- Я, конечно, понимаю на какие иду с тобой риски. Но именно поэтому на них иду.
Николас наконец-то отошёл от Кена. Правда, из-за приподнятого где-то на шестьдесят градусов над полом стола с беспомощным Вудардом, Кеннет продолжал прекрасно видеть своего похитителя. И, судя по всему, куда более страшного, чем Ганнибал Лектор, маньяка, потому что даже он не имел никакого представления, кем по своей истинной сути являлся Хардинг, и что на самом деле творилось в его, хоть и напрочь отбитой, но при этом всё равно гениальной голове. Ведь это всем давно известная аксиома. Все гении – не дружат с головой, а большинство гениев ещё и от природы аутисты. Правда, Ник совсем не аутист… если только он им не был в далёком детстве, когда и в самом деле выглядел и довольно странным, и заметно отчуждённым от остальных сверстников изгоем. Но аутизм ведь не излечивается и вроде не считается болезнью. Или же всё-таки?..
Кажется, Кена занесло не в ту степь. Не о том ему сейчас нужно было думать. Он должен сосредоточить всё своё внимание на окружающей обстановке. Он же собирается отсюда сбегать или уже не собирается?
- Боюсь даже себе представить, сколько мне придётся убить на тебя время, чтобы вытравить из твоего мозга все инстинкты самосохранения, включая животные. Включая самую главную и практически неизлечимую – тягу к свободе. – похоже, Хардинг и вправду читал его мысли. Хотя, скорее, просто хорошо знал, как себя ведут все его подопытные или схожие с Вудардом особо буйные пациенты. – Задача крайне сложная, но это не значит, что она совершенно невыполнимая. Поскольку в нашем мире невыполнимых целей не существует. Просто мы пока не знаем о всех возможных вариантах и методах их достижения. В пределах бесконечной вселенной их тоже должно иметься бесконечное множество. А это значит…
Судя по абсолютно спокойной интонации Хардинга и его неспешным движениям, он действительно никуда не торопился. А по заглядывающей к ним в смотровой или процедурный кабинет через решётчатые окна чёрной темноты (только лишь кое-где прореженной жёлтыми пятнами парковых фонарей), сейчас на улице как минимум была глубокая ночь.
Сколько Кен пребывал в отключке после того, как его забрали из его квартиры? Оставалось только догадываться. Если сопоставлять с тем временем, которое он провёл на той стороне, то где-то часа три, максимум четыре, что тоже ещё не являлось стопроцентным фактом.
- Это значит, что и у нас с тобой достаточно для этого времени. И не опробованных даже из известных психиатрии методов для достижения нужных мне результатов. А их, поверь мне на слово, просто бесчисленное множество, причём даже без применения хирургического вмешательства. Думаю, тебе все эти вещи не безызвестны, да, Кен?
Всё это время Хардинг что-то делал у одного и процедурных столов кабинета, на стерильной столешнице которого были предварительно разложены какие-то то ли инструменты, то ли обычные медицинские приборы с лекарствами. Кену было сложно их рассмотреть из-за постоянно слезящихся глаз и из-за того, что Ник заслонил собой почти половину стола. Но не заметить, как Хардинг взял очередной шприц и тщательно проверил отсутствие пузырьков воздуха в его полой части, уже чем-то предварительно наполненной, Вудард не сумел.
- Ты ведь служил в спецподразделении, если мне не изменяет память? И успел побывать во многих горячих точках. А там вам определённо приходилось сталкиваться нос к носу с не менее жёстким, чем вы врагом. Вы ведь кого-то обязательно брали в плен. И обязательно его пытали, даже если вам не нужно было из него выбивать необходимую для вас информацию. Вас тоже обучали подобным пыткам на дополнительных занятиях. Поскольку это неотъемлемая часть вашей службы. Забывать о своей человечности и забывать о том, что перед вами такие же, как и вы, люди. Скольких ты там пытал лично, а, Кен? Ты помнишь их всех? Как они кричали от причиняемой тобой боли, как захлёбывались под полотенцем, пока ты лил им через него в рот воду. Я, наверное, и десятой части не знаю из того, что вы могли творить с этими, как вы их должно быть про себя называли, нелюдями. С этими бесчеловечными животными, да? Тебе сняться их лица, вопли и тот безумный бред, который они несли в состоянии полного аффекта?
Едва ли Хардинг и вправду хотел услышать от Вударда ответ, поскольку в его планы не входило так скоро освободить того от кляпа. Или же всё-таки входило? Поэтому он и собирался ему что-то вколоть? Очередной тормозящий мышечную активность транквилизатор? Или что-то нечто более убойное?
