверхность озера покрыл лед, который по особому распоряжению пробивали, чтобы никто не смог приблизиться к императору пешком через это озеро. У Цыси даже появились страхи по поводу того, что звуки громких ударных инструментов ее приемного сына – барабанов, гонгов и цимбал – могут быть услышаны за пределами дворца и освободители установят место его нахождения и наладят с ним связь. Поэтому она проинструктировала евнухов, присматривавших за его инструментами, предупреждать ее перед тем, как выдавать их хозяину.

Жемчужная наложница императора помогала мужу поддерживать связь с Кан Ювэем через своих евнухов из числа прислуги. Ее усадьба находилась на берегу напротив императорского острова и выходила на него окнами. Теперь береговую сторону ее усадьбы закрыли кирпичной стеной, а ее саму тоже объявили узницей.

Отвратительные серые стены изуродовали даже собственный Летний дворец Цыси. Резиденция Гуансюя в этом дворце под названием Усадьба с нефритовой балюстрадой стояла как раз на берегу озера, и до нее в принципе можно было добраться на лодке или ныряльщикам под водой. Сторону, выходящую фасадом на озеро, по этой причине загородили горой кирпича, следы которой можно обнаружить даже сегодня.

У Цыси возникло стойкое отвращение к своему приемному сыну: он фигурировал участником заговора с целью ее убийства, а она все равно не могла изобличить его. Многие считали его трагическим героем – сторонником реформ, а ее – реакционным и жестоким злодеем. При этом защититься ей было нечем. Чувство горечи и обиды отступало только при просмотре оперы о бессердечном приемном сыне, который довел своих приемных родителей до смерти, но потом его постигло заслуженное наказание в виде чудовищной молнии, выпущенной богом-громовержцем. Цыси эта опера пришлась по душе, и она посмотрела ее много раз. Вдовствующая императрица распорядилась, чтобы оперного приемного сына представляли в образе отпетого мерзавца, а число раскатов грома и разрядов молнии увеличить в пять раз. Чтобы ужас возмездия выглядел и воспринимался на слух еще нагляднее, она к тому же добавила в финальную сцену пугающих богов ветров и бурь. Лишенная возможности на воздаяние по достоинству своему приемному сыну за его подлость Цыси рассчитывала на богов, которые в один прекрасный день его все-таки как следует накажут.

Мысль убить императора Гуансюя вполне могла посетить ее сознание, но она никогда серьезно о таком выходе для себя не задумывалась. Не говоря уже о том, что Цыси боялась гнева Небес, она к тому же не хотела рисковать внутригосударственными и внешнеполитическими последствиями такого поступка. Понятно, что ей приходилось опровергать слухи о том, что императора якобы постепенно убивают или уже умертвили. Без того слабого здоровьем императора после того, как его мир перевернулся с ног на голову, свалил тяжелый недуг. По традиции высшим сановникам представляли отчеты лекарей августейших особ, а в провинции спустили гласный указ с требованием прислать в столицу лучших врачей. Подобные действия рассматривались общественностью как маневры Цыси по подготовке населения к объявлению о кончине императора. Ей пришлось отправить главу внешнеполитического ведомства великого князя Цзина к сэру Клоду Макдональду, чтобы тот попросил данного британского министра помочь «внести ясность». И когда сэр Клод предложил, чтобы посольскому врачу позволили осмотреть императора, великий князь Цзин тут же согласился.