Квадрат, круг — рай потерянный, рай будущий, предмет надежд и упований. Будучи не только приношением [Богу], но и инструментом предвидения, та архитектура, которую мы называем романской, равно принадлежит сфере магии и сфере эстетики. Она сформировалась в сознании небольшого числа очень чистых людей, силившихся проникнуть сквозь завесу тайн в угадывавшиеся за ней неизведанные области, желанные, волнующие, лежащие за пределами того, что способны охватить чувства и разум человека. Их дух мог легко затеряться в лабиринте неясных видений. И они ожидали, что произведение искусства сможет служить им путеводной нитью.
На шпалере из Жероны Творение изображено таким, каким ему должно было оставаться, каким оно вышло из рук Творца: взору открыты все его сокровища, рыбы, цветы, птицы; Адам призван возделывать сад, добывая у природы ее плоды мирными, чередующимися из месяца в месяц, трудами. Над этим цельным и гармоничным миром, в центре всех его кругов пребывает Христос — юный, безбородый, владыка мира и спокойствия. В действительности мир пошел трещинами, разломился. Он отравлен, поражен тлением. И вот, искусство и молитва вместе ищут ответ на неотвязно преследующий их вопрос: зачем существует зло? Для чего нужны ядовитые растения, животные с хищными когтями, исступленные, жестокие, испорченные люди? Почему рыцари занимаются грабежом, а крестьяне прозябают в нищете? Искусство монастырей старается показать, что и святые, служившие Богу, также были жертвами зла. Их пытали, им выкалывали глаза, их варили в [котлах], распиливали надвое, разрывали на куски. Это происходило в мире. Но теперь, за пределами этого мира, где мы все окажемся завтра, они живут во славе. Они получили свою награду, свой феод на небесах. Они вассалы такого сеньора, который — и это всем известно — преследует любую несправедливость, который поражает молнией, топчет ногами, низвергает гордецов и возвышает униженных. И монастырь является дворцом этого великолепного сеньора. Он должен блистать красотой, чтобы хозяин был благосклонным; поэтому его нужно постоянно украшать. Это как бы преддверие Рая. Здесь ожидают, пока врата закрыты. В них стучат, крича, чтобы их поскорее открыли, чтобы прошли зло и нищета, чтобы наконец излился свет. Чтобы настали дни, ужасные дни, о которых говорится в Апокалипсисе. Послушаем, что говорит Св. Иоанн:
«Агнец снял первую печать, и я увидел коня белого, и на нем всадника, имеющего лук, и дан был ему венец; и вышел он как победоносный. И когда Он снял вторую печать, вышел другой конь, рыжий; и сидящему на нем дано взять мир с земли, и чтобы [люди] убивали друг друга; и дан ему большой меч. И когда Он снял третью печать, вот, конь вороной, и на нем всадник, имеющий меру в руке своей. И когда Он снял четвертую печать, я взглянул, и вот, конь бледный, и на нем всадник, которому имя «смерть». Так видел я в видении коней и на них всадников, которые имели на себе брони огненные, гиацинтовые и серные; головы у коней как головы у львов, и изо рта их выходил огонь, дым и сера; а хвосты их были подобны змеям, и имели головы, и ими они вредили. От этих трех язв, от огня, дыма и серы, выходящих изо рта коней, умерла третья часть людей. Саранча была подобна коням, приготовленным на войну; и на головах у ней как бы венцы, похожие на золотые, лица же ее — как лица человеческие; и волосы у ней — как волосы у женщин, а зубы у ней были как у львов. На ней были брони, как бы брони железные, а шум от крыльев ее — как стук от колесниц, когда множество коней бежит на войну; у ней были хвосты, как у скорпионов, и в хвостах ее были жала; тогда погибла всякая плоть, движущаяся по земле: птицы, скот и дикие звери; все кишащее на земле и все люди; все имевшее дыхание жизни в ноздрях своих; все жившее на тверди земной умерло; и вот, большой красный дракон, и хвост его увлек с неба третью часть звезд и поверг их на землю; и (тогда) произошла на небе война: Михаил и Ангелы его воевали против дракона, и дракон и ангелы его воевали против них, но не устояли и не нашлось уже для них места на небе; Ангел обуздал дракона и сковал его на тысячу лет. И вот, (увидел я) великое множество людей, которого никто не мог перечесть, стоящих перед престолом и перед Агнцем с пальмовыми ветвями в руках своих. И Ангелы, стоявшие вокруг престола и четырех животных, пали пред престолом на лица свои, и поклонились Богу, говоря: «Аминь! благословение и слава, и премудрость и благодарение, и честь и сила и крепость Богу нашему во веки веков! Аминь.»
