«Вам известно, и об этом говорилось выше в нашей истории, как мессир Гийом де Линьяк и мессир Жан де БонЛанс вместе с несколькими другими рыцарями и оруженосцами из Оверни и Лимузена осаждали замок Вантадур с засевшим в нем Жоффруа Черная Голова. Осада сия продолжалась больше года, ибо замок был так сильно укреплен, что невозможно было взять его приступом, а у защитников его имелось все необходимое, в чем они могли иметь нужду, на семь или восемь лет, и этого хватило бы, даже если не доставлять туда никаких новых припасов. Между защитниками, находившимися в замке, и осаждавшими, укрывавшимися в бастидах, вспыхивали стычки; и за время осады было множество таких схваток, и были раненые с той и другой стороны. И случилось так, что во время одной вылазки Жоффруа Черная Голова вышел так далеко вперед, что выстрелом из арбалета ему пробило шлем и подшлемник, и был он так сильно ранен арбалетной стрелою в голову, что пришлось ему слечь в постель; и были его соратники тем сильно разгневаны; однако на время, пока он был в таком состоянии, все стычки прекратились. Впрочем, если бы он был благоразумен и берег себя, то вскоре бы от той раны и немощи оправился; но он не захотел остеречься, особенно от блуда с женщинами, и дорого за то заплатил, ибо это свело его в могилу. Но прежде чем смерть унесла его, он узнал о том: ему было сказано, что он не берег себя и потому был в большой опасности, ибо голова его воспалилась, и что ему надлежит привести в порядок свои дела и отдать последние распоряжения. Он так и сделал, и составил завещание в той форме и том порядке, о которых я сейчас поведаю.

«Перво-наперво он призвал в свои покои и пред очи свои благородных своих соратников по обороне замка, самых испытанных в боях товарищей; и когда они предстали перед ним, он сел на одре своем и сказал им такие слова: «Прекрасные сеньоры и соратники, я знаю и чувствую, что я в опасности и грозит мне близкая смерть. Долгое время были мы вместе и были друг другу весьма любезны. Был я вам в меру сил моих честным главой и командиром; и желал бы я при жизни увидеть, что у вас есть новый командир, который бы честно выполнял свой долг по отношению к вам и удержал бы сию крепость, ибо я оставляю ее вам со всем необходимым, что следует иметь в осажденной крепости: вином, провиантом, военным снаряжением и многими другими вещами сверх того. И вот прошу я, чтобы вы решили между собой и сказали мне, приметили ли вы или избрали себе командира или командиров, кто умел бы начальствовать и командовать так, как подобает начальствовать и командовать отважными воинами. Ибо я на войне никогда не считался ни с кем, но заботился лишь об успехе дела. Недаром более чем на чем либо-другом, я воспитывался и учился на походах и бранных делах английского короля, ибо я всегда держался на ристалище завоеваний, где и должно сбираться и пребывать отважным ратникам, любящим оружие и стремящимся выдвинуться. В пределах сих земля добрая и благодатная, а вокруг нее немало тучных пастбищ, и хотя сейчас французы воюют с нами и затеяли осаду, это не вечно будет продолжаться. Однажды осада сия будет снята и бастиды срыты. Ответьте же на вопрос, что я задал вам: избрали ли вы себе или наметили предводителя.»

Соратники его некоторое время молчали, и, видя, что они безмолвствуют, он вновь обратился к ним сердечным тоном: «Я полагаю, что вы не очень-то думали об этом, а я на сем одре обо всем вместо вас подумал.» «Сир,— ответили они тогда,— мы так и полагали; и для нас будет много лучше и приятней, если это будет от вас, а не от нас; назовите нам его сами, коль будет на то ваша воля.» «Да,— ответил Жоффруа Черная Голова, я укажу вам и назову его.» «Благородные сеньоры,— сказал далее Жоффруа Черная Голова,- я знаю, что вы всегда любили и почитали меня, как и должно чтить своего суверена и командира; и было бы для меня лучшим свидетельством вашей приязни, если бы вы согласились поставить командиром человека моей крови, а не кого-либо иного. Взгляните на моего кузена Алена Ру и его брата Пьера Ру — то прекрасные воины и мои родичи по крови. И вот прошу я вас, чтобы вы согласились принять и поставить Алена командиром, и поклялись ему в моем присутствии в верности, повиновении, любви, служении и союзе, и такую же клятву принесли его брату; однако я хочу, чтобы суверенное старшинство было за Аленом.» И ответили они: «Сир, мы охотно вам повинуемся; вы сделали наилучший выбор.» И вот, все соратники присягнули Алену Ру, а также Пьеру Ру, его брату.

