20 июня солдаты магометанской армии застрелили посла Германии барона фон Кеттелера, когда тот вышел из-за баррикады, чтобы отправиться в министерство иностранных дел Китая[41]. Для Цыси путей отступления не оставалось, ведь вдовствующая императрица знала (ей подсказала это королева Виктория), «если убит один из послов, войны не избежать». На следующий день, то есть 21 июня, Цыси объявила войну всем восьми странам-агрессорам.

После того как Цыси объявила войну Западу, ихэтуаням присвоили правовой статус и внедрили в организационную структуру под командованием великих князей, питающих к ним симпатию. В столице насчитывалось полмиллиона ихэтуаней, а общее руководство ими поручили великому князю Дуаню. Всех их собрали приблизительно в 1400 групп численностью по 200 человек каждая. Больше 100 тысяч из них вместе с регулярной армией охраняли дорогу на Пекин, вдоль которой двигалось больше 20 тысяч человек заморских войск. Личный состав китайской регулярной армии подготовили по западному образцу и оснастили современным вооружением. «Боксеры», ставшие теперь товарищами по оружию маньчжурских солдат и офицеров, одетых в обмундирование западного образца, называли своих союзников «кандидатами в волосатики». Жена американского посла Сара Конгер оставила в своем дневнике такую запись: «Соединенные в единое войско «боксеры» и маньчжурские солдаты представляли собой сильную армию. Иностранцы, знавшие китайцев дольше и лучше других, говорят, что никогда не замечали в их характере ничего такого, что могло напоминать нынешнее упорство… Бои за Тяньцзинь можно назвать ужасными. Китайцы продемонстрировали мужество, которое не могли себе представить те, кто вроде бы прекрасно их знал. Они действовали решительно, сражались храбро и устроили заморским армиям серьезную проверку». Преподобный Артур Г. Смит писал: «Несомненно, китайские армии… сражались с отчаянием, которого в войне с Японией они даже близко себе не позволяли».

Цыси объявила о своей признательности ихэтуаням и наградила их серебром из придворной казны. Она приказала открыть арсеналы, где хранилось старое оружие, изъятое из употребления теперь уже приведенной к современным стандартам регулярной китайской армии, и распорядилась раздать это оружие ихэтуаням. Вооружившись всем этим добром, пусть даже весьма примитивным, в дополнение к своим предельно примитивным ножам и пикам, «боксеры» с самозабвением фанатиков бросились уничтожать врага, владевшего современной европейской военной техникой. Один из их врагов в своем дневнике записал следующее: «Они с криками медленно приближались, их мечи и пики сияли на солнце, и тут же целыми шеренгами ложились на землю, скошенные оружейным и пулеметным огнем». Вожди ихэтуаней, верившие в свое священное предназначение, гибли первыми. Один английский солдат описал такую сцену: «Разодетый хоть куда вожак «боксеров» направился театральным шагом вперед, к наплавному мосту прямо перед русской пехотой. Он размахивал своим кушаком и исполнял причудливый ритуал, но, понятное дело, через считаные секунды просто лег трупом».

Наблюдая, как чары их вожаков развеиваются, кое-кто из ихэтуаней решил, что иностранцы, должно быть, обладают сверхъестественными способностями, и вознамерились превозмочь их с помощью древних методов. Они выставляли на зубцы городских стен ночные горшки и бандажи с женских ног (два этих предмета китайцы считали самыми дурнопахнущими), в напрасной надежде на то, что своим зловонием они отгонят осадивших их иностранцев. Цыси тоже скатилась до дикого безрассудства. Она надиктовала два указа с просьбой к одному буддийскому монаху, якобы обладавшему способностью к чудесам через обращение молитв, отправиться на фронт и оказать помощь в отражении канонерок врага. По мере продвижения солдат западных союзников внутрь Китая становилось ясно, что никакое обращение к чудесам, использование смердящих предметов и привлечение теолога остановить завоевателей не поможет.

