«Гейррид, хозяйка из Мавахлида, послала сказать Больстаду, что, по ее убеждению, это сын Катлы Одд отрубил руку Ауд; она заявила, что Ауд сама ей об этом сказала, а также что Одд похвалялся этим перед своими друзьями. Когда Торарин и Арнкелль услышали об этом, они вышли из дому в сопровождении десяти человек и пришли в Мавахлид, где и провели ночь. На следующее утро они отправились в Хоульт, но оттуда их движение было замечено. Ибо там находился не кто иной, как Одд. Катла сидела на возвышении и пряла; она сказала Одду, чтобы тот сел с ней рядом: «Сиди спокойно и молчи». Женщинам она также сказала, чтобы они сели на свои места: «Молчите, молвила она, — говорить буду я». Когда пришел Арнкелль со своими людьми, они сразу же вошли и прошли в комнату; Катла поздоровалась с Арнкеллем и справилась, нет ли каких-нибудь новостей; Арнкелль ответил, что у него ничего для нее нет, и спросил, где Одд. Катла сказала, что он отправился на юг, в Брейдавик, и добавила: «Если бы он был дома, он не стал бы от тебя прятаться, ибо мы твердо верим в твое великодушие». «Может, оно и так, — сказал Арнкелль, -однако мы хотим поискать его здесь.» «Будь по-вашему,» — ответила Катла и приказала ключнику пойти вперед и посветить им и отпереть кладовую, единственное, по ее словам, помещение на ферме, которое запиралось на ключ. При этом они видели, что она пряла, вращая веретено. Они обшарили весь дом, однако Одда не обнаружили и ушли ни с чем.

«Когда они немного отошли от фермы, Арнкелль остановился и сказал: «А не обманула ли Катла наши глаза? Ведь там, где мы видели веретено, на самом деле был Одд.» «Она могла такое сделать, — сказал Торарин. — Вернемся назад.» Так они и сделали. Когда в Хольте увидели, что они возвращаются, Катла сказала женщинам: «Садитесь снова по местам, а мы с Оддом выйдем им навстречу.» Когда они с Оддом достигли дверей, она вышла в сени и стала перед наружными дверями причесывать своего сына Одда, и остригла ему волосы. Арнкелль и его люди бросились к дверям и увидели, где была Катла: она стояла с козлом, подравнивала ему шерсть и бороду и расчесывала спутанные пряди. Арнкелль и бывшие с ним вошли в комнату, но нигде так и не увидели Одда; веретено Катлы лежало на скамье; они решили между собой, что Одда там, должно быть, не было; затем они вышли и отправились прочь.

Однако, дойдя до того места, откуда они вернулись в прошлый раз, Арнкелль сказал: «А не думаете ли вы, что Одд обернулся козлом?» «Точно сказать нельзя, заметил Торарин, но если мы вернемся на этот раз, то мы застигнем Катлу.» «Попробуем еще раз, — сказал Арнкелль, — и посмотрим, что выйдет.» И они еще раз вернулись назад. Увидев, что они возвращаются, Катла сказала Одду, чтобы он шел за ней; выйдя наружу, она подошла к куче золы и приказала Одду лечь рядом, — «и не двигайся с этого места, что бы ни случилось». Придя на ферму, Арнкелль и его люди вбежали вовнутрь, вошли в комнату. Катла сидела на возвышении и пряла. Поздоровавшись, она заметила, что они зачастили на ферму. Арнкелль согласился, что это так, а его люди схватили веретено и разломали его в щепы. Тогда Катла сказала: «Когда вечером вы вернетесь восвояси, вы сможете сказать, что не напрасно приходили в Хольт, раз вы сломали мое веретено.» Арнкелль же со своими людьми принялись искать Одда снаружи и в доме, но ничего живого не попалось им на глаза, если не считать хряка, лежавшего рядом с кучей золы в загоне, принадлежавшем Катле. Затем они ушли.

На полдороге к Мавахлиду им повстречалась Гейррид, шедшая со своим рабочим, и она спросила, как все там было. Торарин все рассказал ей. Тогда она сказала, что они плохо искали Одда: «я хочу, чтобы вы вернулись еще раз, и я пойду с вами; нельзя поступать так легкомысленно, когда дело имеешь с Катлой». И они повернули назад. На Гейррид была голубая накидка. Когда в Хольте увидели, как они подходят, Катле сообщили, что на этот раз пришельцев четырнадцать человек и что на одной из фигур цветная одежда. Тогда Катла сказала: «Значит, с ними идет волшебница Гейррид и одного обмана чувств будет недостаточно». Она поднялась с возвышения и вытащила из-под себя подушку; та скрывала ход, проделанный в возвышении и закрытый люком; она втолкнула туда Одда, уселась на прежнее место и стала жаловаться, что ей нездоровится. Когда Арнкелль и его люди вошли в комнату, приветствий на этот раз не было. Гейррид сняла свою накидку и подошла к Катле; взяв мешок из тюленьей кожи, принесенный с собой, она положила его на голову Катле; затем ее спутники завязали мешок внизу. Тогда Гейррид приказала разломать возвышение, Одд был найден внутри, и его сразу же связали. После чего Катлу и Одда отвели на мыс Буланд, и там Одда повесили. Когда его вешали, Арнкелль ему сказал: «Зло случилось с тобой из-за твоей матери; наверняка она была тебе плохой матерью.» Катла сказала: «Конечно, может, я и не была хорошей матерью, однако беда произошла с ним не потому, что я ему желала зла; что я хотела — так это чтобы вас всех постигло зло из-за меня; я весьма надеюсь, что так оно и произойдет; знайте также, что это я наслала на Гуннлауга, сына Торбьорна, несчастья, причинившие ему столько горя; что до тебя, Арнкелль, сказала она, с тобой не может случиться беды из-за твоей матери, так как ее нет в живых. Но я желаю, чтобы чары, которые я на тебя насылаю, явились для тебя причиной большего зла со стороны твоего отца, чем то, что я причинила Одду, тем более, что тебя подстерегают большие опасности, чем его; я также надеюсь, что, прежде чем наступит конец, ты услышишь, что у тебя был плохой отец.» После этого Катлу забросали камнями до смерти, там же, около мыса. Затем они вернулись в Мавахлид. Все жители узнали о случившемся, и никто не испытал сожаления. Так прошла зима.»

«... Затем французы направились в Константинополь, чтобы завоевать ту землю, и встретилась им эта секта; умножившись, они поставили епископа, которого называли епископом латинян... затем французы, направлявшиеся в Константинополь, возвратились в свою землю, проповедовали там и, увеличившись в числе, поставили епископа Франции. Так как вначале французы введены были в искушение в Константинополе болгарами, еретиков по всей Франции называют болгарами. Также и жители приграничных провинций Франции, внимавшие их проповеди и прельщенные французскими еретиками, умножились настолько, что поставили себе четырех епископов — в Каркассонне, Альби, Тулузе и Ажене.

«Собравшись в церкви Святого Стефана и призвав туда епископа Пуатье, означенного графа Тулузского и примерно триста клириков и мирян, мы повелели им изложить нам их веру и отречься от нечестия, расползавшегося по всей земле вместе с их сатанинской проповедью, возвратившись к истине католической веры с помощью спасительной исповеди. И они среди прочих своих речей представили хартию, в которой были записаны положения их веры, и принялись их читать так, как они были написаны. Но поскольку среди понятных нам слов некоторые, показавшиеся нам подозрительными, могли скрывать проповедываемую ими ересь, если только подозрения не будут рассеяны с помощью более пространных объяснений, мы потребовали, чтобы они защищали свое вероучение на латыни; ибо язык их не был нам достаточно знаком и поскольку было известно, что Благовествования и Послания, в которых они хотели найти подтверждение своего вероучения, были написаны по-латыни. Однако, видя, что они не осмеливаются сделать этого, будучи совершенно несведущими в латыни, как это выяснилось, когда один из этих двоих попытался объясниться по-латыни, не сумев связать и двух слов и совершенно смешавшись, мы вынуждены были проявить снисходительность и выслушать их речь о Таинствах Церкви на народном языке — по причине их невежества, что, конечно же, довольно нелепо...»