«Когда все это свершилось и закончилось, Жоффруа Черная Голова заговорил снова и сказал: «Итак, сеньоры, вы послушались моей воли. Я благодарен вам за это и хочу, чтобы вы разделили то, что с вашей помощью завоевано. В ларце, который вы здесь видите (и он указал пальцем на резной ларец), заключена сумма почти в тридцать тысяч франков. Хочу я распорядиться ими, оставить и раздать их, будучи в твердой памяти, и чтобы вы честно исполнили мое завещание. Скажите «да».« И все они ответили: «Да, сир!» «Прежде всего, сказал Жоффруа, — завещаю капелле Св. Георгия, что в стенах сих, на ее восстановление и украшение десять тысяч пятьсот франков. Засим, моей драгоценной, что так верно мне служила, две тысячи пятьсот франков; и далее, письмоводителю моему пятьсот франков. Затем, Алену Ру, предводителю вашему, четыре тысячи франков. И Пьеру Ру, брату его, две тысячи франков. И лакеям моим пятьсот франков. Моим офицерам тысячу пятьсот франков. Item, скажу я вам, как я распределю остальное и как им распоряжусь. Вы, как мне кажется, все тридцать - рыцари доблестные и славные; вы должны быть как братья, и союз между вами должен быть прочным, без ссор, взаимных насмешек и обид. Вы найдете в ларце все, о чем я говорил. Разделите меж собой остаток по справедливости; а если вы не сможете прийти к согласию, и коли станет меж вами дьявол, то смотрите — вон топор, добрый и крепкий, и ладно заточенный: разбейте ларец, и пусть не будет у того, кто иметь не может.» При этих словах рыцари в один голос сказали: «Сир и господин, будет меж нами согласие. Мы с таким смирением и любовью служили вам, что не сможем разбить ларец и нарушить вашу волю и распоряжения.»

«Как я вам рассказываю, так и было составлено и исполнено завещание Жоффруа Черная Голова; он прожил еще лишь два дня и был похоронен в часовне Св. Георгия в Вантадуре. Воля его была исполнена, и тридцать тысяч франков поделены между всеми, согласно тому, как он распорядился и завещал, а командирами крепости Вантадур остались Ален Ру и Пьер Ру. И потому не были срыты бастиды на подступах к замку и нередко возникали стычки. Между тем, когда осаждавшие ратники из Оверни и Лимузена, рыцари и оруженосцы, узнали о смерти Жоффруа Черная Голова, они все сильно обрадовались и стали меньше опасаться оставшихся защитников, ибо при жизни то был великий военачальник, внушавший сильный страх врагам, умело воевавший и державший оборону.»