Так как ихэтуани превратились в решающую силу в войне китайцев, они сделались совершенно неуправляемыми и занимались тем, что у них лучше всего получалось: грабили города и поселки, чиня свой произвол мародеров. Ущерб от них на одной только благополучной улице Тяньцзиня до того, как город заняли иностранные войска, оценивался в десятки миллионов лянов серебром. Чернь растащила имущество из домов жителей, в том числе из поместий ряда сановников. В Пекине мародеры очистили поместье августейшей великой княжны – дочери покойного великого князя Гуна, которую Цыси удочерила.

Мародеры не обошли стороной даже Запретный город. Там великие князья среднего возраста начали одеваться в манере ихэтуаней – в короткие куртки с красными кушаками. «Боксеры» ходили повсюду с задиристым видом, как позже вспоминала Цыси, «подпрыгивали и вопили, вели себя совсем не так, как положено вменяемым людям, а как умалишенные или перепившиеся подонки». Один из них «даже вступил со мной в препирательство! Он чуть было не перевернул императорский алтарь!». Кое-кто из императорских гвардейцев (одним из подразделений которых командовал великий князь Дуань) примкнул к ихэтуаням. Пошел даже слух, будто ихэтуани собираются войти в Запретный город и поубивать прозападных сановников, например великого князя Цзина и Жунлу. Однажды перед Цыси положили требование, чтобы обслуживающий персонал Запретного города прошел проверку на наличие в его составе «кандидатов в волосатики». Цыси спросила: как будет производиться такая проверка? И услышала в ответ, что, мол, после произнесения соответствующих заклинаний ихэтуани получали возможность видеть крест на лбу любого человека, подвергшегося обряду крещения. Напуганные евнухи и служанки умоляли Цыси предохранить их от проверки, но вдовствующей императрице пришлось приказать им подвергнуться испытанию из-за угрозы того, что ихэтуани могут использовать ее отказ в качестве предлога для осады Запретного города. В том случае, если «боксеры» не предъявят никаких обвинений, наградой им будет то, что сама вдовствующая императрица окажется обязанной им. Цыси ощущала себя ослабленной до положения «бумажного тигра». Наместникам, недовольным реакцией на текущие события, Цыси дала следующее объяснение: «Незаметно на протяжении считаных месяцев в столице скопилось больше сотни тысяч ихэтуаней, объединивших в своих рядах представителей самых разных сословий от рядовых подданных до великих князей и вельмож… Нашей столице грозила бы немыслимая опасность, попытайся я использовать армию для их подавления. Мне пришлось общаться с ними, терпеть обращение, будто я один из их вожаков, а также стараться держать их под контролем и как-то спасать ситуацию…»

Понятно, что свой контроль Цыси навязывала не так решительно, как это делала обычно. Прямо у нее под носом десятки тысяч ихэтуаней вместе с магометанской армией осаждали посольский квартал. С началом войны они стали совершать на него нападения. Вдовствующая императрица знала о самоубийственных последствиях нападений на дипломатов и больше не передавала оружия ихэтуаням, собравшимся там. Пламенно ненавидящие Запад солдаты магометанской армии размещались всего лишь в одном секторе этого квартала, зато остальные секторы находились в руках прозападного Жунлу. Штурмы, организованные Жунлу, сопровождались большим шумом, но толку они приносили мало. Находившаяся в посольстве Сара Конгер так описала эти нападения в своем дневнике: «Рев их боевых рогов, крики солдат и выстрелы их пушек я бы назвала самыми устрашающими звуками в моей жизни». Но все же «эти китайцы часто стреляли с перелетом, за что мы приносим им свою признательность.

Грохочущие пушки посылали снаряды прямо в нас; иногда эти снаряды разрывались над нашими головами, иногда уходили с перелетом, но ни один осколок нас не коснулся. Когда противник после многочисленных попыток приближался на дистанцию надежного поражения нас и несколько снарядов попадало в наши строения, у китайцев как будто бы опускались руки. Не раз они продолжали огонь до полного разрушения одного из этих зданий или стен. Что это могло быть на самом деле, если не Бог спасал нас? Он любящей рукой ограждал нас от гибели».