Он уже почти с полминуты как смотрел в лицо Кена, приближаясь к тому с полным шприцом наготове и зачитывая на ходу свой циничный монолог, как будто и вправду успел заучить его несколькими часами ранее наизусть. До полной безупречности.
- Ты хорошо помнишь, в кого вы их тогда превращали? Чем они становились в твоих знающих и совершенно безжалостных руках? Я не пытаюсь тебя в чём-то обвинить, Кен. Нет. Нисколько. Я даже в каком-то смысле прекрасно тебя понимаю и всецело разделяю все твои прошлые деяния и едва ли человеческие поступки. Ведь ты был в зоне боевых действий. А война – это совершенно другое. На войне всё иначе. На войне невозможно оставаться человеком. Потому что человек, как правило, никого не убивает, ибо это… смертный грех.
Очередная набежавшая слеза скатилась по виску Вударда, но он ничего не мог с этим сделать. Он вообще ничего не мог сделать, даже, наверное, просто думать. Видимо, поэтому и не понимал, зачем Хардингу приспичило опять что-то в него колоть, а перед этим специально расстегнуть на его шее фиксирующий воротник смирительной рубашки. Именно туда Ник его уколол – в трапецию, чуть ближе к плечу, а не к шее. Но боль он почувствовал. Острую, тонкую, будто ему вогнали иглу как минимум на десять дюймов, хотя, скорее даже на пять миллиметров не продвинулись, так и не достав до мышечных волокон. Осталось теперь только ждать дальнейшего действия неизвестного ему транквилизатора. И то, что Хардинг не вколол его прямо в вену, говорило о том, что он определённо никуда не торопился.
- Кстати, знаешь, что самое занятное в этих библейских заповедях. То, что убийство считается смертным грехом. Но там ничего не говорится про пытки и медицинские эксперименты. Я ведь и не собираюсь тебя убивать. Наоборот. Я очень хочу, чтобы ты не умирал как можно дольше. Даже если ты начнёшь меня умолять об обратном, Кен… А ты, надеюсь, уже должно быть понял о том. – Хардинг вдруг нагнулся очень близко к уху Вударда и, совершенно не понижая голоса, заговорил прямо в голову своей полностью деактивированной жертве. – Что я очень этого хочу. Чтобы ты начал молить меня об этом. Молить о твоём освобождении. О полном освобождении от этого бренного мира. У тебя был шанс всего этого избежать, Кен. Но ты, почему-то от него отказался. Я, конечно, чуть позже обязательно узнаю почему, только тебе уже это мало чем поможет.
Хардинг вдруг поднял руку без шприца и ласково… Очень-очень ласково погладил Кена по макушке и за виском над противоположным ухом. Будто перепуганного до смерти маленького ребёнка, который по своим габаритам во многом превосходил своего далеко не хилого соперника. Словно давно не щупленький пастушок Давид пытался приласкать полностью им же поверженного Голиафа.
- Ты сделал свой выбор, Кен. Не самый правильный, но всё же сделал. В этом тебя сложно винить, поскольку тебя опять подвело извечное чувство самосохранения. Но, обещаю. Я обязательно тебя от него избавлю, как и твоё сознание от тягчайшего бремени совершенно невыносимой для тебя реальности. Ведь она таковой и станет в скором времени. Что даже смерть Мии на её фоне покажется тебе ничтожнейшей трагедией, а то и самой желанной для тебя милостью. Возможно, это не случится очень быстро. Но через определённое время всё же произойдёт. Ибо невозможно избежать неминуемого.
«Да, Дерек. Я буду убивать тебя очень и очень медленно. Как минимум целую вечность.»
Ему это не почудилось, и он действительно услышал другой голос Хардинга. Чуть искажённый, с хриплыми и издевающимися нотками от менее сдержанного психопата. И когда Ник наконец-то убрал свои руки от Кена и отошёл от стола-лежанки, к которому был привязан Вудард, то открыл тому прежний обзор почти на весь процедурный кабинет. Как и на себя второго. На стоявшего в пяти метрах от них в противоположной стороне комнаты Хардинга призрака с презрительной усмешкой и гримом Джокера и со светящимися бирюзово-голубым цветом глазами. Кажется, он был таким же полупрозрачным и по большей части чёрно-белым, как и в квартире Кена. Но теперь он больше не пытался раствориться в воздухе или что-то сделать, подобно то появляющемуся, то резко исчезающему кинокадру из бесцветного немого кинофильма.