Для людей, не сумевших порвать со всем [миром] и укрыться в монастыре, все же существовало средство смыть свои грехи и заслужить благосклонность Бога; это было паломничество. Нужно было оставить свой дом, родных, осмелиться выйти из сеююни покровительственной поруки, проделывать долгий, в месяцы и годы, путь. Паломничество было формой покаяния, испытания, средством очищения, подготовкой к Судному дню. Это был также и символ: отдать швартовы и взять курс на Ханаан было как бы прелюдией к земной смерти и обретению другой жизни. Паломничество было и удовольствием: путешествие по далеким странам доставляло развлечение удрученным серостью этого мира. Путешествовали группой, компанией приятелей. И, отправляясь в Сантьяго-де-Компостела или в Иерусалим, рыцари брали с собой оружие, рассчитывая слегка потеребить неверных; в ходе таких путешествий и оформилась идея священной войны и крестовых походов. Паломничество мало чем отличалось от путешествий, периодически предпринимавшихся рыцарями, спешившими на службу при дворе сеньора. Только на этот раз речь шла о службе другим сеньорам — святым. Их мощи покоились здесь и там, в криптах монастырей. И паломники шли из монастыря в монастырь, где их принимали, кормили, наставляли.
Монастырская проповедь использовала страх перед Судом. Ее главное содержание воспроизведено в скульптурных изображениях, выполненных в начале ХП века в наиболее богатых аббатствах и украшавших порталы базилик. На них обычно изображен Всевышний в роли Судии, отделяющий широким, диагональным, неумолимым движением рук, как это можно увидеть на тимпане церкви в Конке, избранных, к которым поднята Его правая рука, от прочих — левая Его рука опущена, она несет наказание и навсегда отделяет зерна от плевел, которые в этом мире пока еще безнадежно перемешаны. Справа от Христа — лоно Авраамово, обитель мира, уравновешенные ритмы гармоничной архитектуры. С противоположной стороны — порок и мучения, судорожные жесты, хаос. Идет отбор. Сквозь сито проходит лишь то, что чисто, нечистота же и скверна человеческая остаются во тьме внешней; сито — это именно то, чем желает быть монастырь, и именно эту его роль стремится показать монастырское искусство и архитектура монастырей. Переступив порог, сделав шаг, предвосхищающий кончину и в то же время конец света, паломник переносится в иную, лучшую часть мира. Позади оставлены безобразие и страдание. Несколько тоньше, не так прямолинейно, как это делают скульптурные изображения портала, внутреннее расположение и убранство церкви призывают выйти за пределы своего «я» и, шаг за шагом приближаясь к этому сокровенному чуду, к священной раке, постепенно отрешиться от бренной человеческой оболочки. В раке хранится то, что осталось на земле от святого, этого друга великого Судии, его помощника, надежного заступника, чье расположение следует заслужить. Именно для этого странник пришел сюда, проделав столь утомительный путь; он должен поклониться святому, побыть краткий миг с ним, в его доме. Добиться разрешения провести здесь ночь. Ожидать под этими сводами возврата дня, освобождения, рассвета, который, возможно, окажется зарей последнего дня, дня великого исхода в сопровождении трубного гласа.
Наиболее ученые из мужей церкви, попадая в качестве паломников в начале XI века в монастыри Юга, бывали порой шокированы, находя там ковчежцы с мощами, имевшие форму тела или лица, и наблюдая восторженное исступление толпы, зачарованной этими подделками. Не было ли это возвратом к идолопоклонству? Их сомнения, однако, вскоре рассеивались. Святым нравилось, когда создавались их изображения и когда их статуи украшались. Подобным образом была украшена статуя Сент-Фуа в Конке. В результате приношений богатых и бедных вся фигура святой оказалась сплошь увешанной самыми блистательными украшениями какие только можно было найти, старинными драгоценностями, переходившими от одного поколения воинов к другому, и в особенности великолепными золотыми вещами, которые в это время воинственный, победоносный, торжествующий Запад в качестве военной добычи или предмета мирной торговли грудами вывозил из Испании, пока еще находившейся в руках неверных.
