Развитие герменевтических установок и Запада и Востока в направлении предпочтения «комбинаторной экзегезы». Средневековая западная схема (опирающаяся на бл. Августина): теория четырех смыслов Св. Писания — буквального, морального, типологического и аллегорического. Восточная традиция — развитие истолковательных установок свт. Иоанна Златоуста.

Некоторые дискуссионные проблемы: 1) каковы конкретные границы между «созерцательным» и другими небуквалистскими методами экзегезы в антиохийском герменевтическом синтезе свт. Иоанна Златоуста? 2) существует ли возможность точного разграничения аллегорического и типологического методов истолкования как таковых? 3) конструктивно ли в настоящее время дальнейшее развитие этих методов или нет оснований что-либо добавлять нового к их концептуализации? 4) оправданно ли в истолковании Св. Писания сегодня обращаться к ресурсам философских направлений XX в. (феноменология, экзистенциализм и другие), подобно тому, как то имело место во времена «александрийского платонизма» и «антиохийского аристотелизма», как на том настаивали Р. Бультман и некоторые другие протестантские экзегеты?

Некоторые очевидные перспективы. Актуальность «пробуждения» в осознание онтологической иноприродности нам Источника Св. Писания как Откровения наряду с рациональным скептицизмом по отношению к схематизации «научных» экзегетических методов. Востребованность осознания того, что «не столько мы истолковываем Св. Писание, сколько оно истолковывает нас»[182]. Первостепенная важность прочтения Св. Писания в «пневматологическом» измерении — выявления в библейских текстах образов молитвы и глубинной мистической интерсубъективности в «призывающей» божественной благодати и «отвечающем» сердце человека[183].

Св. Предание (άγια παράδοσις, sacra traditio — «передача») как «трансляция» истины и жизни: О том, что мы видели и слышали, возвещаем вам, чтобы и вы имели общение с нами; а наше общение — с Отцем и Сыном Его Иисусом Христом (1 Ин 1:3). Климент Александрийский: «божественное Предание», «церковное Предание», «церковное и истинное ведение», «гностическое Предание», противопосталяемое псевдогносису еретиков, которое в устной форме достигло избранных через Апостолов (Строматы I. 11, VII.16, VI.16). Свт. Афанасий Александрийский (IV в.): Предание как «вера Вселенской Церкви, которую передал Господь, проповедали Апостолы, сохранили Отцы» (К Серапиону I.28).

Успехи в изучении святоотеческой письменности во всех христианских конфессиях к началу XX в. Новое открытие «восточных отцов» в XX в. в протестантской науке и плодотворные патрологические изыскания в русском зарубежье. Значительно меньшие успехи в богословской «герменевтике Предания». Недостаточная проясненность ключевых проблем, особо актуальных для православной патрологии: 1) как следует истолковывать Предание в свете традиционности? 2) как соотносятся Апостольское Предание и Святоотеческое Предание? 3) каковы исторические границы «века отцов» и кто в него «входит»? 4) существует ли критерий единства Святоотеческого Предания как «согласия отцов» (consensus patrum) под углом зрения самого способа богословского дискурса? 5) что значит «следовать Отцам Церкви»? Статья прот. Георгия Флоровского «Св. Григорий Палама и традиция отцов» (1959–1960) — историческая веха в изучении Предания. Основные попытки ответа на обозначенные вопросы[184].

«Древность» — не достаточное, вопреки общераспространенному мнению, основание истинности: Весть христианства была в свое время «новшеством», ереси опирались на «предания», «истина — это не „привычка“». «В конечном счете, Предание есть непрерывное присутствие в Церкви Духа Святого, непрерывное Божие водительство и просвещение. Церковь не связана буквой»[185]. «Церковь Апостольская» есть «Церковь Патристическая». Внутреннее движение Предания — от керигмы («весть») к догме, которая сохраняет свое керигматическое содержание.

Отличительная черта святоотеческого богословия — его «экзистенциальный» характер. «Богословие не замкнуто в себе. Оно — не более, чем путь. Богословие и даже догматы — не более, чем „интеллектуальные очертания“ Явленной Истины и ноэтическое свидетельство о ней»[186]. «Следовать» Отцам — значит не просто цитировать их, но усвоить их дух.

