Вгрызаясь в землю, оборудуем огневую позицию. С восходом солнца на «пятачок» плацдарма обрушился шквал артиллерийского и минометного огня. Но поднявшуюся немецкую пехоту мы укладываем на землю рядочками. Через головы понеслись снаряды «катюш». Части дивизии продвинулись за день на один километр.

Наступила прохладная осень. Изредка в воздухе кружатся снежинки. На плацдарме, где недавно бесновался раскаленный металл и клубился черный дым, затишье. Висла катит свинцовые, неприветливые воды куда-то на север, к Балтийскому морю.

Лейтенант Маурин вызвал меня к себе:

— Слушай, старшой, комбатр вызывает тебя на НП. Часы у него барахлят. Мастер нужен.

— Так я же в них ни уха ни рыла.

— Сходи, сходи, раз вызывает. Оставь за себя Василия Кузнецова.

— Есть!

Сопровождает меня связист-разведчик Игорь Трошин. На наблюдательный пункт в одиночку хода нет. Километра два шли в открытую, затем втянулись в траншею.

— Что на передке? — спрашиваю Игоря.

— Последние три ночи бесились фрицы, — отвечает. — А сейчас словно и войны нет!

Редкие осветительные ракеты, повисшие над нейтральной полосой, слабо рассекают тьму осенней ночи.

— Дошли! — Игорь нырнул в блиндаж.

До этого нашего командира батареи я видел редко. Ни разу не приходилось быть рядом. В блиндаже два топчана, грубо сколоченный стол, почти полностью закрытый картой, лежит раскрытым большой блокнот с какими-то цифрами. Все только необходимое. Самодельная лампа горит ярко. Комбатр чуть смугловат; карие глаза с каким-то озорным блеском, коротко подстриженные волосы смоляные.

— Докладывай, что у вас случилось на плоту при форсировании Вислы?

Вот тебе и часы! Вопрос захватил меня врасплох. Не знаю, что ответить.

— Говори, говори как на духу. Мы тут не в игрушки играем.

Я рассказал. Он задумался.

— Значит, все ладом. Ну и покончим с этим. Михалыч доволен тобой, предложил представить к награде…

В блиндаж ввалился какой-то лейтенант.

— Привет богу войны!

Лейтенант повернулся ко мне. А я глазам своим не поверил.

— Филя!

Вот так, через одиннадцать лет, встретились на фронтовых дорогах два однокашника по Рутченковскому горпромучу в Донбассе. Было что вспомнить.

Филя Семенов после окончания Рутченковского горпромуча работал на шахте № 17—17-бис. Поступил учиться на вечернее отделение рабфака. Окончил Харьковский институт электрификации сельского хозяйства. Работал инженером. В 1942 году добровольно ушел на фронт.

Втроем проговорили почти всю ночь. За встречу приняли по фронтовой. При расставании обменялись с Филей адресами.

По поручению партийного бюро полка с техником-лейтенантом Глушко ходили на восточный берег Вислы. В пяти километрах от реки расположена «цегельня» — кирпичный завод. Сейчас не работает. Вокруг завода и в нем живут беженцы-поляки из прифронтовых соседних деревень. Ведем беседу. Приходу наших войск они рады. Ждут, когда прогоним немцев с земли польской.

Изможденный старик неплохо знает русский. Семья у него погибла. До оккупации жил бедновато, но кое-как сводил концы с концами. При немцах стало совсем худо. Все сельхозпродукты забирали. Голод, аресты, расстрелы. Как везде, как у нас. Прощаемся. Старик, смахивая слезу, смотрит вслед с сожалением; оборвалась тонкая ниточка человеческого общения с людьми из-за кордона, обладающими обыкновенным человеческим сочувствием, которого ему не хватает всю долгую, тяжелую жизнь…

В начале января на плацдарме установилась зима. По наведенным через Вислу переправам скрытно переправляются танковые соединения и артиллерия.

Накануне наступления на батарею пришел замполит полка гвардии майор Довгун. Из моего расчета в партию принимают наводчика Васю Кузнецова и заряжающего Михаила Антонова. Речь за двоих держит Вася:

— Что сказать? Орудие готово к бою. Буду воевать как коммунист.

Дивизия вошла в состав 8-й армии Чуйкова. Сталинградцы снова вместе.

