1961 Антимиры Живет у нас сосед Букашкин, в кальсонах цвета промокашки. Но, как воздушные шары, над ним горят Антимиры! И в них магический, как демон, вселенной правит, возлежит Антибукашкин, академик, и щупает Лоллобриджид. Но грезятся Антибукашкину виденья цвета промокашки. Да здравствуют Антимиры! Фантасты – посреди муры. Без глупых не было бы умных, оазисов – без Каракумов. Нет женщин — есть антимужчины, в лесах ревут антимашины. Есть соль земли. Есть сор земли. Но сохнет сокол без змеи. Люблю я критиков моих. На шее одного из них благоуханна и гола сияет антиголова! …Я сплю с окошками открытыми, а где-то свищет звездопад, и небоскребы сталактитами на брюхе глобуса висят. И подо мной вниз головой, вонзившись вилкой в шар земной, беспечный, милый мотылек, живешь ты, мой антимирок! Зачем среди ночной поры встречаются антимиры? Зачем они вдвоем сидят и в телевизоры глядят? Им не понять и пары фраз. Их первый раз – последний раз! Сидят, забывши про бонтон, Ведь будут мучиться потом. И уши красные горят, как будто бабочки сидят… …Знакомый лектор мне вчера сказал: «Антимиры? – Мура!..» Я сплю, ворочаюсь спросонок, наверно, прав научный хмырь. Мой кот, как радиоприемник, зеленым глазом ловит мир. 1962 «Я сослан в себя…» Я сослан в себя, я – Михайловское, горят мои сосны, смыкаются в лице моем мутном как зеркало сморкаются лоси и перголы природа в реке и во мне и где-то еще – извне три красные солнца горят, три рощи, как стекла, дрожат, три женщины брезжут в одной, как матрешки – одна в другой. Одна меня любит, смеется, другая в ней птицей бьется, а третья – та в уголок забилась как уголек, она меня не простит она еще отомстит. Мне светит ее лицо, как со дна колодца – кольцо. 1961
Бьют женщину Бьют женщину. Блестит белок. В машине темень и жара. И бьются ноги в потолок, как белые прожектора! Бьют женщину. Так бьют рабынь. Она в заплаканной красе срывает ручку, как рубильник, выбрасываясь на шоссе! И взвизгивали тормоза. К ней подбегали, тормоша. И волочили, и лупили лицом по лугу и крапиве… Подонок, как он бил подробно, стиляга, Чайльд-Гарольд, битюг! Вонзался в дышащие ребра ботинок узкий, как утюг. О, упоенье оккупанта, изыски деревенщины… У поворота на Купавну бьют женщину. Бьют женщину. Веками бьют, бьют юность, бьет торжественно набата свадебного гуд, бьют женщину. А от жаровен на щеках горящие затрещины? Мещанство, быт – да еще как! — бьют женщину. Но чист ее высокий свет, отважный и божественный. Религий – нет, знамений – нет. Есть Женщина!.. …Она, как озеро, лежала, стояли очи, как вода, и не ему принадлежала, как просека или звезда, и звезды по небу стучали, как дождь о черное стекло, и, скатываясь, остужали ее горячее чело. 1960 Осень в Сигулде Свисаю с вагонной площадки, прощайте, прощай, мое лето, пора мне, на даче стучат топорами, мой дом забивают дощатый, прощайте. Леса мои сбросили кроны, пусты они и грустны, как ящик с аккордеона, а музыку – унесли, мы – люди, мы тоже порожни, уходим мы, так уж положено, из стен, матерей и из женщин, и этот порядок извечен, прощай, моя мама, у окон ты станешь прозрачно, как кокон, наверно, умаялась за день, присядем, друзья и враги, бывайте, гуд бай, из меня сейчас со свистом вы выбегаете, и я ухожу из вас, о родина, попрощаемся, буду звезда, ветла, не плачу, не попрошайка, спасибо, жизнь, что была. На стрельбищах в 10 баллов я пробовал выбить 100, спасибо, что ошибался, но трижды спасибо, что́ в прозрачные мои лопатки вошла гениальность, как в резиновую перчатку красный мужской кулак. «Андрей Вознесенский» – будет, побыть бы не словом, не бульдиком, еще на щеке твоей душной — «Андрюшкой», спасибо, что в рощах осенних ты встретилась, что-то спросила и пса волокла за ошейник, а он упирался, спасибо, я ожил, спасибо за осень, что ты мне меня объяснила, хозяйка будила нас в восемь, а в праздники сипло басила пластинка блатного пошиба, спасибо но вот ты уходишь, уходишь, как поезд отходит, уходишь… из пор моих полых уходишь, мы врозь друг из друга уходим, чем нам этот дом неугоден? ты рядом и где-то далёко, почти что у Владивостока, я знаю, что мы повторимся в друзья и подругах, в травинках, нас этот заменит и тот — «природа боится пустот». Спасибо за сдутые кроны, на смену придут миллионы, за ваши законы – спасибо, но женщина мчится по склонам, как огненный лист за вагоном… |