Неравнозначность понятий «Отцы Церкви» и «учители древней Церкви» (спор с этим отождествлением уже у бл. Иеронима). Несостоятельность любых хронологических ограничений на «время отцов» — будь то апостольский век, консенсус первых пяти веков («протестантское богословие истории»), или, согласно католикам, все века, предшествовавшие веку схоластов[187]. «Церковь сейчас обладает не меньшим авторитетом, чем в прошедшие столетия, и Дух Святой живит ее не менее, чем в былые времена»[188]. Превратность распространенных попыток провести жесткую границу между «патристикой и византинистикой». Преп. Симеон Новый Богослов (X в.) и свт. Григорий Палама (XIV в.) — учителя всех членов Православной Церкви (как и издатель «Добротолюбия» преп. Никодим Святогорец — XVIII–XIX вв.).

Основной вопрос, который решал свт. Григорий Палама — что есть главное в жизни христианина и каковы онтологические возможности для осуществления этого — обóжения? Ответ свт. Григория: «обóженная энергия, через участие в которой обóжен человек, есть Божественная благодать, но никак не Сущность Бога». «Главная цель богословского учения свт. Григория — защитить реальность христианского опыта»[189]. Диалектические аргументы свт. Григория против тех, кто отождествляли «разведенные» им понятия. Предшественники свт. Григория в постановке задачи и частично способах ее решения — сщмч. Ириней Лионский, свт. Афанасий Великий, свт. Василий Великий, свт. Иоанн Златоуст, свт. Кирилл Александрийский, преп. Иоанн Дамаскин и одновременно его богословие — ни в коем случае не «богословие повторения». Богословие свт. Григория, как исходящее из истории спасения (а не из метафизики) — «богословие событий». Но таковым же считается и богословие сщмч. Иринея Лионского. «Сейчас мы все ближе и ближе подходим к убеждению, что „богословие событий“ и есть единственно подлинное православное богословие. Оно зиждется на Библии. Ему следовали Отцы. Оно полностью соответствует духу Церкви»[190].

Некоторые перспективные принципы экзегезы Предания. Контекстуальный метод прочтения текстов Св. Отцов: запрет на «выдергивание» отдельного положения из общей системы их богословских воззрений, учет реальных (конкретных, а не общих) связей между авторами, учет отношений (широкий спектр) с современными им внецерковными авторами, учет конкретного личного духовного опыта[191]. Неизбежность учета культурных стилей (византийский, латинский, сирийский) при прочтении святоотеческих произведений. Необходимость различения доктрин и терминов, догматического содержания и лексикологической формы. Востребованность изучения богословского содержания литургической письменности как важнейшей составляющей Предания[192].

Задача настоящего курса — введение студентов-гуманитариев в теологическое знание и теологические дисциплины — не была бы выполнена, если бы мы не перечислили хотя бы некоторые точки применения богословской рефлексии к тем проблемам, которые призвана решать Церковь в начале нового тысячелетия. Подчеркивая, что речь идет лишь о некоторых из них, имеем в виду, что этих «точек применения» на деле бесчисленное множество — в соответствии с полиморфизмом жизнепроявлений «постсовременного» мира, с коим Церковь связана неисчислимыми связями, и ее собственных, так как вся христианская жизнь есть (в своей норме) жизнь не внешне-обрядовая, а богословски осмысливаемая. Эти «точки применения», которые не просто не только проанализировать, но даже перечислить, объединяются одним общим признаком. А именно, в них осуществляется контекстное приложение тех базовых богословских дискурсов, которые разрабатываются непосредственно в основных, системообразующих богословских дисциплинах (коим и были посвящены пять последних лекций). Потому эти дискурсы соотносятся с системообразующими дисциплинами примерно таким же образом, как прикладные направления любой науки с ее фундаментальным ядром, так как их задача состоит в разработке «богословской стратегии» при решении конкретных духовно-практических вопросов. Поэтому обозначая эти дискурсы как «практические» (как то имело место в Германии) или «прикладные» (как то предпочитали в России) мы не ошибемся значительно, но второе обозначение имеет, на наш взгляд, преимущество в связи с тем, что богословское знание как таковое является духовно-практическим, даже когда речь идет о его фундаментальных дисциплинах.