«Три дня пребывал король в Безье и предавался радостям и забавам в окружении благородных дам и девиц, не требуя Бетизака к себе и не спрашивая о нем; однако инквизиторы, имевшие поручение от советников короля, вели тайное о нем дознание. В ходе дознания они обнаружили за ним несколько ужасных преступлений, коим не могло быть прощения. И случилось так, что на четвертый день пребывания короля в городе казначей был вызван в королевский совет, заперт в небольшой комнате, обыскан, после чего ему было сказано следующее: «Бетизак, взгляните на эти письма и держите ответ по ним.» И показали ему большое число писем и жалоб, поступивших в Безье и доставленных королю с мольбами о справедливости, в каждом из которых с возмущением говорилось о злом правлении Бетизака и о притеснениях и вымогательствах, чинимых им народу. Письма сии были зачитаны ему одно за другим. На некоторые из них он отвечал складно и с пользой для своей защиты, на другие же он не мог ответить и говорил о них: «Ничего об этом не знаю, спросите об этом у сенешалов Бокера и Каркассонна и у канцлера Беррийского.» Наконец ему было сказано, что для того, чтобы оправдаться, ему придется некоторое время пробыть в тюрьме. Он повиновался и не выказал протеста. Едва он был заключен в тюрьму, инквизиторы направились в его отель и конфисковали все его записи и счета, которые он в прошлом вел, и унесли их с собой и не торопясь проверили, и нашли в них множество различных вещей, в том числе крупных сумм Денег, которые он получил в прошлом в сенешальствах и сеньориальных владениях вышеупомянутого короля, и суммы были столь большие, что сеньоры, услышав о них, были все крайне изумлены. Тогда он немедля был вызван в совет и предстал перед его членами. Когда его привели, ему были показаны его записи и его спросили, верны ли счета на все те крупные суммы флоринов, что были собраны при нем в сенешальствах, и что сделано было с теми деньгами, куда они могли быть пущены и что с ними могло произойти. На эти вопросы он ответил так: «Суммы сии подлинны и верны, и все сборы поступили монсеньору [герцогу] Беррийскому, пройдя через мои руки и руки других его казначеев, и по всем счетам у меня должны быть и действительно имеются подлинные расписки, они лежат в моем отеле в таком-то месте». За ними послали, и вскоре записки были принесены и зачитаны перед советом, и оказалось, что они довольно близко сошлись с полученными суммами. И тогда инквизиторы и члены совета признали свое заблуждение, Бетизак же, хотя и с церемониями, но был препровожден в тюрьму; между тем советники обсуждали меж собой случившееся и говорили: «Бетизак чист по всем статьям, по которым он держал ответ; он ясно показал, что все сборы, на которые жалуется народ, поступили монсеньору Беррийскому: что же он может поделать, коль они были дурно употреблены?»

«Если разобраться, в оправданиях и доводах Бетизака не обнаруживалось никакой вины, ибо герцог Беррийский был из самых алчных в мире правителей: его не заботило, откуда брались собранные деньги, лишь бы они были собраны. Когда же средства попадали в его казну, он поступал с ними как настоящий скряга, подобно тому как действуют и прежде действовали многие сеньоры. Королевские советники не находили ничего такого, за что Бетизак заслуживал бы смерти,— так считали, однако, лишь некоторые, но не все члены совета, ибо были и такие, кто говорил: «Бетизак совершил столько опустошительных поборов, и разорил столько людей, дабы ублажить монсеньора Беррийского, что кровь бедного люда вопиет и громогласно требует для него смерти; ибо он, входя в круг близких советников герцога Беррийского и видя скудость, в которой живет народ, должен был бы мягко укорить монсеньора, а если бы герцог не соблаговолил прислушаться к его словам, ему следовало бы обратиться к королю и королевскому совету, поведав о крайней бедности народа и о том, как с ним обходится герцог Беррийский; король принял бы меры, а Бетизак был бы далек от обвинений в упущениях, что лежат на нем и обличают его вину.» Посему Бетизак снова был вызван в палату, где заседал совет. Ему сразу же было задано множество вопросов о том, что могло статься со всеми его деньгами, ибо была найдена сумма в три миллиона франков. Он ответил на них такими словами: «Монсеньоры, я просто не могу этого знать: большие суммы были затрачены на строительство и ремонт замков и отелей, на покупку земель у графа Булонского и графа д'Эстамп, а также на приобретение драгоценных камней; как вы знаете, на такие вещи он с легкостью тратил деньги. И это придавало еще большее великолепие той роскоши, которой всегда отличалась его жизнь; он также щедро одаривал Тибо и Морино, и окружавших его благородных отроков, так что все они теперь богаты.» — «А вы, Бетизак, спросили королевские советники, вы ведь тоже получили за ваши труды и услуги, которые вы ему оказывали, сто тысяч франков в ваш собственный карман.» «Монсеньоры, ответил Бетизак, то, что я от него получил, монсеньор де Берри сам мне соблаговолил пожаловать, ибо он желает, чтобы его люди были богатыми.» Тогда совет в один голос воскликнул: «Ох Бетизак, Бетизак! Не дело ты говоришь. Богатство не впрок, коли оно досталось темными путями. Придется вам вернуться в тюрьму, а мы посовещаемся и посоветуемся обо всем том, что вы нам здесь рассказали и открыли; вам надобно ждать исполнения воли короля, которому мы приведем все, что вы представили в свою защиту.» — «Монсеньоры, ответил Бетизак, да не оставит меня Господь!» Его снова отвели в тюрьму и держали там без вызова в королевский совет целых четыре дня.

«Когда в стране распространилась новость о том, что Бетизак вызван к королю, схвачен и заключен в тюрьму и что по всем его деяниям ведется следствие, в Безье отовсюду устремились люди, старавшиеся попасть к королю со своими сокровенными мольбами и сокрушенными жалобами на Бетизака. Одни жаловались, что Бетизак лишил их законного наследства безо всякой на то причины либо основания; другие жаловались на насилие, учиненное им над их женами или дочерьми. Вы, конечно, понимаете, что, когда на Бетизака посыпалось столько различных обвинений, королевским советникам вскоре стало невмоготу их выслушивать; ибо из жалоб было видно, как сильно ненавидим он был народом; и если разобраться, все сборы шли на то, чтобы удовлетворить желания и капризы герцога Беррийского и набить его кошелек. Королевские советники не знали, как поступить, ибо явились туда от герцога Беррийского два рыцаря, сир де Нантуйе и мессир Пьер Меспен, приведшие королю верительные грамоты; и признали эти рыцари от имени герцога Беррийского все. что совершил Бетизак в прошлом, и просил через них герцог Беррийский короли и совет его вернуть ему его подданного и казначея. Король, однако, питал к Бетизаку великую ненависть по причине шумных разоблачений и многочисленных дурных слухов, коих он был предметом; и весьма сильно склонялись король и брат его к тому, что Бетизака следует повесить. И говорили они, что он вполне того заслужил. Однако советники короля не осмеливались его судить. Слишком уж они боялись разгневать герцога Беррийского. И сказали они так королю: «Сир, коль скоро монсеньор Беррийский признает все деяния Бетизака, каковы бы они ни были, законными, мы не можем никоим образом заключить, что Бетизак заслуживает смерти; ибо в то время, когда он вводил в сих землях подати и собирал деньги на субсидии и вспомоществования, монсеньор Беррийский, с ведома коего он это делал, обладал королевской властью, каковая ныне принадлежит вам. Однако вполне можно принять меры против последствий его преступлений: конфисковать всю его движимость и унаследованное достояние и вернуть их туда, откуда они поступили к монсеньору Беррийскому, и раздать добро бедным людям в тех сенешальствах, которые были им более других обобраны и обездолены.» Что долго рассказывать? Бетизака уже собирались отпустить, он даже чуть было не возвратил себе свое имущество, когда открылись новые факты; какие — сейчас вам сообщу. Я не знаю и не могу знать более достоверно, как только ссылаясь на его собственные слова, был ли он тем, кем признал себя, а сознался он в том, что долгое время был еретиком и творил множество чудесных и недобрых дел. Как мне рассказывали, к Бетизаку, чтобы сильнее его напугать, пришли среди ночи и сказали: «Бетизак, дета твои очень плохи: король Франции, его брат и дядя его герцог Бурбонский смертельно вас ненавидят, ибо пришло на вас из различных мест столько жалоб. обличающих притеснения, кои вы здесь чинили в то время когда правили в Лангедоке, что все полагают вас виновным. и вы не можете вернуть себе ваше имущество. Иго отписали в королевскую катну, но король, который смертельно вас ненавидит, ответил, что ваше имущество ему и так принадлежит и жизнь ваша тоже, и что вас не будут долго держать; и мы это тоже подтверждаем, ибо завтра днем вас предадут [суду], и, судя по признакам, которые видны были прежде и можно увидеть теперь, мы предполагаем, что вас осудят на смерть.» При этих словах Бетизак очень сильно перепугался и спросил у своих собеседников: «О Святая Мария! Неужели нет никакого средства, которое могло бы помочь?» «Есть, — ответили они. — Утром скажите, что вы хотите нечто объявить королевскому совету; они придут выслушать вас или вызовут вас к себе. Когда вы предстанете перед ними, скажите им так: «Монсеньоры, слишком сильно разгневал я Господа, и вот, гнев Господень против меня и есть причина обрушившихся на меня обвинений. У вас спросят, чем же вы разгневали Господа; вы ответите, что долгое время грешили против истинной веры, что вы еретик и упорствуете в своих заблуждениях. Епископ Безье, услышав от вас такое, начнет разбирательство и потребует вас к себе; вас немедленно доставят к нему, ибо подобные случаи подлежат разбору церковными властями. Вас затем отправят в Авиньон к Папе. Когда же вы приедете в Авиньон, никто ничего против вас не станет предпринимать из страха перед монсеньором Беррийским, даже Папа не посмеет гневить его. Этим способом, который мы вам излагаем, достигнете вы освобождения и спасете и жизнь вашу, и имущество. Однако, если вы останетесь в нынешнем вашем положении и не выберетесь отсюда до завтрашнего дня, вас повесят, ибо король ненавидит вас из-за народного ропота, причиной коего вы являетесь.»

