Моя дорогая Розина, которая совсем не предлагала мне никаких услуг, оказала мне их больше, чем это можно бы было сделать для всего человечества: она меня любила тогда и любит до сих пор. Я также, я не боюсь этого сказать, я люблю ее с той же силой, как и своих друзей.

Пусть об этом говорят, кто что ему вздумается.

Мы оставили Жанетти в состоянии удивления, недвижным, как статуя, передо мной, в ожидании конца вразумительного объяснения, которое я начал.

Когда он видит, что я втягиваю голову в своей халат и таким образом кончаю свое объяснение, он уже не сомневается ни секунды, что мне нечем крыть и он поборол меня предложенной им проблемой.

Однако несмотря на добываемое им в таких случаях преимущество, он не чувствует ни малейшего шевеления гордости и не пытается извлечь выгоду из своего преимущества.

После короткого момента тишины Жанетти взял портрет, поставил его на прежнее место и тихо повернулся на цыпочках. Он почувствовал, что его присутствие было бы родом унижения для меня и его деликатность подсказал ему, что нужно удалиться, чтобы я этого не заметил.

Его поведение в этом случае меня живо заинтересовало, и засунуло его еще ближе к моему сердцу. Оно завоюет без сомнения ему место и в сердцах моих читателей; и если среди них найдется кто-нибудь достаточно бесчувственный, чтобы отказать ему в этом месте после прочтения данной главы, его бог поистине снабдил сердцем из мрамора.

-- Черт побери, -- сказал я ему однажды, -- уже в третий раз я приказываю купить тебе щетку. Какое упрямство, какое животное!

Он не ответил ни слова: он не ответил ничего накануне на подобную выходку.

-- Приказ был настолько точен, -- сказал я, -- что я не понимаю ничего. Найди тряпку, чтобы почистить мои сапога, -- добавил я в гневе. И пока он ходил, я раскаивался в своей резкости.

Моя ярость прошла немедленно, как только я увидел с какой тщательностью он пытается стереть пыль с моих башмаков, не касаясь штанов. Я положил руку ему на плечо как знак примирения.

-- Вот, -- сказал я тогда самому себе, -- пусть говорят, что если кто и будет другому чистить башмаки, то только за деньги.

Это слово "деньги" стало лучом света в темном царстве, который мне все осветил. Я вдруг вспомнил, что я их уже давно не давал своему слуге.

-- Жанетти, -- сказал я отводя ногу, -- у вас есть деньги?

Полуулыбка удовлетворения показалась на его губах при этом вопросе.

-- Нет, мсье, уже восемь дней, как вы не давали мне ни су; я компенсировал все, что мне было нужно, из собственных средств.

-- И щетка? Это без сомнения из той же оперы?

Он снова улыбнулся. Он мог бы сказать своему хозяину: "Нет, я совсем не пустая голова, не животное, как вы это резко высказали вашему верному слуге. Заплатите мне 23 ливра 10 су 4 денье, которые вы мне должны, и я вам куплю вашу щетку". Он позволил несправедливо быть обвиненным скорее, чем заставить своего хозяина покраснеть из-за гнева

Да благословит его небо! Философы! христиане! вы это прочитали?

-- Во, Жанетти, -- сказал я ему, -- возьми деньги и беги, покупай щетку.

-- Но, мсье, вы что же останетесь с одним ботинком вычищенным, а другим грязным?

-- Иди, -- сказал я, -- и купи щетку; и пусть эта грязь останется на моих подошвах.

Он вышел, я взял тряпку и тщательно почистил мой левый ботинок, на который я бросил ненароком слезинку раскаяния.

Стены моей комнаты украшены эстампами и картинами, которые придают ей праздничный вид. Я хотел бы ото всего сердца, чтобы читатель мог их увидеть, одну за другой, чтобы удивиться и развлечься по пути, который нам еще предстоит проделать к моему письменному столу; но это так же невозможно ясно объяснить картину, как сделать похожий портрет по описанию.

Какой только эмоции он не почувствует, к примеру, глядя на первый эстамп на входе! Он на нем увидит несчастную Шарлотту, из "Страданий юного Вертера", урожденную Буфф, медленно вытирающую дрожащей рукой пистолеты Альбера, своего нареченного, одним из которых и подстрелит себя Вертер.

Черные предчувствия и всяческие агонии любви без надежды и утешения отпечатаны на ее физиономии; тогда как холодный Альбер, окруженный деловыми папками и старыми бумагами всех сортов, холодно поворачивается, чтобы пожелать доброго путешествия своему другу.

Сколько раз не порывался я разбить стекло, покрывающее этот эстамп, чтобы вырвать оттуда Альбера, чтобы разорвать его на куски и растоптать ногами! Но всегда останется столько Альберов на свете.

Какой чувствительный человек не имеет своего Альбера, с которым он принужден жить и о которого излияния сердечных чувств, унесения воображения, разобьются как брызги о скалы?

Счастлив тот кто находит друга, сердце и дух которого ему подходят, друг, который присоединяется к нему благодаря сродству вкусов, чувств и знаний; такого друга, который бы был не подвержен амбициям или корысти; который предпочитает тень дерева помпе двора. Счастлив у кого есть такой друг!

А у меня был такой; и смерть его у меня отняла; она схватила его в самом начале его карьеры, в момент, когда его дружба стала необходимостью для моего сердца.

Мы помогали друг другу в мучительных военных перипетиях; у нас была не более чем одна трубка на двоих; мы пили из одной и той же чашки: мы покрывались одной шинелью; и в тех несчастных обстоятельствах, в которых мы находились, место где мы жили, было для нас как бы новой родиной: я видел его мишенью всех опасностей войны, войны неистовой, войны со своей родины в рядах ее врагов, но войны за свою родину.

Смерть, кажется, сохранила нас друг для друга: она выпустила по нему тысячу своих стрел, так и не коснувшись его; но именно из-за этого потеря его так болезненна для меня. Шум оружия, энтузиазм, который завладевает душой при виде опасности, возможно, не дали крикам его души проникнуть в мое сердце!

Будь его смерть полезна для его страны и мрачна для врагов -- я бы меньше сожалел о ней. Но потерять его среди приятного отдыха на зимних квартирах! видеть, как он угасят на моих руках в момент, когда, казалось, здоровье возвращается к нему, в момент, когда наша дружба в рамках отдыха и досуга становилась все теснее.

О! я из-за этого никогда не утешусь! Однако память о нем живет только в моем сердце; ее нет среди тех, кто окружал его и кто его заменил: эта мысль делает для меня чувство утраты еще более мучительным.

И равнодушная к судьбе индивидов природа, одевшись в свои весенние наряды, сияет вечной красотой. Вот она во всей своей красе явилась к кладбищу, где он покоится. Деревья покрылись листвой и переплелись ветвями; птицы поют под листвой; мухи жужжат среди цветов; все дышит радостью и жизнью в этом обиталище смерти: