Историк Е. Б. Черняк в книге «Вековые конфликты» (М., 1988) указывает, что, начиная с этого времени, инквизиция приобрела иной характер, чем раньше. В Средние века инквизиторы стремились выявить и уничтожить действительных отступников от веры. В Новое время задачей инквизиции стало создание врагов, обвинение ни в чем не повинных людей в ереси и истребление этих созданных ее же собственными усилиями еретиков. Именно с этим связано повсеместное применение пыток.
Но обвинение в ереси невозможно было предъявить всегда и всем. В результате наряду с преследованиями еретиков началась охота за ведьмами и колдунами. «В течение всего XVI в. и первой половине XVII в. по всей Центральной и Западной Европе, — пишет современный французский исследователь Жан Делюмо в книге «Ужасы на Западе», — множатся процессы и казни колдунов; в период 1560-1630 гг. безумие преследования достигает своего апогея»[50]. Обвинения в ведовстве были удобны тем, что от них не был застрахован никто. Обвинить можно было всех и каждого.
Преследование колдунов и ведьм не только не пресекалось государством, а всемерно им поощрялось. Церковь и инквизиция были по сути дела орудиями в его руках, хотя внешне они могли выступать в качестве вдохновителей. «Происходившие процессы и казни, — пишет Ж. Делюмо, — не были бы, конечно, возможны без их постоянного инициирования церковными и гражданскими властями»[51]. Инквизиция была важнейшим, хотя не единственным орудием террора в руках становящегося политарного государства. Право политархов на жизнь и смерть подданных проявлялось в разных формах, из которых практика знаменитых «lettres de cachet» (буквально — секретные письма, реально — королевские указы о заточении без суда в тюрьму или о ссылке тех или иных лиц) во Франции была, пожалуй, не самой страшной.
Характеризуя в целом эту эпоху, Ж. Делюмо писал: «В Европе начала Нового времени повсюду царил явный или скрытый страх»[52]. И этот страх был, прежде всего, результатом описанного выше массового террора. Кстати сказать, неоднократно цитированный выше автор, не давая четкого ответа на вопрос о причинах безумия, охватившего Западную Европу, в то же время отмечает, что «различные формы демонического наваждения помогали укреплению абсолютизма»[53].
Крупнейший отечественный историк Евгений Викторович Тарле (1874-1955) прямо связывал политику массовых репрессий в Западной Европе раннего Нового времени с абсолютизмом. Как указывал он, характерная черта абсолютизма заключалась в том, что он везде и всюду выискивал и карал врагов. «Если не было революционеров, преследовались умеренные реформисты; не было реформистов — преследовались вообще всякие лица, даже идеализирующие данный строй, но осмеливающиеся делать это хоть немного не по-казенному, хоть немного по-своему; не было и таких — преследовались круглые шляпы, курение папирос на улице, участие в масонских ложах и т.д. и т.д. Такова историческая логика абсолютизма, который был в движении не только потому, что ему было важно двигаться к известной цели, а и потому, что он не мог не двигаться»[54].
Но, показав, что абсолютизм всегда преследовал еретиков и диссидентов, Е. В. Тарле не мог найти причину этого явления. Как считал он, эти преследования не вызывались «решительно никакими потребностями ни его (абсолютизма — Ю. С.) самого, ни тех классов, которые являлись его поддержками»[55]. Его изумляла «даже не жестокость, а именно полная бессмысленность этих преследований», которые разоряли «иногда не только гонимых, но и правоверных», наносили «тяжкий удар торговле, промышленности, всему государству в его целом»[56]. Единственное объяснение, которое он предлагает: абсолютизм все проделывал от нечего делать, из-за желания «занять свои досуги»[57]. В действительности для массовых репрессий были серьезные основания: без них абсолютизма просто бы не было.
Только массовый террор мог обеспечить утверждение в Западной Европе новой формы политаризма — абсолютистского политаризма (абсолютополитаризма). Характеризуя французский абсолютизм, историк Франсуа Мари Огюст Минье (1796-1884) писал: «Корона распоряжалась совершенно свободно личностью — при помощи бланковых приказов об арестовывании (lettres de cachet), собственностью — при помощи конфискаций, доходами — при помощи налогов»[58].
С абсолютистским политаризмом была связана политика меркантилизма, которая на первых порах способствовала развитию капитализма. Но в последующем он все в большей и большей степени стал препятствовать развитию капиталистических отношений. Это начала осознавать нарождающаяся буржуазия. Ее все в большей мере стало пугать стремление королевской власти к дальнейшему усилению абсолютизма.
Во Франции абсолютополитаризм достиг своего апогея во время правления Людовика XIV, которому не без основания приписывают высказывание: «Государство — это я!» Существовала масса недовольных существующим порядком, настроения которых выражались в обличительных сочинениях, которые выходили за рубежом и оттуда поступали во Францию. Одно из наиболее острых критических произведений называлось «Вздохи порабощенной Франции, оплакивающей свою свободу». Это сочинение выходило в виде небольших выпусков — мемуаров в 1689-1690 гг.
Для нас особенно интересен 2-й мемуар, озаглавленный «Об угнетении народа чрезмерными налогами и о финансовых злоупотреблениях». В нем говорится о том, что тираническое правительство не ведает границы между имуществом подданных и имуществом государя, что оно вводит налоги, как ему заблагорассудится. «Я, — пишет автор, — расскажу вам вещь достоверно известную многим, но большинству французов неизвестную. При Кольбере серьезно обсуждается вопрос, не может ли король вступить во владение всеми землями Франции, нельзя ли обратить все земли в королевский домен и сдавать их, кому захочет двор, не обращая внимания ни на давность владения, ни на наследственные, ни на какие бы то ни было права... Смотрите же, прошу вас, под каким вы живете правительством. Стоит явиться финансисту посмелее Кольбера, и вы станете арендаторами, станете платить королю ренту за собственное добро. Впрочем, самое главное уже сделано: король уже пришел к убеждению, что он вправе сделать это»[59]. К этому пассажу автор труда добавляет: «M. Colbert послал за одним знаменитым путешественником, прожившим несколько лет при восточных дворах, и долго расспрашивал его о том, как управляют на Востоке государственными землями. Разговор заставил путешественника напечатать письмо к Кольберу, в котором путешественник показывает, как несчастная восточная тирания обратила в пустыни самые прекрасные страны Востока. На Востоке никто больше не имеет земли на правах собственности; вот почему никто там не заботится о земле»[60].
Этим путешественником был, разумеется, Ф. Бернье. Вот что он писал в своей записке: «Итак, не дай бог, чтобы наши европейские монархи стали собственниками всех земель, которыми владеют их подданные. Тогда их государства оказались бы далеко не в том состоянии, в котором они находятся, не такими обработанными, населенными, хорошо застроенными, богатыми, культурными и цветущими, какими мы видим теперь. Наши короли гораздо богаче и могущественнее, чем короли Индостана, и надо признаться, что они обслужены гораздо лучше и по-царски. А между тем они могли бы легко оказаться королями пустынь, нищих и варваров, каких я только что изобразил»[61]. И он по существу угрожает Людовику XIV и Кольберу: «Те, которые желают иметь все, теряют в конце концов все и, желая стать слишком богатыми, оказываются в результате лишенными всего или по крайней мере весьма далекими от той степени богатства, которое им сулит слепое честолюбие и слепая страсть стать более неограниченными властителями, нежели это позволяют законы божеские и природы»[62]. Во многом не столько страсть к ознакомлению с восточной экзотикой, сколько резкое выступление против абсолютизма обусловило успех книги Ф. Бернье.
