Максимилиан, подталкиваемый Гнеем Лентуллом, выступил вперёд, обратившись в собравшимся:

– Все ваши требования должны быть удовлетворены! Ежедневная плата должна составлять динарий в день! После шестнадцатилетнего пребывания в войске вас должны увольнять! Вознаграждение отслужившим свой срок, нужно выдавать на месте и только наличными! – Многие из мятежников не ожидали услышать согласия с их требованиями, поэтому среди легионеров произошло замешательство, многие стали переглядываться, не понимая как реагировать на призывы оратора, более смелые воины стали бросать положительные отклики на заявление Максимилиана. – Чтобы повысить ваше жалованье, поднимем сборы с провинций, пускай Германия, Испания, Азия и Африка платят больше за римское владычество! Возрастёт риск восстаний со стороны населения провинций, ну и что! Перебросим вас подавлять восстания, тогда вам некогда будет жаловаться! Иначе, откуда в государственной казне возьмутся деньги для увеличения вам жалованья? – Реакция на слова оратора у бунтовщиков была разрозненной, среди одних легионеров возникла внезапная тишина, среди других смутный ропот, угрожающие возгласы лишились прежней дерзости и в большинстве своём стихли, оратор, воспользовавшись общим временным успокоением, продолжал. – Пускай император Тиберий отсрочит планы по прокладке новых дорог, строительстве мостов, постройке новых общественных зданий и кораблей! Римлян задушила проблема высоких ростовщических процентов при взятии денег в долг, от того многие обнищали, отдав свои земли и кров, чтобы расплатиться с займодавцами! Народ просит помощи у императора, Тиберий готов выделить сто миллионов сестерциев, чтобы раздать их взаймы на три года без процентов, а теперь эта мера под вопросом с учётом вашего мятежа. Среди ваших самых близких и дорогих вам людей есть должники, которые устали влачить бремя долгов от несправедливо высоких процентов?

В толпе возникло единичное восклицание:

– Увеличьте моё жалованье, тогда я помогу своему родственнику расплатиться с долгами!

Эта реплика вызвала возмущения:

– Т-с-с, не мешай говорить!

Максимилиан продолжал:

– Пагубна строгость, а снисходительность – преступление; уступить во всем воинам или ни в чем им не уступать – одинаково опасно для государства! Дайте Германику время сформулировать предложения для вас!

Воины почувствовали, что от Максимилиана исходила попытка разрешить конфликт с позиции удовлетворения части требований воинов, они прислушались к нему.

В толпе прокатилось эхом:

– Дайте время…

– Даём время Германику …

Максимилиан вспомнил, у Германика в военном лагере находилась его беременная жена Агриппина и малолетний сын, который был здесь рождён и вскормлен в палатках легионов. Стремясь привязать к сыну простых воинов, его часто обували в солдатские сапожки. Солдатам нравилось, что у полководца в лагере находилась жена с ребёнком, так он казался ближе к простому народу и внушал уверенность в непобедимости римских легионов, ведь в противном случае, стал бы он ставить под удар безопасность своей семьи? В условиях восстания, жена и сопровождающие её слуги, обливаясь слезами, собирались в дорогу, нужно было покинуть небезопасное место.

После произнесения речи Максимилианом, Германик с ближайшим окружением удалились для принятия решения, за ними проследовал наш герой.

Максимилиан позволил себе обратиться к Германику:

– Германик, покажи солдатам то, как они дороги тебе лично, они только этого и ждут, им важно ощутить свою значимость, они хотят проявления должного и заслуженного признания и уважения, тогда они готовы будут уступить. Выведи на трибунал жену и сына, скажи собравшимся, что готов отдать их в жертву ради славы воинов, если они того попросят.

– Ты обезумел?! Без дисциплины солдаты – это озверевшая свора собак! Ты не видел то, как они предлагали мне заколоться собственным мечом для их удовольствия?!

– Они уважают твою жену и воспримут это как жест проявления почтения к ним. Солдаты сами не дадут в обиду твоего сына и супругу, я видел и слышал то, с какой симпатией они реагируют на их присутствие в военном лагере.