«Бетизак, поверивший этим лживым речам и советам, ибо тот, кому угрожает смертельная опасность, часто не знает, как ему поступить, ответил: «Вы добрые друзья мои и даете мне разумный совет, да наградит вас за это Бог, а придет час и я вас, не скупясь отблагодарю.» После того они ушли, а Бетизак остался.

«Когда наступило утро, он позвал охранявшего его тюремщика и сказал ему: «Друг мой, прошу вас, сходите или пошлите за тем-то и тем-то,» — и он назвал ему тех, кто вел дознание и был инквизитором по его делу. Тот ответил: «Охотно.» И им было передано, что Бетизак просил их навестить его в тюрьме. Следователи явились, и они уже знали, что Бетизак хотел и должен был им сказать. Войдя к Бетизаку, они спросили: «Что хотите вы сказать нам?» Он ответил им так: «Прекрасные сеньоры, я окинул мысленным взором дела мои и совесть мою. Сильно прогневал я Господа; ибо давно уже уклонился я от веры; и никак не могу я поверить в Троицу, ни в то, что Сын Божий когда-либо мог позволить так унизить себя, чтобы сойти с небес и воплотиться, родившись от женщины; думаю также и говорю, что когда мы умрем, никакой души не останется.» «О, Святая Мария! — ответили следователи. — Вы, Бетизак, слишком сильно грешите против учения Церкви. За такие слова полагается костер, учтите это.» «Не знаю, — заметил Бетизак, огонь или вода полагается за мои слова, но этого мнения я держусь с тех пор как помню себя, и буду держаться всегда, до самого конца.» Следователи не захотели пока больше его слушать и были очень обрадованы его словами; они строго-настрого приказали тюремщику, чтобы он не позволял ни одной живой душе, ни мужчине, ни женщине, разговаривать с узником, с тем чтобы его никто не мог отвратить от принятого решения; затем они явились в королевский совет и доложили об этой новости. Услышав ее, советники отправились к королю, находившемуся в своей спальне и пробуждавшемуся ото сна. И передали они ему все слова Бетизака, как вы их сами слышали. Король пришел от них в полный восторг и сказал: «Мы желаем, чтобы он умер; это дурной человек, еретик и мошенник. Мы желаем, чтобы он был сожжен и повешен, это будет ему по заслугам, однако ж, даже ради благородного нашего дяди монсеньора Беррийского, он не получит прощения и не отделается изгнанием.»

«Эта новость разнеслась в Безье и других местах, и там услышали, что Бетизак рассказал и сознался по своей собственной воле, без принуждения, что он еретик и давно впал в еретическое нечестие, и что король сказал, что он желает, чтобы тот был повешен и сожжен. И были тогда в Безье толпы ликующего народа, ибо весьма ненавидим он был жителями. Узнали эту новость и два рыцаря, просившие от имени герцога Беррийского выдать им Бетизака. И были они сильно удивлены и обескуражены, и не знали, что и подумать. Мессир Пьер Меспен догадался и сказал: «Сир де Нантуйе, боюсь я, что Бетизака предали. И может быть, пришли к нему тайно в тюрьму и убедили сделать сие признание, дав ему понять, что если он сознается в столь ужасном и отвратительном грехе, за дело возьмется Церковь, отправят его в Авиньон, а там Папа отпустит его. Ну и безумец! Ведь его провели, ибо уже все слышали, что король хочет, чтобы он был сожжен и повешен. Пойдем, поспешим к нему в тюрьму, поговорим с ним и раскроем ему глаза, ибо получил он лукавый и вредный совет.»