Орудия установлены на прямую наводку в трехстах метрах от передовой линии траншей. Огневые точки разведаны, нанесены на карту, пристреляны.

Артиллерийская подготовка! Что это такое? Это когда все стволы — от сорокапяток, бьющих прямой наводкой, до орудий морского калибра, стоящих в десятках километров от передовой, и грозных «катюш» — начинают обрабатывать передний край противника. В течение полутора-двух часов бушует огненный смерч, уничтожая технику, доты, дзоты, живую силу. Это когда чудом уцелевшие фашистские солдаты сходят с ума.

В четыре часа утра мы начали артподготовку. Над Вислой стоит светлый туман, за Вислой, на западе, тоже, но это черный туман.

Оборона врага рухнула. Лавина танков, сбросив маскировку, рванулась в прорыв.

— Отбой! Поход! — Артиллерия тоже идет вперед на новые огневые позиции.

После войны гитлеровский генерал Меллентин в написанной им книге отметит: «Русское наступление развивалось с невиданной силой и стремительностью. Невозможно описать всего, что произошло между Вислой и Одером в первые месяцы 1945 года. Европа не знала ничего подобного со времен гибели Римской империи».

Генералу виднее…

…Наша батарея сопровождает танковый батальон прорыва. Танки развивают предельную скорость, не ввязываясь в затяжные бои, выигрывая время и пространство.

Мы не отстаем. Пушки на прицепе у «студебеккеров». Наше второе орудие вместе с лейтенантом Мауриным. Я на правом крыле машины. На левом — Вася Кузнецов. Остальные ребята — в кузове.

Впереди, сердито урча, идут танки. Наши танки.

Мелькает придорожный лес. На подходе к Радому произошел скоротечный бой. Основная группа танков обошла город слева и справа. Немецкая засада на нашей совести. Под прикрытием двух тридцатьчетверок батарея быстро развернулась. Вижу в бинокль четыре немецкие пушки и мечущихся артиллеристов.

У Васи глаз верный. Батарея кроет беглым. Танкисты, оставив нам «окно», тоже помогают. Немецкие пушкари в страхе разбегаются. Мы на Гжатских высотах не разбегались.

Радом пуст. Старинные из красного кирпича здания города насторожены. Людей почти не видно.

Идем к Лодзи, не встречая сопротивления. День и ночь. Ночь и день. Без передышки. Кухня забыта. Консервы и армейская стограммовка для согрева — вот и все. Вперед и только вперед!

Лодзь, крупный центр текстильной промышленности Польши, дивизия взяла с ходу. Уйма разбитой техники. Много пленных. В центре города видны следы работы наших танкистов. Тут раскорячились немецкие самоходки, догорают танки. Один танк поднялся на дыбы, видна большая дыра в его брюхе. Наверное, наша тридцатьчетверка взяла его на таран.

Короткая, как сон, передышка. На центральной площади состоялся митинг. Много красных знамен. Трудовой город приветствует наших воинов. Одному из полков 82-й гвардейской присвоено почетное звание «Лодзинский».

…Сегодня поутру обнаружилось, что мы отдыхали вместе с вражескими солдатами. Поздно ночью западнее Лодзи батарея остановилась на привал в богатом имении. Выставили посты, улеглись в большом сарае, забитом сеном. Вздремнули. А утром Михаил Кузякин случайно увидел торчащий из сена немецкий сапог.

Потянул и вытащил на свет перепуганного до смерти солдата. В ружье! Стали ворошить сено и наковыряли до десятка фрицев и унтер-офицера. Бросились к стогам, окружавшим сарай. Там то же самое. Бормочут хором: «Гитлер капут! Гитлер капут!»

Накормили и отправили в тыл. Мы свято выполняем завет дедов — лежачего не бьют.

Развиваем наступление в глубь Польши, как-то незаметно пересекли границу Бранденбургской провинции. Это уже восточная Германия.

А вот и Одер. На другом берегу — город Лебус, левее — Франкфурт-на-Одере, прямо — логово фашизма — Берлин. Рядом, всего сто километров с хвостиком. Личному составу вручили благодарности Главнокомандующего.

Одер в восточной части Германии и по ширине, и скоростью течения схож с Вислой. Левый, западный берег, — возвышенный, правый, восточный, — низменный. От весенних паводков защищен земляным валом.