После перерыва Германик произнёс речь:

– Жена и сын мне дороже всего на свете, но я часть римских легионов, именно с вами я проживаю путь воина, моя судьба не отделима от вас! И если вы считаете, что моя жена и сын должны быть принесены в жертву ради вашей славы, я сделаю это!

Вид несчастной беременной женщины, отданной на суд воинов, возымел должное действие. В воинах стали просыпаться стыд и жалость.

Германик продолжал:

– Божественный Юлий Цезарь усмирил мятежное войско одним единственным словом, назвав квиритами тех, кто пренебрегал данной ему присягой; божественный император Август своим появлением и взглядом приводил в трепет легионы, бившиеся при Акции; я не равняю себя с ними, но всё же происхожу от них, и если бы испанские или сирийские воины ослушались меня, это было бы и невероятно, и возмутительно. Но ты, пятый легион, получивший значки от Тиберия, и ты, двадцать первый, его товарищ в стольких сражениях, возвеличенный столькими отличиями, ужели вы воздадите своему полководцу столь отменною благодарностью? Неужели, когда изо всех провинций поступают лишь приятные вести, я буду вынужден донести отцу, что его молодые воины убивают центурионов, изгоняют трибунов, держат под стражею легатов, что лагерь и реки обагрены кровью и я сам лишь из милости влачу существование среди враждебной толпы?

Но император Тиберий благосклонен к вам, и от его имени сообщаю вам: отслужившие по двадцати лет подлежат увольнению, отслужившим по шестнадцати лет дается отставка с оставлением в рядах вексиллариев, причем они освобождаются от каких-либо обязанностей, кроме одной – отражать врага; ваше жалованье будет увеличено на двадцать процентов.

В ответ на речь Германика солдаты проявили покорность, признав его упрёки справедливыми. Они принялись умолять покарать виновных, простить заблуждавшихся и повести их на врага; просили оставить супругу и сына. Он ответил, что возвратить Агриппину не может ввиду приближающихся родов и близкой зимы, сына оставит, а что касается прочего, то пусть они распорядятся по своему усмотрению. Совершенно преображённые, они связали вожаков мятежа, увлекли их к легату пятого легиона Гаю Цетронию, который над каждым из них в отдельности творил суд и расправу.

Так закончился мятеж в Германских землях. Максимилиан приобрёл дружбу Германика, приближённого императора Тиберия. Отличная работа! Но прежде чем попасть на встречу к императору, Максимилиану нужно было найти Фортуната, и он, заручившись согласием Германика, двинулся в путь.

Максимилиан, прибыв в столицу Парфии, город Ктесифон, сразу начал с поисков торговцев. Аран и Тиглат были неуловимы. Целыми днями они проводили встречи с разными людьми, в разных частях города, продавая свой товар и закупая новый. Пока Максимилиан расспрашивал местного торговца на рынке о местоположении братьев, они перемещались всё дальше и дальше, от одного дома богатого парфянского сановника к другому, от одной торговой лавки к другой.

Лишь на пятый день Максимилиану удалось поймать братьев в доме, который они арендовали. Сегодня они подводили итоги торгов в Парфии. Это была кропотливая работа по подсчёту прибыли. Вокруг были разложены таблички с записями по учёту передвижения товаров, счёты, сличительные ведомости и друге бухгалтерские премудрости.

Максимилиан решительно зашёл в комнату со словами:

– Мир вашему дому! Я рад видеть вас! Вы видели меня в Греции рядом с Фортунатом перед тем, как взять его к себе попутчиком до Парфии. Я его друг, Максимилиан.

Братья без желания оторвались от подсчётов.

– Добрый день! Да, Фортуната помним.

– А где он?

Аран передразнил Максимилиана:

– «А где он?» Мы не знаем где он. Целые сутки из-за него потеряли, – и ворчливо добавил, – из-за него наши конкуренты раньше пришли в дом сановника Акбэра и продали ткани вместо нас.