«Оба рыцаря, не мешкая, вышли из своего отеля, пришли в королевскую тюрьму и обратились к тюремщику, чтобы он дал им поговорить с Бетизаком. Но тюремщик принес извинения и сказал: «Монсеньоры, я, а также эти четыре пристава, присланные и прикомандированные сюда самим королем, получили строгое указание никому не позволять разговаривать с ним, а за выполнение сего приказа мы отвечаем головой. Мы не смеем нарушить распоряжение короля. Тогда рыцарям стало понятно, что труд их напрасен, что Бетизак попал в ловушку и что смерти ему не миновать, так уж повернули против него дело. Они вернулись в свой отель, взяли счет, расплатились, оседлали лошадей и вернулись к герцогу Беррийскому.

«Конец же Бетизака был таков: на следующее утро, едва пробило десять часов, его вывели из королевской тюрьмы и привели во дворец епископа; там уже собрались члены церковного и светского суда, назначенные епископом и королем. Бальи Безье, державший его в тюрьме, обратился к назначенным епископом судьям с такими словами: «Взгляните на Бетизака, коего предаем мы вам как нечестивца и еретика, отпавшего от веры, и не будь он важной персоной, мы бы поступили с ним так, как заслужил он своими делами.» Член церковного суда спросил у Бетизака, действительно ли он был таким, как о нем говорили, и попросил его принародно обо всем рассказать и во всем сознаться. Бетизак, полагая, что дает удачный ответ и что признание избавит его от опасности, сказал: «Да.» Трижды был задан ему все тот же вопрос, и трижды громогласно и принародно он все признал. Согласитесь, ловко же его провели и обманули, ибо, если бы он твердо держался своих показаний касательно причин, по которым он был схвачен и брошен в тюрьму, с ним бы не случилось ничего дурного, напротив, его бы отпустили, так как герцог Беррийский подтверждал правильность всех его действий, всех установленных им податей, налогов и сборов, кои наложены были на жителей Лангедока по его, герцога указанию; можно, однако, предположить, что фортуна зло подшутила над ним, и в тот самый миг, когда он думал, что твердо оседлал вершину ее колеса, оно повернулось, и он низвергнулся в грязь, как это бывало с сотней тысяч других, с тех пор как был создан и первоустроен мир. Церковным судьей Бетизак был передан в руки бальи Безье, возглавлявшего от имени короля светский суд, бальи же без промедления приказал вывести его на площадь перед дворцом; все свершилось так быстро, что у Бетизака не было времени ни возразить ему, ни отречься от своих признаний, ибо, увидев на площади разложенный костер и оказавшись в руках палача, он пришел в крайнее изумление; понял он тогда, наконец, что его обманули и предали. Закричал он тогда во весь голос, надеясь быть услышанным, однако на его протесты никто не обратил ни малейшего внимания; и сказали ему: «Бетизак, таков приказ; вам предстоит умереть. Ваши злые дела привели вас к злому концу.» Его торопили, костер был уже готов. На площади была воздвигнута виселица, под перекладиной был столб и большая железная цепь, наверху виселицы также была цепь и железный ошейник. С помощью шарнира ошейник этот открыли и надели ему на шею, затем закрыли и потянули вверх, чтобы он дольше держался. Цепью обмотали его поверх связывавших его веревок, с тем чтобы он держался более прямо и жестко. Он не переставал выкрикивать: «Герцог Беррийский, меня убивают ни за что, казнят без вины.» Как только его привязали к столбу, тотчас же со всех сторон его плотно обложили связками и вязанками сухого хвороста и подожгли. Хворост сразу загорелся. Так Бетизак был повешен и сожжен, и король Франции, если хотел, мог наблюдать за всем этим из окна своей спальни. Таким плачевным оказался конец Бетизака. И так народ отомстил ему, ибо, коли послушать людей, он замучил их бесчисленными поборами и нанес им великий ущерб во время своего правления в марках Лангедока.»