Как человек замкнутый, император Гуансюй глубоко переживал свое нынешнее положение, и ему не с кем было поделиться своими тягостными мыслями. Состояние его здоровья стало ухудшаться, и каждые несколько дней ему приходилось принимать какую-нибудь целебную настойку. Позже он написал, что как раз с этого времени у него появилось «постоянное ощущение холода вокруг лодыжек и коленей, и при малейшем ветерке начиналась простуда», простуда у него появлялась и в том случае, если его «как следует не укрывали на ночь». Его голос упал до уровня шепота, а речь стала неразборчивой для чиновников, которых он изредка принимал. Даже по почерку можно было догадаться о недомогании императора: черты он проводил трясущейся кистью, размеры иероглифов уменьшились в два раза от их обычной величины, как будто молодой человек слишком ослаб, чтобы уверенно водить кистью.
Цыси прекрасно знала о состоянии приемного сына. Она попросила императорского наставника Вэна, чтобы тот убедил его вернуться в свой класс, и слезно объяснила отсрочку с передачей властных полномочий своим «долгом перед предками». Только вот единственным средством от затянувшегося недомогания Гуансюя, то есть передачей власти ему, делиться Цыси не хотела.
Летом 1887 года императору Гуансюю исполнилось шестнадцать лет. В этом возрасте Цыси женила своего собственного покойного ныне сына, а подготовка к его свадьбе началась, когда ему шел еще только четырнадцатый год. Цыси оттягивала женитьбу приемного сына, так как тогда его придется признать совершеннолетним, после чего ей вряд ли удастся удержать власть над империей. Однако его свадьбу нельзя было откладывать до бесконечности, и поэтому пришлось приступить к конкурсу невест, охватывающему всю страну. Этот процесс затянулся, и в один прекрасный день 1888 года император Гуансюй взорвался от негодования. Он отказался идти на предусмотренный расписанием занятий урок и в великом возбуждении разбил оконное стекло. (Этот император прославился своим дурным характером и однажды, судя по дневниковой записи его наставника Вэна, «в ярости приказал жестоко высечь трех евнухов из департамента чая: одного из них чуть ли не до смерти, и все ради развлечения.) Пришло время, когда он уже не мог сдерживать ненависти к своему «дражайшему папе». Цыси такого от него не ожидала. Через два дня после бурного проявления страстей она объявила, что венчание состоится в начале следующего года. Вскоре вышел новый указ, свидетельствующий о том, что она отправится на покой сразу после свадьбы императора. На его основании приемный сын вдовствующей императрицы издал свой собственный указ с расписанием церемонии ее отставки. Так что шансов вмешаться в начатый процесс ни у кого не оставалось. В считаные дни после таких объявлений Цыси переехала из Запретного города в Морской дворец, который предназначался ей в качестве дома для заслуженной пенсионерки. Краска в ее новых палатах еще не просохла, и ей пришлось поселиться во временных апартаментах.
В своем статусе вдовствующей императрицы Цыси должна была помочь в выборе жены для своего приемного сына. Она же нуждалась в императрице, беспрекословно ей повинующейся. Поучаствовав в обязательном конкурсном процессе, Цыси предельно ясно объявила свой выбор: дочь ее брата гунцзюэ (герцога по-европейски) Гуйсяна[28]. Ей всегда нравилась эта девушка, и уже несколько лет она «приберегала» ее для роли китайской императрицы. Лунъюй отличали кротость и благонравие в сочетании с прекрасными манерами. Но отмечался у нее один недостаток – простодушие, который нельзя было восполнить остроумием. Тремя годами старше императора, а ей на момент венчания исполнился двадцать один год, она не слишком подходила возрастом для августейшей избранницы. Даже в обычной семье ее посчитали бы великовозрастной невестой. Когда императорский наставник Вэн записывал имена выбранных спутниц жизни императора, он опустил возраст новой императрицы, упомянув только лишь возраст двух наложниц: Жемчужной двенадцати лет и Нефритовой – четырнадцати.
Император Гуансюй невзлюбил свою императрицу, а ее отца ненавидел еще сильнее. Гунцзюэ считался человеком в приличном обществе презираемым. Он покуривал опиум даже притом, что его сестра, вдовствующая императрица, терпеть не могла этот наркотик. Зарекомендовавший себя безнадежно некомпетентным чиновником, он никогда не занимал сколь-нибудь значительной должности. Так как он промотал большую часть своего состояния, Цыси чувствовала себя обязанной помогать его семье материально, но не денежными подачками, которые могли отправиться прямо к торговцу опиумом, а подарками, которые она время от времени ему преподносила. Когда от вдовствующей императрицы приходили евнухи с фарфоровой вазой или шкатулкой для драгоценностей из перегородчатой эмали клуазоне, они рассчитывали на щедрые вознаграждения, которые гунцзюэ приходилось изыскивать, закладывая свои пожитки. Эти евнухи предупреждали о времени своего прибытия, чтобы домочадцы Гуйсяна воспользовались возможностью посетить лавку ростовщика, а потом слонялись по дому гунцзюэ, расточая приветствия всем членам семьи, а также бесконечные комплименты чаю и угощениям. И родственники Гуйсяна не могли устоять перед их лестью. Получив причитающиеся им подачки, евнухи между собой непристойно надсмехались над супругой гунцзюэ. Так что император не мог гордиться такими родителями жены, как она и ее муж Гуйсян.
Выбор невесты обнаружил полное отсутствие у Цыси сочувствия к приемному сыну. Своему покойному сыну она позволила самому выбрать себе невесту даже притом, что совсем не одобряла его выбор. Ведь дед будущей императрицы погиб от ее рук, и девушка могла затаить ненависть к Цыси. Но она любила своего сына и не посмела противиться его выбору. На этот раз она подобрала императрицу для своего приемного сына, абсолютно не заботясь о его чувствах. Император Гуансюй внешне никак не проявил недовольства, исполнив свой долг сыновнего повиновения, к тому же его «дражайший папа» обладал слишком непреклонным характером, чтобы ему возражать. Так что он избрал свой путь мщения и преподнес Цыси сюрприз сразу же после официального прихода к власти 4 марта 1889 года.
Свадьба состоялась на следующий день после Дня приветственных речей и обошлась казне в 5,5 миллиона лянов. Мероприятие провели предсказуемо роскошное, благо погода стояла ясная. Императрица Лунъюй в золотом паланкине проследовала по центральной аллее Запретного города, на которую разрешалось ступать одному только императору, а также императрице по единственному случаю ее венчания. Ее окружала лишенная деревьев грандиозная императорская парадная часть Запретного города с шеренгами почетного караула в красной униформе с многоцветными знаменами и чиновниками в синих халатах на фоне малиновых стен и золотых крыш. Ее паланкин внесли в Ворота высшей гармонии, сгоревшие совсем недавно и теперь временно обозначенные сооружением из бумаги и пиломатериалов, хотя выглядели они торжественно, как настоящие. Как и эти ворота, брак императрицы Лунъюй окажется всего лишь видимостью.
За этими воротами располагался самый величественный зал Запретного города – Зал абсолютной гармонии (Тайхэ), где проводились самые важные мероприятия в истории династии. На следующий день после Дня приветственных речей там назначили проведение грандиозного приема в честь отца невесты гунцзюэ Гуйсяна. Только вот в то утро, как сообщил императорский наставник Вэн, император Гуансюй проснулся «с жалобой на головокружение», и его «стошнило водой». Императорские лекари не смогли обнаружить у него никаких нарушений здоровья, но сам император тем не менее объявил о том, что ему следует остерегаться сквозняков, и отказался идти в грандиозный зал. Прием пришлось отменить, а всем собравшимся сановникам оставалось только разойтись по домам. Отмена такого мероприятия считалась событием неслыханным, и сразу же по столице поползли слухи. Император позаботился о том, чтобы смысл такого пренебрежения родственниками невесты дошел до подданных, и он приказал разослать нетронутые угощения по домам чиновников в соответствии со списком приглашенных, особо потребовав, чтобы ни крошки не досталось семье тестя с тещей. Легко себе представить ярость Цыси, когда она узнала о публичном оскорблении ее брата. При поступлении известий о недуге императора, отмечал императорский наставник Вэн, в ее Морском дворце «оперные представления шли не прекращаясь».
